Когда Лена впервые открыла дверь своей новой квартиры, она даже не сразу поняла, что не так. Всё вроде бы стояло на своих местах: серая ткань дивана натянута, телевизор на стене светится в режиме заставки, в кухне пахнет свежим кофе. Только в прихожей валялись чужие кроссовки, грязные на носу, будто кто-то специально прошёл по луже.
На диване сидела мать Сергея — Валентина Петровна, величественно развалившись, будто это её собственная гостиная.
— Ты чего так поздно? — спросила она, не вставая.
Лена замерла. В глазах вспыхнуло раздражение, но она его проглотила.
Спокойно. Это всё временно. Она не останется надолго, — убедила себя.
Месяц назад Валентина Петровна с грустью сообщила, что её квартира «под большим вопросом»: дом собираются расселять, компенсацию обещают, но «когда и сколько — неизвестно». И вроде как логичным шагом стало предложить пожить у сына, пока не прояснится ситуация.
Сергей в тот вечер говорил об этом мягко, почти извиняясь.
— Мамке сейчас тяжело. Давай подержим её немного? Пару месяцев, ну максимум три. Она же одна…
Лена тогда кивнула. Как не понять? Родная мать. В трудной ситуации.
Но «трудная ситуация» очень быстро обернулась тем, что Валентина Петровна в доме стала хозяйкой. Без вопросов, без просьб — просто решительно перекроила их уклад.
Первое время Лена старалась молчать. Даже когда её любимую кофемашину передвинули в шкаф — «чтоб место не занимала». Даже когда бельё из стиралки кто-то вытаскивал и развешивал на батареях, не особо церемонясь.
Она молчала, когда Валентина Петровна устраивала «проверки» в кухонных шкафах, сокрушаясь вслух:
— Что за продукты вы покупаете? Сплошная химия!
Молчала, когда из их спальни исчез их тонкий плед — подарок Сергея на годовщину, потому что свекровь замёрзла и забрала его себе.
Но терпение закончилось, когда в разговор о финансах Валентина Петровна вмешалась впервые.
— Ты опять себе новое пальто купила? — спросила она, заглянув в пакет, который Лена поставила у двери.
Лена напряглась. В этом месяце она сама тянула ипотеку, потому что у Сергея были проблемы с заказами. Она работала в маркетинговом агентстве, много перерабатывала, таскала домой ноутбук с таблицами расходов и рекламных кампаний. И это пальто было не капризом — ей действительно нужно было тёплое и приличное для зимних встреч с клиентами.
— Я сама заработала на него, — ровно ответила Лена, забирая пакет.
— Сама, сама, — проворчала свекровь. — А в кредит кто влез? Сергей? Вместе ведь на эту квартиру впряглись, или ты одна теперь королева?
От неожиданности Лена только моргнула. Сергей в тот момент сидел за ноутбуком и, как обычно, сделал вид, что ничего не слышит.
Вечером Лена попыталась поговорить с мужем.
— Нам нужно как-то это решить, Серёж. Это наш дом, а я себя тут как гостья чувствую.
Сергей устало потёр лицо:
— Ну что ты, Лен… Пойми, маме реально тяжело. Она волнуется, переживает. Потеря жилья — это стресс. Перетерпи немного. Ради семьи.
— Только сколько — «немного»? — спросила Лена. — Ещё месяц? Год?
— Думаю, скоро. Обещали же компенсацию.
Обещали… Лена видела, как из месяца в месяц срок «скоро» отодвигался всё дальше.
Когда к их сыну Антону пришли друзья, Валентина Петровна устроила настоящий скандал из-за того, что мальчики принесли домой чипсы и газировку.
— Вредно! Отрава! У моего внука потом печень откажет!
Антону было всего восемь. Он не понимал, почему бабушка так кричит, и, спрятавшись в комнате, шептал Лене:
— Мам, а можно, чтоб бабушка домой ушла? Мне страшно…
Лена сглотнула ком в горле. Антон вообще был тихим мальчиком. И вдруг — боится родной бабушки.
К концу ноября квартира будто стала другой. Чужой. Неприветливой.
На кухне пахло жареным луком и капустой — Валентина Петровна любила готовить «по-настоящему», большими кастрюлями, забивая морозилку варёными супами и тушёнкой. В ванной на полочке для косметики появились десятки чужих тюбиков и баночек. В комнате Антона повесили плотные шторы: «Сквозняки, он заболеет». Даже коврик у двери был заменён на старый, вытоптанный.
И самое страшное — Сергей словно растворился в этой атмосфере. Домой приходил всё позже, от разговоров уходил, на вопросы о сроках съезда матери отвечал неопределённо.
Наступил день, когда Лена случайно услышала, как Валентина Петровна говорит соседке в подъезде:
— Я у них надолго. Мне в такую погоду квартиру искать — смерти подобно! Невестка-то ворчит, конечно, но ничего, притрётся. Ей же тоже выгодно: я за Антошкой смотрю, супы варю…
Лена стояла за дверью и слушала.
И в тот момент всё её терпение сломалось.
После подслушанного разговора Лена долго сидела на кухне в темноте. В голове крутилась одна мысль: Я больше так не могу.
Она вспоминала, как сама настаивала на этой квартире. Маленькая трёшка в спальном районе, в ипотеку на двадцать лет. Они с Сергеем долго копили на первый взнос, отказывали себе в отпуске, в покупках, в новой мебели. И вот теперь кто-то пришёл и, не спрашивая, забрал у неё это пространство.
Как будто я здесь вообще никто.
На следующий день Лена решила поговорить с Валентиной Петровной напрямую.
— Мы с Серёжей хотели бы, чтобы у нас была возможность жить своей семьёй. Нам важно, чтобы у Антона была стабильная атмосфера… — начала она осторожно.
Свекровь подняла брови:
— И что это значит? — голос её звучал уже враждебно.
— Это значит, что мы хотим, чтобы вы нашли себе жильё. Как только сможете, конечно. Мы поможем с поиском…
Валентина Петровна рассмеялась так громко, что Лена вздрогнула.
— Нашли кого спросить! «Поможем»! Чем? Деньгами, которых у вас нет? Или советами из интернета?
Лена покраснела. Не потому, что свекровь была права — а потому что понимала: с ней невозможно разговаривать спокойно.
И Сергей, конечно, снова выбрал молчать. Он лишь стушевался и быстро ушёл в ванную, оставив Лену один на один с обидой и злостью.
Проблемы копились как снежный ком.
Посуду Валентина Петровна мыла по своему расписанию: если Лена после работы приходила поздно и оставляла чашку в раковине, наутро её встречали ядовитые комментарии.
— Бардак развели, как в общаге!
Антону запретили включать телевизор после восьми вечера — «глаза испортишь».
На Новый год Лена хотела украсить квартиру гирляндами и лёгкими белыми шторами, чтобы создать ощущение света. Но Валентина Петровна уже заранее достала из своих сумок вязаные салфетки, старые игрушки, облупившиеся от времени, и распорядилась, что и куда вешать.
Лена стиснула зубы. Она больше не могла смотреть, как их дом превращают в чужое место.
Сергей, как заведённый, твердил:
— Ну потерпи ещё немного. Маме тяжело. Ей надо время.
Лена думала: А мне, значит, не надо? Мне не тяжело?
Они давно уже почти не разговаривали нормально. Всё свелось к коротким репликам о еде, счётах и школьных заданиях Антона.
Время от времени Лена заходила в старую группу подруг в мессенджере и смотрела, как те обсуждают поездки, покупки, семейные планы. И всё больше чувствовала себя чужой и ненужной.
Однажды вечером, когда Антон лёг спать, а Сергей ушёл встречаться с заказчиком, Лена снова села на кухне за чашкой чая. И вдруг Валентина Петровна, зайдя за водой, остановилась напротив.
— Ты, я смотрю, недовольна, — сказала она без прелюдий.
Лена молчала.
— А ведь я ради вас стараюсь. Еду готовлю, дом держу в порядке. Мальчишку вашего воспитываю как надо. А ты сидишь тут, как гостья.
Лена подняла глаза:
— Потому что так и есть. Я гостья в своём собственном доме.
Валентина Петровна фыркнула:
— Хочешь — живи по своим правилам. Но тогда сама всё делай. Готовь, убирай, с ребёнком сиди. Я мешать не буду. Сама выкручивайся.
Вот и выкручивалась бы, — подумала Лена. Только мне и выкручиваться не давали.
Февраль выдался особенно тяжёлым. Валентина Петровна заболела: бронхит. Сергей носился вокруг неё, как в лучшие годы. Лена тоже ухаживала, потому что совесть не позволяла иначе. Она варила супы, приносила лекарства, убирала постель.
И именно в эти дни она окончательно поняла: в этой семье её голос ничего не значит.
Когда свекровь выздоровела, стала ещё более требовательной.
Однажды, разбирая вещи в прихожей, Лена обнаружила, что её зимние сапоги выброшены в коробку с надписью «На дачу». Просто потому, что «не на место поставила» и «они мешали».
И снова — молчание Сергея.
Зачем я всё это терплю? Ради кого? — спрашивала себя Лена.
Подруги советовали:
— Поговори ещё раз. Жёстче.
— Переезжайте хоть на съёмную.
— Пусть свекровь сама квартиру ищет.
Но Лена знала: ни денег на съём сейчас нет, ни шансов, что Валентина Петровна вдруг сама уйдёт.
И однажды вечером, когда на столе остался грязный ужин, а в прихожей стояли чужие кроссовки, Лена впервые за долгое время решила сказать всё как есть.
Она подошла к Сергею, который, как обычно, листал телефон.
— Либо ты решаешь проблему со своей матерью, либо я ухожу.
Сергей поднял голову, будто впервые заметил её.
— Ты что, серьёзно? — спросил он растерянно.
Лена смотрела на него спокойно.
— Очень серьёзно.
На следующий день Валентина Петровна собрала семейный совет.
За ужином она заявила:
— Мне тут сказали, что я мешаю. Ну что ж. Собираться я никуда не собираюсь. Это мой сын, мой внук, моя семья. А если кому-то не нравится — собирай шмотки и уходи!
Эти слова повисли в воздухе, тяжелые, как камень.
Антон уставился в тарелку. Лена почувствовала, как у неё по спине пробежал холодок.
И вдруг поняла: всё кончено.
Ночь Лена провела без сна.
Она перебирала в голове всё, что накопилось за эти месяцы: обидные фразы, взгляды сверху вниз, молчаливое безразличие Сергея. Пыталась вспомнить — когда они с мужем в последний раз смеялись вместе? Когда обсуждали что-то, кроме бытовухи и проблем?
Всё казалось таким давним, будто это было в другой жизни.
Я хочу быть счастливой. Мне хочется дома, где я могу просто дышать спокойно. Где меня слышат, где меня уважают, — думала Лена, уткнувшись в колени.
Но вместо дома был чужой коридор, чужая кухня и чужие правила.
Утром она приняла решение.
Пока Антон завтракал за столом, а Валентина Петровна что-то бурчала о «неправильном питании», Лена пошла в спальню и стала складывать в сумку вещи. Без истерик, без скандала.
Просто собирала своё: несколько комплектов одежды, ноутбук, документы, любимую чашку.
Антон стоял в дверях.
— Мам… мы уезжаем? — спросил он шёпотом.
Лена опустилась на колени перед ним:
— Да, зайчик. Мы поживём немного в другом месте. Где будет спокойно.
Мальчик крепко обнял её за шею, и она услышала его тихий, еле слышный вздох облегчения.
Значит, правильно. Значит, всё правильно, — подумала Лена.
Сергей пришёл домой, когда они с Антоном уже стояли в прихожей с сумками.
Он растерянно оглядел их:
— Лен, ты куда?
Лена подняла на него уставший взгляд:
— Я устала ждать. Я больше не хочу жить там, где меня не уважают. Ты выбрал молчать. А я выбираю уходить.
Сергей открыл рот, будто хотел что-то сказать, но тут за его спиной появилась Валентина Петровна, с победной ухмылкой.
— Ну и катись! И правильно! Не нравится — собирай шмотки и уходи!
Лена молча повернулась к двери. Ни слова в ответ. Больше нечего было говорить.
Антон крепче сжал её руку.
И они вышли.
На улице было промозгло и серо. Мелкий снег вперемешку с дождём сбивался в грязные лужи. Лена подняла воротник пальто и вгляделась в дорогу.
Где-то в телефоне, среди контактов, были старые друзья, подруга с дачей в пригороде, которой можно было позвонить. Были варианты. Были люди.
А главное — была я сама. Живая. Настоящая. И я больше не позволю никому отнимать у меня мой дом. Мою жизнь.
Антон шёл рядом и рассказывал ей, как хотел бы жить в комнате с картой мира на стене и деревянным столом для своих конструкторов.
Лена слушала его и впервые за долгое время чувствовала — впереди что-то есть.
Пусть маленькое, пусть ещё неясное.
Но своё.
Валентина Петровна в тот вечер сидела на кухне, потягивая чай из своей любимой чашки с трещиной, и долго жаловалась соседке по телефону:
— Ах, эта молодёжь! Никакого уважения! Всю душу в них вложишь — а они потом шмотки собрали и ушли!
Сергей молча убирал со стола. Его движения были вялыми, усталыми.
И впервые он подумал: А что, если невестка была права?
Но мысль тут же потонула в голосе матери, который требовал, упрекал, командовал.
И снова всё пошло по кругу.
А Лена в ту ночь устроилась на временной квартире подруги.
Лежала на узкой кровати в маленькой комнате и смотрела в окно на мокрые улицы.
И в первый раз за долгие месяцы заснула без тревоги.
Я купил подарки только своим родителям. На все наши деньги. Завтра твоим купим. Ты же премию получила, – оправдывался муж