— Не хочу я с тобой общаться! Ты плохой! Не любишь меня и не любил никогда! Только себя всегда любил! – раздавался из телефонной трубки пронзительный крик.
Вызван он был тем, что подросток на том конце только что узнал о том, что папа не согласен дать ему сорок семь тысяч на какие-то модные кроссовки, потому что…
Потому что нормальным кроссовкам в их городе цена три-четыре тысячи рублей, если речь не о специализированной обуви для бега.
Потому что у «плохого папы» эти сорок семь тысяч – две трети зарплаты. Вот не миллионер папа, уж простите.
Потому что из заначки эти деньги он бы достал на что-то важное: новый компьютер, мебель, или, упаси господи, медицинские расходы, но никак не на предмет одежды, верней, обуви, из которого ребенок вырастет уже через полгода.
И потому, что в принципе его уже начинало бесить, что сын после развода Всеволода Михайловича с женой обращается к нему только когда ему нужны значительные суммы денег.
Этого следовало ожидать, на самом деле. Лиза, бывшая жена, сына Мишу еще во время бракоразводного процесса обрабатывала. Но не злился на ребенка Всеволод только поначалу.
Потом, когда от молодого человека начали лететь оскорбления, угрозы и придирки – каждый раз просто клал трубку.
Уж извините, когда так себя ведет трехлетний ребенок – это простительно, приемлемо и понятно.
Но у взрослого почти человека, которому исполнилось семнадцать, должны быть хоть базовые представления о нормах межчеловеческих взаимоотношений.
— Здравствуйте, Всеволод Геннадьевич, — придержал перед мужчиной дверь подъезда сын соседки.
— Здравствуй, Павлик, — Всеволод привычно поздоровался с ребенком и уже прошел было в подъезд, но взгляд зацепился за начавшуюся отклеиваться подошву кроссовка у ребенка. – Ты посмотри-ка, у тебя обувь скоро каши просить начнет.
— Да это я сегодня запнулся неудачно. Сейчас домой приду, подклею.
— Толку не будет. Их товарищи китайцы все равно одноразовыми сделали.
— Ну а вариантов все равно нет, так что… — мальчишка ссутулясь, попытался проскочить мимо.
Но Всеволод, нахмурившись, мотнул ему головой, чтобы парнишка подошел ближе.
Они одной комплекции с его Мишей. А сын как раз, недавно придя в гости, конкретно так прошелся с оскорблениями по тем вещам, что отец ему хотел преподнести в качестве подарка.
Мол, не бренды, куда ты мне эти обноски суешь. Павлику почти все вещи должны были оказаться впору.
Странно, что Всеволоду эта идея раньше в голову не пришла. Что соседка живет бедно, сына тащит в одиночку и явно не может его лишний раз новой вещью побаловать.
И что у него вещи, которые не принял Миша, все равно будут лежать мертвым грузом, а так хоть пригодятся кому-то.
— Пошли ко мне. Сын отказался брать вещи, которые я ему купил, может, тебе на что сгодятся, м?
Павлик поотнекивался из вежливости, но вещи все же взял.
А уже вечером зашла в гости соседка с пирогом, благодаря мужчину за такую своевременную в их ситуации помощь.
— Ему же в школу как раз форма спортивная нужна была, я уже думала, придется на работе просить у кого занять на пару недель… А тут вы. Спасибо вам, Сева. Вы вот, угощайтесь.
Павлик тоже потом зашел поблагодарить еще раз. И сказал соседу, что если ему понадобится какая-то помощь – может его просить, он и в доме у себя за единственного мужика мелким ремонтом занимается, и сумки если что дотащить поможет…
— Сумки-то и я таскать могу. И ремонт, кстати, делать умею. Вон недавно мужики подогнали УАЗик на переделку – с ним копаюсь.
Паша попросился посмотреть. И неожиданно для себя Всеволод обнаружил, что уже полчаса спустя они с мальчишкой занимаются ремонтом вместе.
Паша признается, что думал поступить после девятого класса на автомеханика.
— Все, конечно, говорят, что в жизни высшее образование нужно, но его и потом на заочке получить можно.
А с техникумом или училищем каким я уже смогу нормально работать и маме помогать.
Всеволод с горечью вспомнил Мишу, которому все «были должны» и вздохнул. Вот где он ошибся?
Жена бывшая, конечно, влияла, но разве не мог он что-либо изменить в судьбе родного сына, в его характере, поведении?
Как оказалось – не мог. Миша после совершеннолетия и прекращения выплаты алиментов с отцом все отношения оборвал.
И сам не заметил Всеволод, что порой Пашу, который все время был рядом, сынком называть начал.
В первый раз осекся даже, извинился поспешно. Испугался. Вдруг обидится парень, подросток же тоже, хоть и сына младше на пару лет.
А они такие, тронь – и уже искрит.
— А чего вы извиняетесь? Мне нравится. В смысле, это же доброе обращение. А мы с вашим сыном ровесники почти.
Может, я бы по другому считал, конечно, если бы у меня отец был, но так уж сложилось, что его нет и… — Паша неопределенно махнул рукой.
А потом – принялся рассказывать, что можно сделать с приборной панелью уже почти отреставрированного УАЗика.
— И что это, машина? – скривился Миша, один единственный раз приехав к отцу, чтобы попросить помощи.
Нужно было любой ценой отмазаться от армии, ведь после института, в который молодой человек все же попал благодаря связям матери, все равно придется служить срочную. А служить Мише не хотелось.
Отец покачал головой и отказал. Во-первых, не было у него уже давно тех связей, а во-вторых…
Было как-то особенно противно от того, как сын, уже выросший, возмужавший, говорит о том, что «армия – это для …хов». У него все было для «..хов» — и армия, и работа, и вот эта вот машина…
— Только не говори, что ты мне эту рухлядь собираешься подарить в честь получения диплома, — процедил Миша.
— Уж точно не собираюсь, — нахмурился Всеволод.
Ключи от «рухляди» были торжественно вручены Паше, как только он получил права.
Долго покататься перед армией на восстановленном автомобиле парень, конечно, не успел, но за возможность пользоваться авто благодарил долго.
И на деньги с подработки, куда устроился как раз за счет наличия доступа к автомобилю, подарил Всеволоду шикарный ремонтный набор.
Мужчина, конечно, пожурил пацана за то, что тот деньги тратит, но вспомнил вдруг, что от родного сына открытки нацарапанной никогда не получал.
Прослезился даже, опять сынком Пашу назвал.
Когда парень вернулся из армии, их странные дружеско-семейные отношения продолжились.
Именно Паша был тем, кто ухаживал за Всеволодом после того, как он неудачно упал и сломал ключицу.
Ходить мог и даже кое-какие домашние дела делать, но все же в помощи нуждался.
К сыну родному обратиться попробовал, чтобы хотя бы продукты привозил раз в неделю, но получил отговорку, мол, некогда Михаилу.
Зато Паша время на все находил.
— Хорошего вы сына воспитали, — говорил при встрече соседке Всеволод.
— Ну, вы последние несколько лет не меньше моего воспитывали.
— Уж простите, — вздохнул он.
— Да разве ж я злюсь? Ему нужен был нормальный мужчина в окружении. Кто-то вроде наставника хотя бы.
А у нас с этим напряженка сейчас. Уж боялась даже, что он по кривой дорожке пойдет, а тут вы в гараж заманили.
Теперь вот нарадоваться не могу.
— Я тоже, Светлана, я тоже, — чуть улыбался Всеволод.
Света умерла через год. Тромб оторвался.
Всеволод был тем, кто помогал абсолютно потерянному Паше с похоронами.
Тем, кто забрал напившегося с горя молодого человека из какого-то бара и притащил к себе домой отсыпаться.
Тем, кто наутро прочитал лекцию о вреде алкоголя и принес таблетки от похмелья.
Тем, кому Паша клятвенно пообещал, что больше никогда и вот вообще первый и единственный раз было.
— Смотри у меня. А то не посмотрю, что лоб здоровый – уши оборву, — заворчал привычно Всеволод.
Слово свое Паша сдержал. Даже на похоронах Всеволода еще три года спустя к рюмке не прикоснулся.
Лишь украдкой посмотрел на фотографию с черной лентой и грустно прошептал.
— Обещал я. Больше ни разу. Я слово сдержу, пап…
Миша объявился только через два месяца. Яростный, злой. Причину его злости Павел уже знал – мужчина попытался открыть наследственное дело и узнал, что квартира Всеволода завещана Павлу.
Самому Павлу об этом друг дяди Севы сообщил после похорон.
— Севка хотел, чтобы все, что у него было, тебе досталось. Сыном тебя считал. Давай, что ли, по одной…
— Не буду. Я ему обещал, что пить не буду, — мрачно вздохнул тогда Паша.
И потом долго плакал в одиночестве, жалея, что неожиданно обретенного отца лишился так рано.
И вот, явился «родной» сынок. Обругал Пашку, сказал, что будет бороться за квартиру. Что всем докажет, что отец просто помешался, или Пашка его заставил на себя завещание написать.
— И вообще, ты – просто фальшивка. Я его сын. Я! А ты ему не родной.
«Родной. Мой», — отозвалось в глубине души голосом Всеволода.
Ведь неважно, насколько близок тебе другой человек по крови. Значения имеют лишь отношения.
А свои отношения с отцом Миша тщательно и старательно на протяжении более чем десяти лет разрушал сам.
И Всеволод не стал пытаться восстанавливать то, что реставрации не подлежало. Не пытался чинить разрушенные мосты. Он навел новые.
Получил другого сына. Настоящего. Живого. А Пашка – сын матери-одиночки, неожиданно для себя обрел в пятнадцать лет самого настоящего отца.
И пусть эта история закончилась – но она навсегда оставит след в душе молодого человека.
А еще – возможно, станет для него примером того, каким отцом должен стать своим детям он сам.
И уж Паша постарается, чтобы его собственному сыну от него досталась не только внешность и фамилия, как это случилось с ним самим.
«От такой невестки уважения и почтения не дождешься,»- сказала мать