— Когда? — только и смогла выдавить она.
— В субботу переезжает. — Павел виновато посмотрел на жену. — Аль, я знаю, это неожиданно. Но она же мать. Я не мог отказать.
Альбина поморщилась — соус снова пошел комками. Она с досадой отставила венчик и взглянула на часы: без четверти семь.
Паша вот-вот должен приехать, а у нее до сих пор не все готово.
— Мам, ты чего там колдуешь? — донесся из комнаты голос Ольги. — Может, помощь нужна?
— Сиди уж, математик! — отозвалась Альбина. — Лучше с дробями разберись.
Она улыбнулась, прислушиваясь к недовольному сопению дочери.
В одиннадцать лет Оля считала себя достаточно взрослой, чтобы помогать на кухне, но с точными науками у нее была настоящая война.
Соус все-таки удалось спасти.
Альбина как раз расставляла тарелки, когда в прихожей щелкнул замок.
Сердце подпрыгнуло — вот он, момент! Она столько ждала этого вечера.
— Па-ап! — Оля пулей вылетела из комнаты.
Альбина выглянула в коридор и замерла.
Что-то было не так. Муж стоял в дверях какой-то потерянный, растрепанный, и прижимал к груди объемный пакет с документами.
— Паш, все в порядке? — осторожно спросила она.
Он поднял на нее странный, почти испуганный взгляд.
— Аля… Нам надо поговорить.
У нее екнуло сердце. Эту фразу она уже слышала — пятнадцать лет назад, когда он делал ей предложение.
Но сейчас в его голосе звучало что-то совсем другое.
— Оль, иди к себе, — мягко попросила она дочь. — Нам с папой нужно обсудить взрослые дела.
Дочь послушно кивнула и скрылась за дверью своей комнаты. Павел прошел на кухню, тяжело опустился на стул.
Его взгляд рассеянно скользнул по праздничной сервировке.
— Ты что-то готовила?
— Да так… — Альбина присела напротив. — У меня тоже новости. Но ты первый. Что случилось?
Павел помолчал, собираясь с мыслями.
— Мама переезжает к нам, — наконец выдавил он. — Насовсем.
Альбина почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Как это — насовсем? — тихо переспросила она. — А как же ее квартира?
— Продала. Говорит, одной тяжело после папиной смерти. Да и район там неспокойный стал…
Он говорил что-то еще, но Альбина уже не слушала. В
голове билась одна мысль: «Валентина Николаевна будет жить с ними. Постоянно. Каждый день».
— Когда? — только и смогла выдавить она.
— В субботу переезжает. — Павел виновато посмотрел на жену. — Аль, я знаю, это неожиданно. Но она же мать. Я не мог отказать.
Альбина медленно выдохнула. До субботы три дня. Всего три дня, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что их налаженная жизнь вот-вот перевернется с ног на голову.
— Ладно, — она через силу улыбнулась. — Справимся как-нибудь. Ты есть будешь? Я тут… праздничный ужин готовила.
— Праздничный? — он недоуменно поднял брови.
— Меня повысили. Теперь я заместитель начальника отдела.
— О… — Павел растерянно заморгал. — Поздравляю. Это… это здорово.
Но в его голосе не было ни капли радости. Он все еще думал о матери, о предстоящем переезде.
И Альбина поняла — ее триумф больше никого не интересует.
Первая неделя совместной жизни далась тяжело.
Валентина Николаевна привезла с собой не только вещи, но и целый свод негласных правил.
Она вставала ни свет ни заря и начинала греметь посудой на кухне.
К восьми часам, когда семья собиралась завтракать, все поверхности были протерты, а в воздухе висел удушливый запах хлорки.
— Это для дезинфекции, — невозмутимо поясняла свекровь в ответ на недовольные взгляды невестки. — У вас тут столько микробов!
Альбина молча стискивала зубы.
Ее кухня, ее идеально отлаженное пространство стремительно превращалось в чужую территорию.
Валентина Николаевна переставила все по-своему, и теперь приходилось подолгу искать каждую мелочь.
А потом начались замечания.
— Алечка, ты бы следила за дочкой повнимательнее, — вздыхала свекровь, поджимая губы. — Ольга совсем отбилась от рук.
Вчера пришла из школы в пять, а не в четыре. Где была — неизвестно!
— Она в художественной студии была, мама, — устало объясняла Альбина. — У нее по вторникам занятия.
— В мое время девочки домой спешили, — не унималась Валентина Николаевна. — А теперь что творится!
И ты, Паша, хорош — совсем за семьей не следишь!
Павел только виновато разводил руками.
Он все чаще задерживался на работе, словно пытаясь оттянуть момент возвращения домой.
А когда приходил, первым делом справлялся о самочувствии матери.
Развязка наступила в пятницу, спустя две недели после переезда.
Альбина специально отпросилась с работы пораньше — у них с Пашей была годовщина свадьбы.
Она накрыла стол, зажгла свечи, даже купила новое платье.
— Какая ты сегодня красивая, — шепнул муж, целуя ее в шею. — Может, отправим маму с Олей в кино?
— Уже купила билеты, — лукаво улыбнулась Альбина. — Они собираются.
Но они не успели даже сесть за стол.
Из комнаты свекрови донесся протяжный стон.
— Ох, сердце… — Валентина Николаевна привалилась к дверному косяку. — Пашенька, сынок, мне плохо!
Альбина в бессильной ярости наблюдала, как муж суетится вокруг матери, меряет давление, звонит в скорую.
Она уже знала — вечер безнадежно испорчен.
Когда через час врач, пожилой усталый мужчина, спокойно сообщил, что никаких отклонений не обнаружено, Валентина Николаевна картинно прижала руку к груди:
— Но я же чувствую! Вы не понимаете — сердце так и колотится!
— Мама, может, вам успокоительного? — робко предложила Альбина.
Свекровь смерила ее уничтожающим взглядом:
— Тебе бы только таблетками меня пичкать! Паша, ты слышишь, что твоя жена предлагает?
Муж виновато отвел глаза.
И в этот момент Альбина с пронзительной ясностью осознала — она теряет его.
Теряет семью, которую строила пятнадцать лет.
А он даже не замечает этого, полностью погруженный в бесконечную круговерть материнских капризов.
Еще один тревожный звонок прозвенел в воскресенье.
Альбина, вернувшись из магазина, застала дочь в слезах над раскрытым альбомом для рисования.
— Оленька, что случилось? — она опустилась рядом, обняла вздрагивающие плечи.
— Бабушка сказала, что это все ерунда, — всхлипнула дочь. — Что нечего время на каракули тратить, лучше бы математикой занялась.
Альбина стиснула зубы.
Три недели. Всего три недели прошло с переезда свекрови, а Оля уже не та.
Куда подевалась ее звонкая веселость?
Где задорный смех, вечные „мам, смотри, что я нарисовала»?
— А ты что думаешь? — мягко спросила она.
Оля шмыгнула носом:
— Не знаю. Может, бабушка права? Я же не стану художником.
— А кем ты хочешь стать?
— Бабушка говорит, надо в экономический. Там хоть деньги можно зарабатывать.
Альбина почувствовала, как внутри все закипает.
Значит, вот как? Уже и будущее ребенка распланировали?
— Знаешь что, — она решительно поднялась, — собирайся. Едем в твою студию.
— Зачем? Сегодня же нет занятий.
— А мы не на занятия. Хочу посмотреть на твои „каракули» в правильном свете.
В студии пахло красками и свежим деревом.
Преподаватель, Марина Сергеевна, как раз развешивала детские работы для предстоящей выставки.
— О, Оленька! — обрадовалась она. — Как хорошо, что ты пришла. Смотри!
На центральной стене красовался Олин рисунок — яркий, солнечный пейзаж с березовой рощей.
Дочь замерла, не веря своим глазам.
— Это… мой? На выставку?
— Конечно! — улыбнулась Марина Сергеевна. — У тебя настоящий талант. Такое чувство цвета, такая легкость в композиции.
Домой они возвращались притихшие, но счастливые.
Оля прижимала к груди папку с эскизами и то и дело повторяла:
— Мам, а правда здорово получилось? Правда я молодец?
Альбина молча кивала, размышляя о том, как хрупка детская вера в себя.
И как легко ее разрушить неосторожным словом.
А через неделю грянул гром.
— Нет, вы только посмотрите! — Валентина Николаевна потрясала какой-то бумажкой. — Тройка по алгебре!
Куда вы смотрите, родители? Совсем девчонку запустили!
Альбина устало подняла глаза от ноутбука:
— Мама, не преувеличивайте. Одна тройка — не повод для паники.
— Не повод? — свекровь воздела руки к потолку. — А что тогда повод?
Когда совсем учиться перестанет? О будущем подумать надо!
А вы только о своих глупостях печетесь — то рисование, то танцы…
— При чем здесь танцы? — вскинулась Альбина. — Оля даже не ходит на них!
— Вот именно! А надо бы! Осанку исправлять, а то ходит сутулая, как…
— Хватит! — Альбина захлопнула ноутбук. — Давайте проясним раз и навсегда. Оля — моя дочь. И я не позволю…
— Кому не позволишь? — в кухню вошел Павел. — Что за крик?
— Да вот, полюбуйся! — Валентина Николаевна сунула ему злосчастную контрольную. — Твоя жена совсем от рук отбилась.
Ребенка запустила, в доме бардак…
— Паша, — тихо произнесла Альбина, — нам надо поговорить.
Сейчас же.
Они заперлись в спальне.
Альбина мерила шагами комнату, пытаясь подобрать слова.
— Так больше продолжаться не может, — наконец выдавила она. — Твоя мать… она все разрушает. Все, что мы создавали пятнадцать лет.
— Аля, ну что ты…
— Нет, помолчи! — она резко обернулась. — Ты не видишь, что происходит?
Оля боится домой возвращаться.
Я не могу работать спокойно — все время жду подвоха.
Мы с тобой уже месяц не разговаривали по-человечески!
Павел тяжело опустился на кровать:
— И что ты предлагаешь? Выгнать мать на улицу?
— Я не знаю! — в отчаянии воскликнула Альбина. — Но, если так пойдет дальше, я заберу Олю и уеду.
Я не позволю сломать моего ребенка!
Они долго молчали. З
а стеной тикали часы, шумела вода — Валентина Николаевна опять затеяла уборку.
— Знаешь, — медленно произнес Павел, — я ведь понимаю. Все понимаю.
Но она же мать. Она одна совсем…
И вдруг Альбину осенило. Она замерла на полушаге, пораженная внезапной догадкой.
— Вот именно — одна, — прошептала она. — Господи, как же я раньше не поняла!
— Что не поняла?
— Паш, а ведь она не от одиночества к нам переехала. Она от пустоты убежала! От тишины в квартире, от вечного „некому слово сказать».
Павел недоуменно нахмурился:
— И что с того?
— А то! — Альбина возбужденно заходила по комнате. — Ей не наша квартира нужна.
Ей общение нужно, дело какое-то. Занятость! Чтобы чувствовать себя нужной, понимаешь?
Она схватила телефон, принялась лихорадочно листать контакты.
— Алька, ты чего задумала?
— Погоди… Ага, вот!
Алло, Маринка?
Слушай, помнишь, ты говорила про какой-то клуб активного долголетия?
Ну да, тот самый!
А туда еще берут?
Замечательно!
Повесив трубку, она торжествующе посмотрела на мужа:
— Знаешь, что там есть? Хор! И танцы! И компьютерные курсы! И это в двух кварталах от маминой старой квартиры.
— Которую она продала, — мрачно напомнил Павел.
— А мы снимем! — выпалила Альбина. — Рядом с клубом. Маленькую, недорогую.
Тех денег, что она выручила от продажи, точно хватит на несколько лет.
А потом… потом что-нибудь придумаем.
Она опустилась рядом с мужем, взяла его за руку:
— Пойми, ей же там лучше будет. Новые знакомства, увлечения. Жизнь! А не вот это вот все…
Валентина Николаевна выслушала их предложение с поджатыми губами.
Но когда Альбина упомянула про хор — что-то дрогнуло в ее лице.
— В хоре, говоришь? — задумчиво протянула она. — А репертуар какой?
— Самый разный! — с жаром подхватила Альбина. — И романсы, и народные песни. Вы же так хорошо поете!
Помните, на нашей свадьбе как спели „Гори, гори, моя звезда»?
У всех слезы на глазах стояли!
Свекровь зарделась, расправила плечи:
— Да, голос у меня был… Но это все глупости! В моем возрасте…
— Мам, — тихо сказал Павел, — а помнишь, как папа любил тебя слушать? Он же всегда говорил — у тебя дар.
Валентина Николаевна всхлипнула, промокнула глаза платочком.
А через неделю они втроем осматривали уютную однокомнатную квартирку в старом районе.
Из окна виднелось здание клуба, во дворе шумели знакомые с детства тополя.
— Ну как, мам? — осторожно спросил Павел.
Валентина Николаевна придирчиво осмотрела кухню, заглянула в ванную.
— Тесновато, конечно, — вздохнула она. — Но зато до клуба рукой подать.
Она помолчала, разглядывая солнечные блики на стене.
— Вы это… навещайте только, — добавила чуть слышно. — Не забывайте старуху.
— Обязательно! — заверила Альбина. — И Олю будем привозить. Она же без ваших пирожков не может!
Домой возвращались молча. Каждый думал о своем.
А вечером, укладывая дочь спать, Альбина услышала тихое:
— Мам, а можно я бабушке картину нарисую? Для новой квартиры?
— Конечно, солнышко. А что нарисуешь?
— Тополя. Как у нее за окном. И небо. Знаешь, такое закатное, розовое. Красиво будет, правда?
Альбина молча обняла дочь. В горле стоял комок.
Она вдруг поняла — все правильно сделали.
Жизнь потихоньку налаживается. Не сразу, со скрипом, но входит в нужное русло.
Через месяц Валентина Николаевна спела соло на отчетном концерте хора.
А еще через неделю записалась на курсы компьютерной грамотности.
Теперь она каждый вечер звонила по скайпу — показывала новую прическу, жаловалась на „бестолковую преподавательницу», хвасталась успехами в освоении интернета.
— Представляешь, — сказала она как-то Альбине, — оказывается, в сети можно ноты найти. Любые!
Теперь они виделись раз в неделю — собирались у свекрови на воскресный обед.
Валентина Николаевна больше не указывала, как жить.
Ей просто некогда стало — между репетициями, занятиями и новыми подругами.
Золовка объявилась