— Ты опять? — в дверях стояла Ольга, с прищуром глядя на мужа. — Я же просила: заранее звоните. У нас дети болеют. Холодно. Всё насквозь.
— Так не я один, а с Таней. Мы ж с вокзала. Не ночевать же на лавке, — за спиной брата показалась тонкая фигура в красной блестящей куртке. Таня — его новая пассия, с которой он теперь не расставался.
Ольга медленно отступила в коридор, внутренне сжимаясь. Хотелось сказать нет, но рядом в детской кашляла младшая, а в спальне спал муж. Он только два месяца назад устроился в ночную смену на склад и каждую минуту сна у него была на вес золота.
— Разувайтесь. Только потише.
Петя, её младший брат, шагнул на линолеум, отряхнул ботинки, не особо стараясь, и сразу двинулся в кухню. Таня хихикнула, вытирая губы варежкой.
— А тут у вас тепло, хорошо. Слушай, у вас плед есть? Я чёт замёрзла, пока на автобус ждали.
Так начиналось каждый раз. В гости Петя приезжал не часто, но если уж приезжал — с дамой сердца, с претензиями, с пустыми руками. Таня была четвёртой за последние три года. И каждый раз начиналось одно и то же: «Мы только переночуем», а потом — и бельё постирать, и поесть, и куда ж мы пойдём, когда дождь…
— Таня, повесь куртку в коридоре, не тащи её на кухню, — тихо сказала Ольга, доставая чайник.
Петя наливал себе чай в кружку мужа. В их доме была только одна строгая просьба: не брать с верхней полки серую кружку с толстым ободком — это была кружка Игоря, и никто, кроме него, ею не пользовался.
— Петя… ты что делаешь?
— А что? Кружка как кружка. Мне что, подписанную искать? — фыркнул он.
— Это Игоря…
— Подумаешь. Чё ты нос воротишь, как будто ты в «Золотом кольце» живёшь. Мы же родные.
Она сжала пальцы. Родные. Когда Петя жил с ними, после своего очередного разрыва, он с неделю выносил мусор. Потом перестал. Потом лежал с ногами на диване и пил пиво, говоря, что «устал морально». Потом они с Игорем сцепились — и только через два месяца он ушёл. Теперь же вновь стоял тут, как будто ничего не было.
Ольга работала медсестрой в районной поликлинике. По утрам — приём, потом — вызовы. Вечером — готовка, стирка, дети. И вся нагрузка на ней. Петя? Петя «в поиске себя», иногда «таксует», иногда «на ставке», но денег всё равно нет.
— Ты могла бы быть поспокойней. Это же твой брат, — сказал муж, когда она снова, втихомолку, стирала Танину кофту в ванной.
— А ты бы хотел, чтоб он у тебя в кружке чай пил?
— Мне всё равно, честно. Я просто не люблю скандалы. Пусть побудут пару дней.
Но Петя остался на десять.
Через неделю Таня стала «приболевать».
— Я не вру, честно! У меня мигрени такие, я прям с кровати не встаю, — заламывала она руки, лёжа в халате Ольги и щёлкая сериал на телефоне.
Петя, между тем, уже уверенно пользовался стиральной машинкой, не спрашивая разрешения. Сушил свои носки на батарее в детской, куда категорически нельзя было лазить посторонним — у младшей аллергия.
— Вы можете… ну, хотя бы поискать квартиру? Комнату снять? У нас же тесно, Петя, — однажды вечером тихо заговорила Ольга, когда муж ушёл на смену.
— Ты чего, сеструха? Совсем озверела? — глаза брата налились какой-то неприятной обидой. — Мы с Таней всё поняли. Намекаешь, что мы — обуза. Окей. Слышал. Только знай: ты мне теперь не сестра. Родня так не поступает.
Таня в это время лежала на диване, грызла семечки и смотрела на Ольгу с прищуром.
— У вас тут, конечно, климат тяжёлый. Сквозняки. Мы б и рады уехать, да у Пети деньги кончились. А я не могу работать — давление. Всё на нервах. Да и кто нас с улицы возьмёт, без прописки?
— Я могу занять вам. Немного. На аренду. Но — только если завтра уйдёте, — сказала Ольга, чувствуя, как у неё дрожит голос.
Петя пожал плечами:
— Не надо. Мы справимся. Я ж не к врагу пришёл. Ты же — сестра.
На следующий день он никуда не ушёл. Зато пошёл в магазин и принёс две упаковки чипсов, дешёвую пиццу и два пива. Игорь вечером молчал, жевал ужин с каменным лицом.
— Оля, милая, ну не будь жадной. Мы же семья, — Таня как-то вечером подошла к ней на кухне. — У вас двое детей, у нас ни одного. Может, вы и пособие получаете, а нам вот откуда деньги брать?
Ольга смотрела в её глаза и думала, где это кончится.
— Вы у нас временно. Это не ваш дом.
— А мы и не претендуем. Просто быть добрее надо, вот и всё. Мир же на доброте держится, а не на злобе.
На шестнадцатый день после приезда Пети Ольга проснулась от того, что кто-то возился на кухне. Было половина шестого утра. Она вышла босиком — в халате, с растрёпанными волосами. Таня сидела за столом, по-хозяйски открыв шкафчик с крупами.
— Что ты делаешь? — спросила Ольга хрипло.
— Ой, ты не пугайся, я просто кашу решила сварить. А то ваша старшая на уроки не завтракает — совсем загоняли девчонку.
— У вас нет аллергии на гречку? У неё — есть, — медленно произнесла Ольга.
— Ой, правда? Ну и капризная ж у вас девочка. Что ж она тогда ест вообще? — Таня фыркнула и закрыла банку.
Ольга взяла себя в руки, сделала чай, села напротив. Секунды тянулись, как холодное тесто. Таня в это время рассказывала, что раньше в таких условиях никогда не жила, что Петя, конечно, не миллионер, но с душой, а у Ольги глаза, как у завуча с советских времён.
— Ты чего вечно напряжённая, как будто тебе все должны?
На кухню вошла старшая дочь, восьмилетняя Лена, и тихо встала в дверях. Таня повернулась к ней, весело:
— О, мышонок проснулся! А ну иди, я тебе кашу сварю!
Лена молча посмотрела на маму. Та едва заметно покачала головой.
Петя, тем временем, уверенно врос в быт. Он не платил, не помогал по хозяйству, но активно участвовал в обсуждениях, что именно «надо было бы сделать».
— У вас пол скрипит в зале. Надо бы всё выровнять. Я бы сам сделал, но у меня поясница.
— Вот бы вам балкон застеклить. А то у нас с Таней аллергия — пыль вечно летит.
— Дети у вас какие-то тихие, их бы в секцию. Развивать надо!
Игорь, вернувшись однажды в полдень (сбежал с работы из-за температуры), застал Петю на их диване. Тот громко смеялся, крутя на телевизоре каналы, рядом — чипсы, и пульт, и Таня, растянувшаяся в их пледе.
— Ты что, не работаешь больше? — спросил Игорь, натянуто улыбаясь.
— Да ты что, Игорёк! Уволился. У нас с начальником ценности не сошлись.
— А дальше что?
— Ну, я в процессе. Сейчас не время. Стресс. Но я себя найду, поверь.
На кухне в тот же вечер Ольга мыла посуду. Плечи опущены. В раковине — и чужие кружки, и их же ложки, жирные от лапши, которой Таня питалась каждый день, называя это «балансом углеводов». За спиной в дверях появился Игорь.
— Ты молчишь. Сильно.
— Я устала.
— Может, нам просто поговорить с ним? По-мужски. Без нервов.
— Ты не знаешь его. Он всё перевернёт. Он умеет — выставить, что его выгоняют на улицу, что мы жестокие. Он скажет: «Меня родная сестра на мороз выкинула». И будет прав. Формально.
Игорь кивнул. Он не любил конфликты. Работал, тянул всё, что мог. Но решать — всегда было на ней.
Через несколько дней Таня в голос попросила деньги.
— Мы б вам вернули, вот честно. Просто нам бы чуть-чуть — на телефоны, на транспорт, и снять что-то. Мы же не навсегда.
— Ты ведь не работаешь, — заметила Ольга.
— А куда ж меня возьмут? Сейчас на каждом углу по резюме требуют, а я — человек без бумажек. Но ведь человек! Неужели вы не можете просто помочь? Без претензий.
— Мы вам даём крышу. Еду. Спим вчетвером в одной комнате. Этого мало?
Таня вспыхнула:
— Вот это и есть ваше добро, да? Чтобы потом в лицо тыкать?
Ольга пробовала говорить с братом, предлагала помощь в поиске жилья. Петя обижался.
— Ты всё с претензией. Ты не умеешь просто по-человечески. Всё у тебя — строгость, рациональность, таблицы.
— Потому что иначе я не выживу. С двумя детьми. С мужем, который еле держится. С работой по 12 часов. Да, я не мягкая. Но я хотя бы держу эту семью на ногах.
— Ты всегда была такой: делай-раз, делай-два. А жизнь — она про эмоции, про чувства. А ты — как учётная книжка.
На двадцать второй день дети стали бояться ходить в туалет по ночам — Таня срывалась на них, если они хлопали дверью или задевали ведро. Ольга не выдержала:
— Вы уезжаете в воскресенье. Это крайний срок. Дальше — только хостел.
Петя молчал. Потом сказал:
— Запомню. Ты мне больше не сестра. Я думал, у нас семья. А ты — чужая. Из тех, кто собаку на поводке держит, чтобы не вымазалась. Мне жаль тебя.
Вечером Таня на всю квартиру рассказывала кому-то по телефону:
— Мы тут у родственников. Да, терпим. Люди… своеобразные. К себе бы не позвала, вот честно. Жлобство, закрытость. Живём, как в музее. Даже плед — и тот с разрешения.
Ольга сидела на кухне. В окно бил февральский ветер. В душе — ком. Холодный и липкий.
В пятницу Ольга вышла с работы позже обычного — задержали вызовы. Пока добралась домой, на часах было почти восемь. В подъезде пахло мокрой одеждой, чьими-то дешевыми духами и варёной капустой.
Она не успела даже снять пальто, как на неё выскочила Таня:
— Оля, ты только не нервничай. Мы с Петей приняли решение. Уходим завтра. Нам предложили вариант — комнату в «малосемейке». Не фонтан, конечно, но там хотя бы душ отдельно.
— Вот и хорошо, — спокойно сказала Ольга. Спокойно — на поверхности. Внутри бурлило что-то тёмное, похожее на густую жижу: ни радости, ни облегчения. Просто опустошение.
— Но можно мы плед возьмём с собой? — добавила Таня. — Красный, который у вас в зале лежит. Он тёплый. А у нас там батареи слабые.
Ольга несколько секунд молчала. Дочка за её спиной тихо спросила:
— Мама, а папа спит?
Она кивнула. Потом обернулась к Тане:
— Ты серьёзно?
— Ну да. Мы же не на совсем. Потом привезём, если вам так принципиально. Просто он удобный, и у нас с Петей нос заложен, у меня гайморит хронический.
На кухне что-то шлёпнулось — скорее всего, Петя уронил мокрую тряпку на пол. Даже не попытавшись повесить её. У него это всегда было: если уронил, значит, не судьба. Если не получилось — значит, не надо было пытаться.
Ольга прошла в зал. Взяла тот самый красный плед. Он был куплен ещё тогда, когда младшая только родилась. Она укутывала ею дочь после ванны. Иногда — подтыкала в ногах Игорю, когда тот засыпал под телевизор. Ткань уже потёрлась по краям, но всё ещё пахла домом.
— Конечно, берите одеяло. Мы как-нибудь в куртках перекантуемся, — тихо сказала она, протягивая плед Тане. — Главное — вам потеплее было.
Та хлопнула глазами — то ли от удивления, то ли от желания найти подвох. Но ничего не сказав, взяла. Улыбнулась:
— Во-от, другое дело. А я уж думала, ты без сердца.
Петя появился в дверях с пакетом:
— Ну, не прощаемся, значит. Как-нибудь заглянем. И вы к нам приходите. Мы же теперь почти соседи.
Ольга молча кивнула. Внутри — ни слов, ни мыслей. Только усталость.
Они ушли утром. Не попрощались с детьми. Не убрали постель. Не оставили ни «спасибо», ни записки.
Ольга убирала следы: в комнате — хлебные крошки, на подоконнике — обёртки, на диване — въевшийся запах чужих тел. Она мыла всё с содой и уксусом. Молча, методично. Как будто пыталась стереть не только грязь, но и саму ситуацию. Сам факт, что она снова позволила переступить через себя.
Игорь вошёл в комнату:
— Ну и тишина. Как в музее.
— Ты не рад?
— Я… не знаю. Устал. От всего этого. От их фальши. От того, как ты молчишь. А потом — стираешь, убираешь, улыбаешься соседям.
— Потому что иначе — я сломаюсь.
На следующий день позвонила тётя Валя — их общая родственница:
— Оля, слушай, Петя к тебе заходил? Он у нас тут сказал, что вы их выгнали. Ни с того, ни с сего. Таня заболела, а вы их — на улицу. Я в шоке. Он мне вчера чуть не со слезами всё рассказывал.
— Пусть рассказывает, Валя. Я больше не комментирую. Просто — всё. Пусть говорят, что хотят.
— Ну ты как хочешь, но это выглядит не очень. Всё-таки родня.
Ольга нажала отбой. Потом убрала номер в чёрный список.
Через неделю она случайно увидела Таню в магазине — та стояла у кассы с пакетом «по акции» и рассказывала кому-то по телефону:
— Живём пока кое-как. Были у сестры его — не люди, а звери. Даже плед не хотели дать. Вот что значит — семья.
Ольга отвернулась и пошла к выходу. Она не почувствовала ни злости, ни боли. Только лёгкую тошноту. Всё. Больше — ничего.
На отдых со свекровью не поеду