Десятилетняя Надя обратила внимание, что, когда они выходили из храма, бабушка подала милостыню какой-то старушке, сидевшей на паперти.
– Бабушка, а зачем ты даешь им деньги? Папа говорил, что все люди должны работать. Вот ты уже на пенсии, а все равно работаешь – и в доме, и в огороде.
– Не все могут работать, Надюша. Может быть, они нездоровы.
– А в городе, когда мы с мамой из метро выходим, на лестницах тоже иногда люди сидят и просят деньги. Но мама говорит, что это профессиональные нищие и что некоторые из них побогаче нас. Может, и та старушка, которой ты милостыню подала, богаче тебя.
– А это уже дело ее совести, а не моей. У нее на картонке написано, что она собирает внуку на лечение. А правда это или нет, не мне судить. Каждому когда-то придется самому за свои слова и дела отвечать, – сказала бабушка и замолчала.
Внучка знала, что бабуля так замолкала, когда вспоминала какую-нибудь историю, которых она знала великое множество.
– Бабушка, ты что-то вспомнила? Расскажи! – попросила Надя.
– Хорошо, расскажу. Только вот до дома дойдем, обед приготовим, и расскажу.
После обеда дед отправился отдохнуть, а бабушка и внучка стали на веранде лущить горох, и бабушка рассказала Наде эту историю.
Рассказ бабушки:
Произошло это года за три до того, как я замуж вышла. Был у нас в деревне парень – Николай Сафонов. Красивый, работящий. На него многие девушки заглядывались, а он мимо ходил, ни на кого не смотрел.
И вдруг по деревне весть пронеслась: Колька Сафонов женился! Девушку взял из соседнего села – красивую, но бесприданницу, сироту. Через год сын у них родился – назвали Васей. Жили, как все – работали, огород сажали, а главное – никогда не ссорились.
Однажды поздней осенью, когда уже стали печи топить, Николай был на работе, а его жена – Люба – положила двухлетнего Васю спать, а сама побежала на речку, на мосток, белье прополоскать.
Что там произошло, никто не знает, может, дверца у печки плохо закрыта была и уголек выпал, или еще по какой причине, но случился пожар.
Соседи с ведрами тушить прибежали – боялись, что подует ветер и полдеревни сгорит. И никто не знал, что в доме остался мальчик. А когда Люба прибежала да в дом бросилась, ее еле удержали – уже крыша рухнула.
Николай с женой стали жить в доме его родителей. А через некоторое время люди заметили, что Люба вроде умом тронулась, заговариваться стала. И чем дальше, тем больше.
Нашла она где-то на свалке детскую коляску, приспособила в нее матрасик маленький и подушку, взяла полено, в пеленку и байковое одеяло его завернула и положила в коляску. Так все время и ходила с ней по деревне.
Как-то мальчишки решили созоровать – стали в женщину камешками кидаться и кричать: «Любка – дyрoчка!» Ну, им матери быстро уши надрали, и они ее в покое оставили.
А Николай в город уехал, говорят, потом даже женился, но так это или нет, никто не знал. Перед тем, как уехать, он Любу из родительского дома перевез в брошенную избушку. Там раньше одинокая старушка жила, но уже два года избушка пустая стояла.
И стала Люба жить одна. Огород посадила – самое простое: картошку, морковь, репу, свеклу. В магазине покупала только черный хлеб и соль.
Придет в магазин, коляску на улице оставит, а полено в одеяло завернутое, – на руки и с собой. Если кто-нибудь громко разговаривает, попросит быть потише:
– Васю моего разбудите.
Однажды двое парней решили пошутить над Любой: пока она была в магазине, они целую охапку дров ей в коляску положили, а сами встали в сторонке и смотрят, что она делать будет.
Люба вышла из магазина и понять ничего не может – не знает, что делать. Села на ступеньку и заплакала. Парням стыдно стало, подошли к ней, один и говорит:
– Люба, не плачь, это наши, мы их сейчас заберем.
Унесли поленья, за углом в поленницу сложили.
Люба была трудолюбивая. Если кто просил ее помочь, она не отказывалась. Одним картошку выкопать подсобит, другим – грядки прополоть. Конечно, ей платили за работу, только не деньгами, а продуктами.
Шли годы, понемногу люди про горе Любы забыли. Понятно – у каждого своя жизнь, свои печали и радости. Все чаще стали называть Любу Любкой- дyрoчкой.
Некоторые пользовались ее трудом почти бесплатно: позовут ту же картошку копать, она весь день у них на огороде горбатится, а хозяйка ей литровую банку прошлогодних соленых огурцов или пару яиц даст.
Но Люба не обижалась. Она привыкла работать с утра до вечера. Зимой, пока народ глаза протрет, у нее уже двор от снега очищен и дымок из трубы идет – Люба картошку варит.
Кто бывал у нее в домике, удивлялись, насколько там бедно, но чисто. И сама Люба всегда была аккуратна – вещи были старые, штопаные, но чистые.
И вот через столько лет словно повторилась история.
Во время грозы в дом, который стоял поодаль от остальных, ударила молния, и дом загорелся. Позвонили в райцентр, вызвали пожарных, а пока стали тушить своими силами – размотали шланги, моторы в колодцы бросили – воду качают.
А в доме газовый баллон был – небольшой, но, если бы взорвался, внутри дома все бы разнесло. Мужчины мокрыми мешками накрылись, бросились людей из дома вытаскивать – хозяйку с дочерью вытащили – они уже дымом надышались.
Мать чуть отдышалась, оглянулась, а младшего сына нет.
– Саша! Саша в доме остался! – закричала женщина.
Отец лестницу к окну приставил, хотел за сыном лезть, а тут из окна высунулись две руки, сжимавшие ребенка. Отец мальчика схватил, и в этот момент баллон внутри дома взорвался.
Когда пожар потушили, у окна, заваленную потолочными доскам, нашли сильно обгоревшую Любу. Никто не видел, когда она в дом забежала.
Хоронили Любу всей деревней.
Крест поставили, табличку закрепили: «Сафонова Любовь Трофимовна». И все удивились: Люба казалась почти старухой, а ей, оказывается, было всего тридцать восемь лет.
И еще раз удивила соседей Люба. Когда к ней в избу за документами пришли, то в большом сером конверте нашли корешки денежный переводов – Люба каждый месяц ходила в соседнее село на почту и отправляла почти всю свою пенсию по инвалидности на счет областного дома малютки.
Вот вам и Любка-дypочка.
– Бабушка, а мальчик, которого спасла Люба, где сейчас? – спросила Надя.
– А это Александр Семенович – директор нашей школы, ты его видела.
– Значит, то, что у него шрам на шее – это от того самого пожара? А Владик – сын тети Нины – над ним смеялся.
– Глупый этот Владик. Над Любой тоже смеялись, а у нее был шрам на душе.
