А вам кто сказал, что холодильник общий? — нервно уточнила хозяйка квартиры

— Я не пойму, она что, к нам жить переехала? — Даша тихо, почти шепотом, спросила мужа, глядя, как его двоюродная сестра, в поношенном халате и с пакетом в руках, вальяжно роется в ящике кухонного стола.

— Да что ты заводишься сразу, — вздохнул Влад. — У нее в общаге ремонт, попросилась на недельку.
— А то, что она уже тут третью неделю, ты замечаешь?
— Ну не гнать же человека, Даш, ты посмотри, как она живет…

Даша посмотрела. Лена действительно жила. Не гостила, не скромничала, а именно жила. Разложила по ванной свои баночки, в комнате — свои шмотки, на кухне — свои продукты, которые потом же и съедала, но не сама. Могла спокойно достать колбасу, нарезать, и сказать:
— Я с утра голодная, ты ж не против, что я кусочек взяла?

А кусочек — это полпалки. И никто, кроме Даши, этого, кажется, не замечал. Или делать вид было проще.

Лена приехала как бы «по делам». Сначала сказала, что у нее пара собеседований в городе. Потом — что ждёт зарплату, и нет смысла мотаться. А потом — что ее соседка из общаги «ужасно бесит», и она решила переждать. Влад поначалу верил, потом просто избегал разговоров. Он не любил конфликты, тем более с родней.

— Даш, ну она же без отца росла, ты ж знаешь…
— А я при чём? — голос Даши задрожал. — Я тоже не на балу воспитана. Только вот посуду за собой мою, свои носки в шкаф кладу и чужие вещи не трогаю.

Лена — полная противоположность. Распущенная, шумная, немного хамоватая. Хозяйственная, как говорила о ней бабушка Влада. На деле — просто ленивая. Обед готовила редко, чаще — «доедала», ссылаясь на то, что «не умеет готовить много». Зато угощала подружек, которых без стеснения звала в гости.

— Лен, ну ты чего? Мы ужинали вчерашним борщом, ты же знала…
— Так это я сварила. В смысле — Влад помог, но я же стояла рядом, значит, моя заслуга тоже есть. А что, жмотничать теперь будем?

Нет, мы не жмотничаем. Мы выгораем, — подумала Даша, и сжала губы.

Даша и Влад были обычной парой: оба работали, копили на ипотеку, по выходным ездили к родителям и почти не ссорились. Почти — до появления Лены.

Вскоре обстановка накалилась. Утром — ванная занята. Вечером — плита вся в жиру, потому что «что-то подгорело». На выходных — гости Лены, которые пили чай на их скатерти, из их чашек, при этом даже не здороваются.

— Ну что, теперь она еще и подружек водит? — прошептала Даша Владу, когда одна из них в тапках с пандой топала по коридору.
— Она ж не навсегда. Потерпи.

Даша терпела. И стирала чужие полотенца, и мыла после всех кухню. А Лена в это время жаловалась их общей тетке:

— Ой, ну не знаю, Даша мне какая-то холодная показалась. Такая вся правильная. Наверное, думает, что я у них за счет живу…

А ты не живёшь? — мысленно закричала Даша, когда услышала это случайно, подслушав разговор.

На третий день четвёртой недели всё окончательно вышло из-под контроля.

Утром, собираясь на работу, Даша не нашла свой йогурт. Потом — остатки курицы. А потом — и свою банку с кофе. Всё исчезло. На полке — только банки Лены, и подпись на крышке: «Л.»

Она не выдержала: — Влад, это уже слишком. Я устала. Я не могу больше. Пусть съезжает.
— Успокойся… — растерялся он. — Сегодня скажу. Но мягко. Чтоб не обидеть.

«Не обидеть». Вот и всё, что он может.

На кухне Лена пила её кофе, с её молоком, из её кружки. И, не заметив её взгляда, громко сказала: — Влад, ты сметану купил? Или опять у нас её нет?

У нас. Как будто они — семья, а Даша — гость.

С того разговора прошла неделя. Влад так и не смог «мягко» поговорить. Он всё откладывал: то Лена устала, то настроение у неё не то, то времени нет. А Даша тем временем начала замечать за собой странные вещи. Она молчала. Все чаще. Чтобы не сорваться. Чтобы не выглядеть злой. Потому что если вспылит — она, конечно, виновата.

— Ты ей завидуешь, что ли? — спросила как-то Владина мама, когда Даша в очередной раз попыталась донести до неё, что так жить нельзя.
— Я? Завидую? Чему?
— Ну, она лёгкая такая. Весёлая. Не грузится. Ты у нас вся серьёзная, а Лена — как ветер. Не держит зла. Вот и Влад с ней, кстати, смеётся чаще.

Потому что она ему не жена, — мысленно ответила Даша, но вслух сказала только:
— Ага, весело, когда чужую еду жрешь и из ванны чужие шампуни в сумку ссыпаешь.

В тот день Лена устроила «пати» — её подруга принесла вино, кто-то заказал роллы, кто-то включил музыку. Влад задержался на работе, а Даша вошла в квартиру в девять вечера, думая только об одном: поужинать и лечь. Но её тапки кто-то уже носил. И в раковине лежала гора грязной посуды. А на диване — Лена, в её пледе, с бокалом в руках.

— Даш, не будешь с нами? — насмешливо спросила она. — Мы тут уют устроили.

Даша прошла на кухню. Открыла холодильник. Там — три контейнера с подписями маркером: Л — курица, Л — суп, Л — винегрет.
Л. Л. Л.

— А что ты ищешь? — в дверях стояла Лена. — Я сегодня всё убрала, видишь, порядок.

— Я свой ужин ищу.
— Ааа, ты про те макароны со вчерашнего дня? Они пропали. В смысле — я их съела, ты ж не будешь ругаться? Там чуть было.

— Это был мой обед на завтра. Я не успела даже поесть.
— Ну не кричи, господи, у тебя ещё, небось, в запасе что-то есть. Тебе не жалко же?

Жалко. Всё жалко. Каждую минуту. Каждую мелочь. Каждый сантиметр моей жизни, вытесненной этой…

На следующий день Даша проснулась с головной болью. На кухне пахло яичницей — Лена готовила завтрак. Себе. Из их яиц. В их сковороде. С луком, который Влад резал вчера на ужин. На полу — крошки. На столе — газета, которой Лена подтирала масло.

— Лен, ты бы хоть убирала после себя, — пробормотала Даша.
— Ну я ж только приготовила. Я сейчас, не кипишуй.
— Ты вчера «сейчас» сказала. И позавчера. И всё на месте.

Лена театрально вздохнула, бросила вилку и сказала: — Ну всё, ты меня ненавидишь, ясно. Думала, вы меня как родную, а тут, оказывается, враг народа.

— Я просто хочу порядок в доме. И чтобы холодильник не стал личным шкафчиком.

Лена посмотрела с вызовом: — Может, вы мне график составите, когда есть можно? Или, как в садике, наклейки на полки? Только не забудь подписать, что мне трогать нельзя, а то я, дурочка, опять на твою еду посягну.

— Лен, хватит, правда, — вмешался Влад. — Даша права. Надо как-то организованнее всё.

— Ага, понятно, заодно накинулись. Даша пожаловалась, да? — Лена резко хлопнула дверцей холодильника. — Ну ничего. Меня и в общаге ждали.

— Так может, ты вернёшься туда? — впервые за долгое время вслух сказала Даша.

Ответом было молчание. Потом — Лена ушла к себе в комнату. Грохнула дверью. А Влад вяло сказал:

— Зачем ты так? Можно же было… ну, без ультиматумов.

— Это не ультиматум. Это попытка выжить.

Прошёл ещё день.

Вечером в квартире появились её родители — они заехали на выходные с дачи. Привезли варенье, огурцы и… почему-то с собой привезли Лене варёную курицу.
— Она просила, — пожала плечами мать. — А что, ей тяжело, у девочки жизнь сложная, помогать надо.

— А мне легко? — Даша вдруг почувствовала, как всё внутри обрывается.
— Ты у нас молодец, крепкая, ты справишься.

Значит, если справляешься — значит, тебя можно нагружать. А кто слаб — тот, выходит, священная корова?

Вечером на кухне Лена снова резала ту самую курицу. Разложила её в контейнер, подписала: Л. Варёная.
— Хочешь, я с тобой поделюсь, а то опять будешь ныть, что съела, — сказала она насмешливо.

Даша не ответила. Ушла в комнату. Села. Закрыла лицо ладонями. И вдруг поняла, что начинает стыдиться того, что её дом — это больше не её территория. Её границы размылись. Её голос — тихий. Её сила — на исходе.

И всё это — из-за одной женщины с весёлым характером и пустыми руками.

Ничего не менялось.
Прошла еще одна неделя — теперь это уже больше месяца. Холодильник по-прежнему был поделен невидимыми линиями, но по факту — весь контролировался Леной. Микроволновка — в её распоряжении. В ванной — запах её геля для душа. В прихожей — её сумка. И каждый день — разговоры, смех, жалобы, звонки, подруги.

Ничего не менялось — кроме Даши. Она начала исчезать.
Молча вставала, молча уходила на работу, молча возвращалась. Даже коллега на обеде как-то спросила:

— У тебя всё в порядке?
— Всё.
— Ты просто как будто… выгорела, что ли.

Выгорела — точно. Как свечка. Тихо, без дыма. Просто стало темно.

Влад стал раздражаться. Его тоже всё бесило, но он держался, потому что «неудобно». Перед матерью. Перед теткой. Перед Леной. Он жил в каком-то подленьком равновесии: ни с кем не ссорился — и этим вроде как всё уравнивал.

Однажды вечером, когда Лена не вернулась ночевать — якобы осталась у подруги, — Даша позволила себе передышку. Навела порядок, поставила на плиту суп, включила тихую музыку. Даже выдохнула — впервые за много дней.

— Как хорошо, что её нет, — произнесла она.
— Ты как будто радуешься, что человеку плохо, — хмуро отозвался Влад.
— А ты не радуешься?

Он не ответил.

На следующий день был скандал.

Даша пришла с работы пораньше — голова болела. Купила себе в «Глобусе» кусок рыбы, любимый йогурт и маленькую банку варенья. Всё аккуратно поставила на свою полку в холодильнике. Свою. Закрыла. Пошла полежать. Через два часа зашла на кухню — и в груди всё обрушилось.

Рыбы не было. Йогурт — пустая баночка в раковине. Варенья — капля на крышке. А на столе — тарелка, вилка и записка:
«Спасибо, очень вкусно. Я потом докуплю. Л.»

Она даже не закричала. Просто стояла, вцепившись в дверцу холодильника, пока не пришёл Влад.

— Съела всё. Просто взяла — и съела.
— Она ж не со зла…
— А ты с какого момента начал думать, что это нормально?

Он смотрел на неё с жалостью. Почти снисходительно.
— Даш, ну это еда. Это не трагедия. Я куплю тебе другое.
— Дело не в еде. Дело в том, что она села мне на голову. А ты стоишь рядом и подаёшь подушку.

Той ночью Даша не спала. Она долго думала. Потом встала. Достала из шкафа коробку. Собрала туда полотенце, кружку, вилку, тарелку, баночку с кофе, пачку чая, йогурт и надпись «Д». Поставила в углу кухни.

Утром Лена зашла, зевнула, открыла холодильник — и замерла.

— А это что? — спросила она.
— Это мои продукты. Моя посуда. Мои вещи. И я прошу их не трогать.
— Что, серьёзно? — фыркнула Лена. — Ты теперь как в казарме жить собираешься? Подписывать ложки и считать яйца?

— Да. Потому что у меня нет больше сил жить в беспределе. Ты либо уважаешь нас, либо съезжаешь.

Влад вышел из комнаты как раз в этот момент. Он увидел сцену и, как обычно, промолчал. Лена тоже молчала. Потом фыркнула:

— С ума сошла, честно. Жлобство — это диагноз.

— Хочешь — думай так. Только я тебя не звала. Ты пришла — и сразу стала хозяйкой. Хватит. Хватит. Хватит.

Лена не уехала.
Она демонстративно хлопала дверями, звала гостей, громко включала музыку. Но продукты больше не брала. Посуда стояла отдельно. Иногда она даже кидала едкие фразы — мимоходом.

— Королевна, опять своё варенье прячет. Ну-ну.
— Чай не попрошу, а то ещё накладная нужна.

А Даша больше не реагировала. Она научилась быть чёткой. Не вежливой — ясной.
Соседи на площадке стали здороваться с ней особенно уважительно. Соседка с третьего даже шепнула:

— Вы молодец. Не каждый решится.

Влад держался в стороне. Он будто не знал, на чьей он стороне. Но однажды, когда Лена снова заявила, что «поела, потому что больше нечего было», Даша уже не сдержалась.

Она подошла к холодильнику. Медленно открыла его. Показала рукой.

— А вам кто сказал, что холодильник общий? — нервно уточнила хозяйка квартиры.

Лена замерла. Улыбка сползла с лица.
Молчание повисло в воздухе.

И вот так они все стояли. Вчетвером.
В одной кухне.
Но в разных мирах.

Конфликт не разрешился.
Лена осталась.
Влад — всё так же не мог определиться.
А Даша…
Она просто тихо закрыла дверцу холодильника.
И ушла в комнату.
На этот раз — не уступив.