Когда Аня впервые зашла в эту квартиру, она подумала, что ошиблась адресом. Невысокий дом, облупленный подъезд, запах старого дерева и варёной капусты на лестничной клетке — совсем не то, что представлялось, когда Андрей говорил: «Сейчас делаем ремонт, и всё будет, как в журнале. Ты только подожди немного».
Она подождала. Почти два года. Ремонт так и не закончили — только натянули потолки, покрасили стены в кухне и постелили ламинат в спальне. В коридоре до сих пор торчали неубранные провода, а на двери ванной зияла дыра вместо ручки — Андрей обещал сам «врезать замок», но всё никак не доходили руки. Или желания. Или приоритеты были другие.
— Надо же, как ты тут всё обустроила, — хмыкнула Зоя Ивановна, ступив в прихожую без стука и даже не сняв обуви.
Аня сдержанно кивнула. Промолчала. Она уже знала: с этого момента покоя не будет. Свекровь приехала на две недели «переждать капитальный ремонт» в своей однушке. Слово «две» быстро превратилось в «ещё чуть-чуть». Потом в «ну мне же некуда». А через месяц Аня с трудом вспомнила, каково это — жить без чужого носа в кастрюле и постороннего взгляда на свою тарелку.
— Ты чего туда перец добавляешь? Андрей не любит острое, у него потом изжога, — начала Зоя Ивановна на третий день.
На пятый она предложила переставить мебель в спальне. На седьмой сказала, что «постирала ваши полотенца, а то там запах уже не очень». А в день четырнадцатый заговорила о деньгах.
— Он тебе что, карточку отдал? Прям всю зарплату? А ты не увлеклась? Что-то вы часто по кафе ходите, я вон в интернете видела.
Аня чуть не захлебнулась чаем.
— А вы, простите, откуда это знаете?
— Да кто-то вон сторис выложил. Ты же девочка современная, выкладываешь каждый пирожок. Вот и вижу, что ужин у вас не дома.
Аня сжала зубы. Выходить из себя — значит проиграть. Андрей снова скажет, что она перегибает. Что мама старается. Что она одна. Что ей тяжело. Словом, весь тот привычный список отговорок, за которым удобно прятать трусость.
— Мы сами справимся с бюджетом, не переживайте, — выдавила Аня.
— Конечно, справитесь, — Зоя Ивановна многозначительно посмотрела на сына, — только не хочется, чтобы тебя потом с пустыми руками оставили.
Андрей ушёл рано утром — совещание. На кухне оставался только слабый запах его парфюма и наполовину выпитая чашка кофе. Аня не стала её мыть. Плевать.
Она открыла ноутбук, села за кухонный стол. Работала дома — бухгалтерские отчёты для фирмы подруги. Работа была точной, сухой, не требующей эмоций. В идеале.
— А ты бы пол мыла пораньше, а то я тут в тапочках, и прям прилипают к линолеуму, — донёсся голос из коридора.
Аня закрыла ноутбук. Пошла на балкон. Закурила.
Её раздражало всё. Даже то, как Зоя Ивановна раскладывала свои таблетки у микроволновки. Как повесила своё полотенце на дверь ванной. Как громко вздыхала, когда слышала звонок в телефоне и, не скрываясь, подслушивала.
— Илья, ты как там? — звонила она своему младшему сыну. — Ох, у Андрея-то жена непростая. Всё сама, сама. И готовит, и деньги считает, и упрекает вечно. Я вот сижу у них, и всё думаю: а ты бы так смог, а?
Аня злилась. А потом стала уставать. С каждым днём — всё сильнее. Она перестала готовить ужины. Заказывала еду. Пропускала зарядку. Спала днём. Всё, что было её — медленно таяло.
Подруга Света позвала на выходные в баню.
— Без мужа, — сразу предупредила. — Девичник, без обсуждений. Возьми купальник и хорошее настроение.
Аня поехала. Вышла из дома, не попрощавшись. Вернулась поздно. Чуть пьяная, с лёгкой улыбкой на лице. И впервые за месяц почувствовала себя живой.
— Красивая. На кого стараешься? — встретила её Зоя Ивановна. — Или уже нашла кого-то на стороне?
Аня рассмеялась.
— Вы бы хоть в лицо это сказали, а не в подушку шептали, пока я в душе была.
— Я тебе не девчонка с улицы! — взвилась Зоя Ивановна. — Ты в моём доме так разговаривать не будешь!
— В чьём? — Аня резко повернулась. — В моём доме. Квартира оформлена на меня. Мы с Андреем так решили. Потому что я внесла первоначальный взнос. И кредит — на моём ИП. Вам об этом, видимо, не сказали.
— Он не мог так поступить! — побледнела свекровь. — Не мог!
— Мог. Он взрослый человек.
— Посмотрим ещё, кто кого выгонит. Ты, значит, хозяйка? Ты мне ещё условия ставить будешь?
Аня прошла мимо неё в спальню. Закрылась. Упала на кровать. И заплакала. Не потому, что было больно. А потому что впервые за долгое время она почувствовала, что может — и должна — защищать себя.
В доме стало холодно, хоть батареи ещё не отключили. Зоя Ивановна почти не разговаривала — но не потому, что успокоилась. А потому что выбрала новую тактику: обида и тишина. Витиеватые вздохи, демонстративные взгляды в потолок и щёлканье чёток под нос. Всё — чтобы напомнить о себе, даже молча.
Андрей приходил всё позже. Вначале это был проект, потом корпоратив, потом просто усталость. Он не замечал, как Аня каждый вечер садилась за ноутбук с красными глазами. Как зажимала губы, когда свекровь в очередной раз переставляла сахарницу — «так будет удобнее». Он не слышал, как ночью Аня всхлипывала в подушку. Или делал вид, что не слышит.
— Мама в возрасте, у неё давление, не нагнетай, — сказал он, когда Аня впервые попыталась спокойно поговорить. — Потерпи немного. Она съедет. Скоро.
— Скоро — когда? Дай дату. — Аня не улыбалась.
— Ну ты же понимаешь. Там ремонт, проблемы с ЖЭКом. Я не могу выгнать её на улицу.
— А ты подумай, как ты выгоняешь меня. Только не телом, а душой. Постепенно.
Он ушёл спать в зал. В тот вечер так и не вернулся в спальню.
Света писала каждый день. Она первая, кто спросила: «Ты вообще как? Настоящее “как”, не “по инерции”».
Аня ответила не сразу. Несколько раз начинала, удаляла. А потом прислала голосовое. Без истерик. Просто правду. Про усталость. Про пустоту. Про ощущение, будто из неё вычерпали воздух.
Света перезвонила сразу.
— Слушай, ты с ума сошла? Тебя съедают по кусочку, а ты сидишь. Это же не временно. Это уже стиль жизни. Ты или границу сейчас поставишь, или они тебе будут носки по местам раскладывать до старости. И душу заодно.
Аня хмыкнула. Граница… Она давно про неё думала. Даже вела дневник — смешной блокнот с цветочками, где писала: «Не оправдываться. Не втягиваться. Не спорить». Иногда получалось. Но всё равно срывалась.
На следующий день Зоя Ивановна предложила убрать кресло с балкона.
— Оно место занимает, да и зачем оно тебе? Ты всё равно не сидишь тут. Я вот люблю смотреть, как дворник метёт.
Аня не ответила. Пошла в спальню, достала коробку из-под обуви. В ней — старые чеки. Договор с банком. Список платежей. Выписка с её ИП. Всё, что напоминало: она не случайно здесь. Она не «вошла в чужую семью». Она эту семью строила.
Она показала бумаги Андрею вечером. Молча. Положила на стол, села напротив.
Он просмотрел всё и спросил:
— Зачем ты это достала?
— Чтобы ты вспомнил, кто здесь на что имеет право.
— Ты сейчас звучишь, как нотариус. Холодно.
— А ты звучишь, как человек, который прячется.
Он отвернулся. Но на следующий день заговорил с матерью.
— Мама, тебе правда надо съехать. Мы с Аней не справляемся. Слишком много напряжения. Ты говорила, что у тебя есть возможность пожить у тёти Лиды.
— Ах вот как! — возмутилась Зоя Ивановна. — То есть я тут никому не нужна? Я мешаю, да?
— Ты влезла в чужую семью, — не сдержалась Аня. — И ведёшь себя, как хозяйка. Так не бывает. Ты гость. Ты должна быть благодарна, а не диктовать.
— А мне что, на улицу? Сумку в зубы и бежать? Ты слышишь, Андрей, что твоя жена говорит?
— Она говорит правду, — проговорил он тихо.
Это был почти подвиг. Но, как оказалось, подвиг с последствиями.
В тот вечер Зоя Ивановна собрала вещи. Обиделась громко. Звонила родственникам, говорила:
— Меня выгнали. Меня родной сын выгнал. Ради какой-то…
Аня закрыла дверь спальни и не слушала. Впервые за всё время ей не было стыдно. Ни за тон, ни за жёсткость. Ни за то, что она поставила точку.
Неделю спустя Андрей предложил съездить в загородный дом, отдохнуть.
— Без мамы? — уточнила Аня.
— Конечно.
Он старался. Готовил завтрак. Мыл посуду. Слушал. Но в глазах всё равно было что-то потерянное.
— Ты злишься, что она уехала? — спросила Аня.
— Нет… Просто теперь понимаю, как сильно мы от неё зависели. И я. И даже ты.
— Я никогда от неё не зависела. Я просто боялась.
— А теперь?
— А теперь я боюсь тебя. Потому что ты был между нами, но не рядом со мной.
Он кивнул. Без слов.
Воскресным вечером в дом позвонила тётя Лида. Разговор был короткий. Но по глазам Андрея Аня поняла: мама снова влезла в дом — только теперь по проводам.
— Она просит денег, — сказал он. — На лечение. На обследование. Говорит, что с сердцем плохо. Что это всё на нервной почве.
Аня сжала губы.
— Я не против. Но из своего бюджета. Без совместных трат. У нас ипотека. Ребёнка хотим. А это значит, что я не буду содержать твою мать.
Он промолчал.
— И ещё. Больше никаких разговоров за моей спиной. Ни с ней, ни с кем. Если есть вопросы — ко мне напрямую. Понял?
Он кивнул. Словно растерянный мальчик.
Аня не верила в перемены сразу. Она знала: привычка жить «как удобно другим» выжигается долго, болезненно. Андрей вроде старался. Готовил кофе утром, интересовался её делами. Даже в мелочах — зашил дырку в своей рубашке, не сказав: «Пришей, пожалуйста». Но в глубине было ощущение: всё это — как будто с оглядкой. На кого-то. Или на что-то.
Зоя Ивановна звонила каждый день. Иногда — с тревожными интонациями: «У меня рука немеет, может, инсульт? Нет, не вызывай скорую, просто поговори со мной». Иногда — с мимолётными уколами: «Скучаешь по мне хоть чуть-чуть? Аня, наверное, довольна, да? Дышит полной грудью?»
Андрей начал отключать звук. Потом перестал брать трубку. Однажды Аня увидела, как он поставил звонки от матери в «беззвучный режим» и спрятал телефон под подушку.
— Это твой выбор? — спросила она. — Молчать?
— Я устал. Не знаю, как с ней быть.
— Знаешь. Просто не хочешь.
Она вернулась домой одна — с вечерней прогулки, после работы. В квартире было тихо. Только на кухне горел свет и пахло жареными тостами.
— Привет. Хочешь? — Андрей пододвинул тарелку. — Я тут подумал… Может, ты права. Может, надо всё чётко обозначить. Без вот этих «ну ты же понимаешь», «потерпи немного» и так далее.
Аня молча села.
— Я поговорил с мамой. Жёстко. Сказал, что мы взрослые, и вмешиваться в наши решения — это не помощь, а давление. Она повесила трубку. Не знаю, будет ли звонить ещё.
— Будет, — спокойно ответила Аня. — Она не умеет иначе.
— Ты устала от меня?
— Нет. Я устала за нас двоих.
Он опустил глаза. И потом, уже тише:
— Я оформил квартиру на тебя, потому что ты была надёжнее меня. И взрослее. Тогда я это понял. Просто не говорил. Мама об этом не знает.
Аня замерла.
— Как… не знает?
— Я не хотел, чтобы она чувствовала себя ненужной. Или обделённой. Но, наверное, сделал только хуже.
Прошло три недели.
Зоя Ивановна не появлялась. Звонила редко. И уже без претензий. Сдержанно. Почти уважительно. Аня отвечала вежливо. Коротко. Она чувствовала — дистанция есть. Тонкая, но прочная. И пока она соблюдалась, в доме было тихо.
В один из вечеров Андрей предложил поужинать с его младшим братом — Ильёй. Приехал он с новой девушкой, тихой и явно нервной.
— Мы пока просто встречаемся, ничего серьёзного, — сказал Илья, улыбаясь.
— Правильно, не спешите, — Аня улыбнулась в ответ. — Только сразу границы обговаривайте. Где кто живёт, кто кому звонит, кто за что платит. Потом поздно будет.
Илья кивнул. Но девушка опустила глаза. Похоже, она уже что-то такое чувствовала.
Ночью Аня проснулась от шума входной двери. Андрей стоял в коридоре. Телефон в руке. Лицо — белое, как мел.
— Что случилось?
— Мама. Приехала.
Аня села на кровати. Слова не шли. Только молчание. Только пульс в ушах.
— Говорит, плохо себя чувствует. Что-то с сердцем. Не может остаться одна. Просит пустить её хотя бы на неделю.
— Ты впустил?
Он помедлил. Покачал головой.
— Сказал, что вызову скорую. Но в дом не пущу без твоего согласия.
Аня подошла ближе. Уперлась в стену, медленно вдохнула. Потом сказала:
— Я не врач. Я — жена. А жена не обязана лечить чьи-то зависимости. Даже если это зависимость от контроля.
Он только кивнул.
Через полчаса машина скорой увезла Зою Ивановну в приёмное отделение. Диагноз оказался нестрашным. Давление. Стресс. Выписали уже на следующий день.
— Ну ты и змея, — прошипела она в трубку. — Сын твой — тряпка. И квартира не его. Ты думаешь, ты всё выиграла?
Аня не ответила. Просто нажала «заблокировать номер».
В ту же ночь Андрей встал, ушёл на кухню. Долго не возвращался. Аня нашла его у окна. Он курил. Медленно, по-стариковски.
— Ты ведь не простишь меня за это, да?
— Не знаю, — честно сказала она. — Не сразу.
Он молчал. Потом — слабо усмехнулся:
— Знаешь, что она мне сказала, когда поняла, что я действительно оформил квартиру на тебя?
Аня прищурилась. Он выдохнул, будто сдался:
— Сыночек, ты квартиру на неё оформил? А если она тебя бросит?
Она долго смотрела на него. Потом прошла мимо. Без слов. Не потому, что не хотела говорить. Просто всё уже было сказано.
За дверью — спал их дом. Почти родной. Почти безопасный. Почти.
И это «почти» было важнее всего.