Семья Тараскиных была большая и дружная. А как не дружить, если, считай, треть села носит одну и ту же фамилию, а вторая треть – с ними в родственных отношениях: один другому – брат двоюродный, а третьему – племянник или сват. В местной школе в каждом классе по пять-семь Тараскиных учатся, да еще в детском саду человек пятнадцать.
Если какой праздник – юбилей, свадьба или, не дай бог, поминки, то тащили в один двор столы, ставили буквой «п», приносили кто- холодец, кто – соленья, а кто – и просто миску горячей картошки, щедро политой постным маслом и посыпанной зеленью.
Гуляли долго, но с понятием – ни драк, ни скандалов не было. Если кто под стол падал, его тихонько в тенек относили, чтобы на свежем воздухе проспался. Зато пели и плясали так, что те, кто к ним на праздник не попал, проходя мимо, останавливались, чтобы полюбоваться.
Время от времени кто-нибудь из Тараскиных, особенно из молодежи, в город уезжал. Пока родители были живы, приезжали к ним в отпуск, да внуков на все лето на парное молоко отправляли.
А как родителей уносили на сельский погост, за рощу, так дети продавали дома и больше на малую родину не возвращались.
Но Тараскины в селе не выводились – семьи были крепкие, многодетные. И все гордились своей фамилией. Говорили, что лет пятнадцать назад они даже бумагу в сельсовет подали, чтобы их село, которое носило невыразительное название Озерцы, переименовали в Тараскино.
В сельсовете с этим не согласились, хотя Тараскины свое предложение отстаивали:
– Озерцы – неправильное название. Вокруг нас отродясь ни одного озера не было, только река. Зато Тараскиных – полсела.
Однако им в сельсовете объяснили, что название населенного пункта поменять – удовольствие дорогое:
– Это вам не табличку на въезде и выезде сменить! Ведь каждому придется документы новые делать – регистрацию исправлять. А сколько еще бумаг править! Даже карту района и области заново печатать! И на все это деньги нужны!
В общем, идею о переименовании села Тараскины оставили, но дружить не перестали.
И кто бы мог подумать, что эта дружба сломается в одну неделю!
А началось все с того, что в село пришла весть о том, что в городе после болезни скончался Егор Трофимович Тараскин.
Он был один из тех, кто около сорока лет назад уехал в город, там женился, стал работать на заводе, а в село к родителям приезжал только летом – порыбачить да за грибами в лес походить.
Детей у них с женой не случилось, зато у его супруги была большая трехкомнатная квартира с высокими потолками. Эту квартиру Егор Трофимович пять лет назад унаследовал в единоличное владение после того, как овдовел.
Пoxopонить себя он завещал рядом с родителями, и Тараскины решили волю родственника выполнить.
Кроме того, некоторые из них, наиболее близкие, рассчитывали на наследство. Ведь у Егора, как оказалось, имущества было немало: квартира в областном центре, машина – не очень новая, но все-таки средство передвижения, гараж и родительский дом в селе. Даже если на три семьи поделить – и то никому обидно не будет.
Егор Трофимович еще не обрел вечный покой на сельском погосте, а в некоторых домах села Озерцы предполагаемые наследники, расстелив на столах листы ватмана, старательно и озабоченно вычерчивали генеалогические древа.
– Вот смотрите: ни родителей, ни детей у Егора нет, значит, наследство получат наследники второй очереди, – рассуждал Николай Тараскин. – А это – братья и сестры. То есть Наталья и Степан. Но Степан в прошлом году помер, значит, вместо него получат его дети – Кристинка и Славка.
– Что-то ты, дядя Коля, совсем нас запутал, – сказал еще один племянник – Алексей, который тоже рассчитывал на часть имущества Егора Трофимыча. – Я ведь тоже ему племянником прихожусь.
– Нет, Лешка, – если бы ты был племянником Натальи, то считался бы кровным родственником. А ты племянник Натальиного мужа – Вовки. Тебе ничего не положено.
– Откуда ты все можешь знать, дядя Коля, ты ведь не юрист, а простой электрик, – возразил Алексей.
– А мне вчера наш бухгалтер, Василий Петрович, все растолковал, – ответил Николай.
– Все это неправильно. Степана нет, его дети, значит, имеют право на наследство, а я – нет.
– Вот так получается, Леша. – Василий мне сказал, что Кристина и Славка получат все по праву представления, – разъяснил Николай.
На другом конце села почти о том же говорили в доме Натальи и ее мужа – Владимира. Здесь считали несправедливым то, что единственная законная родственница Егора Трофимовича – Наталья – должна делиться имуществом дяди с племянниками.
Кое-кто из большого клана Тараскиных, понимая, что им по закону вряд ли что-нибудь перепадет, считали себя обойденными и обижались – кто на усопшего, кто на Наталью.
На следующий день во время траурных мероприятий – и в церкви, и на погосте родня вела себя достойно, в соответствии с происходящими событиями. Лица у всех были скорбные и печальные.
И на поминках, которые проходили во дворе дома Натальи, сначала тоже все было пристойно. Однако часа через полтора на одном конце стола поднялся шум.
Это Володька – муж Натальи – заспорил с Ильей Тараскиным. В чем суть спора, было непонятно. Слышались только возмущенные возгласы Ильи и тех, кто его поддерживал:
– А не много ли вам будет?! Ишь! Миллионщики!
– Хочешь все себе заграбастать? Еще вопрос – а Егорова ли дочь твоя Наталья?
Николай пытался остановить спорщиков, но дело уже зашло далеко, да и выпито за упокой души новопреставленного Егора было немало.
Короче, впервые Тараскины подрались. Мужчины разделились почти пополам и пошли стенка на стенку, женщины визжали, и каждая пыталась вытащить своего мужа из этой кучи малы.
Николай старался всех успокоить и помирить, в итоге ему досталось больше всего.
Закончилась драка , когда во дворе появился участковый и приехала на велосипеде сорокалетняя фельдшер сельского ФАПа – Люба Половинкина.
Пока участковый составлял протокол, Люба обрабатывала раны участникам драки, а Николаю даже пришлось наложить шов над правой бровью.
Участковый назвал троих, кто завтра должен был прийти к нему для беседы, а остальным велел разойтись.
А через неделю эта троица – Николай, Илья и Владимир – поехали в город, к нотариусу, у которого, как узнал участковый, должно было храниться завещание Егора Трофимовича Тараскина.
Новость, которую они привезли, произвела в селе эффект, равный тому, что произвело в свое время падение Тунгусского метеорита.
Оказывается, все свое имущество Егор Трофимович оставил Половинкиной Любови Юрьевне на основании того, что она его родная дочь.
– А еще нотариус заявил, что все документы, которые это подтверждают, у наследницы имеются, а она еще вчера сама к нему приезжала и открыла наследственное дело, – сказал Николай.
Сплетен, конечно, было много, но Люба на них не реагировала, а всех остальных участников этого любовного треугольника уже не было в живых.
– Люба, а ты сама-то знала, что Егор тебе отцом приходится и что он все тебе оставит? – спросил Николай.
– Знала. Мне мать еще при жизни рассказала. А Егор Трофимович про наследство еще в прошлом году сообщил.
– А чего же молчала?
– Интересный ты, Коля! Я, что, должна была с плакатом по селу ходить? Я вообще никому ничего говорить не собиралась. Если бы вы, Тараскины, в это дело не полезли, я бы тихо получила наследство и в город уехала. Вы ведь шум подняли, а ни один из вас не поинтересовался ни тем, кто Егора Трофимовича обрядил, ни тем, кто ему домовину заказал, ни тем, кто оплатил то, что его из города в село привезли. Поминки собрали, меня туда не позвали. Да я и не рвалась. Наследство зачем-то делить стали.
– Уезжать собираешься? – спросил Николай.
– Конечно. Вот пройдет полгода, дом Егора Трофимыча продам, а свой оставлю – буду сюда, как на дачу, приезжать. Детей заберу и уеду.
Так и сделала. Больше всех расстроился бывший муж Любы – он от нее в прошлом году ушел к молоденькой библиотекарше.
Да, и Тараскины после этой истории с наследством вместе больше не собирались. А жаль.