— Только не говори мне, что они снова едут, — голос Елены дрогнул, она вытерла мокрые руки о передник и медленно подошла к окну.
— Ну да, — кивнул Павел, стоя в дверях кухни с телефоном в руке, — Сказали, приедут к клубнике.
Лена уже даже не вздыхала. Сколько можно? Каждый год, как по расписанию. Чуть начинается сезон, на дачу съезжаются брат с женой. Не сажают, не полют, но как клубника или картошка — так «семейный отпуск».
Елена с Павлом были из тех, кто к земле тянется — не по нужде, а по характеру. Всё у них аккуратно: грядки ровные, кусты подвязаны, дорожки подметены. Не для «фото в инстаграм», а потому что так правильно.
А у его младшего брата — всё наоборот. Рома с Таней были из породы легкомысленных. Они годами жили в съёмных квартирах, с ребёнком, без стабильной работы. Рома — вечно «на удалёнке», но без конкретики. Таня — то визажист, то швея, то «в декрете», хотя сыну уже десять.
— Мы же договаривались, — Елена говорила негромко, но напряжение в голосе прорывалось. — Если хотят клубнику — пусть помогут. Или хотя бы купят рассаду, внесут что-то в общий бюджет. А то только едут — поесть, поваляться, и морду кирпичом.
Павел пожал плечами. Он любил брата, но давно устал мирить жену с Таней. Особенно с ней. Та была громогласной, вечно на «позитиве», но за этим весельем пряталась какая-то неприятная хватка. Таня улыбалась, даже когда выдавливала у Лены последнее.
Через три дня на крыльце затопали кеды.
— Привет, мы как в прошлом году — на пару недель, — с порога крикнула Таня, за ней ввалился Рома с ноутбуком под мышкой. — У нас сейчас жара в городе, тут полегче. И вообще, детям на природе полезно!
Детей у них было двое: их десятилетний Кирилл и племянница-подросток, которую Таня зачем-то прихватила «в помощь». Та ходила с наушниками и не отзывалась, даже когда Лена звала к столу.
С первого дня гости вели себя так, будто приехали в отель с all inclusive. Завтрак — позже одиннадцати, посуду за собой не мыли, вещи — разбросаны. Тане и Роме казалось, будто они делают одолжение, просто появляясь здесь.
— Лен, а полотенца у вас где? Мы свои забыли. И простыни дайте, — Таня хлопала ресницами. — Мы потом постираем, конечно. Ну, если стиралка ваша не сгорит.
— М-м… у нас просто воды немного осталось в баке, можно поэкономнее? — Лена держала лицо, но внутри сжималась от раздражения.
— Ой, ну ладно, мы же не к вам как к чужим. Семья же!
Павел мялся, пытался отвлечь разговоры на погоду и футбольный матч. Елена старалась держаться, но внутри шёл счёт: сколько раз она подавала ужин, сколько раз Таня даже не убрала за собой чашку, сколько литров воды утекло на вечерние ванны «детям».
Через неделю стало хуже. Таня начала «советовать».
— Лен, а зачем вы так часто поливаете? Трава ж вырастет, работы больше. Мы у знакомых видели — мульчируют. Или химией брызгают, чтоб не расти.
— Мы без химии, — коротко ответила Елена.
— Ну вы просто не в курсе, я в телеграм-канале читала. Там агроном ведёт, с дипломом. Сейчас никто вручную не работает, это прошлый век.
Однажды Елена вернулась с работы раньше обычного. Подошла к участку — и встала. В грядках топтался Кирилл с подружкой. Рвали ягоды, срывали даже зелёные, бросали в ведро, хихикали.
— Вы что делаете?! — Елена рванулась к ним.
— А мама сказала, можно взять! Мы хотим компот сварить!
Из дома выплыла Таня, в халате и с кофе:
— Лен, ну не ори, дети же. Что ты как чужая? Мы же свои!
Тем вечером она позвонила своей подруге Ирине — соседке по даче. Та уже третий год наблюдала приезды Тани с мужем.
— Лен, тебе надо жёстче. У тебя же всё на плечах. Они год от года всё борзее.
— А что я им скажу? У нас же Павел добрый, он не поддержит, если я их выгоню…
— А ты скажи, что это не гостевой дом. Что клубника не с неба падает. Хочешь — сама сядь с утра, ведро собери. Пусть на себе почувствуют.
Но на следующее утро Таня снова валялась на гамаке, Рома — в телефоне, дети — в клубнике.
Лена поднялась в шесть, как всегда. Полила, проверила кусты, поставила вариться сироп. И вдруг в груди — тяжесть. Даже не злость — пустота. Как будто всё, что она вкладывала, не имеет значения. Не оценивается. Не считается.
Она подошла к веранде, услышала, как Таня по телефону рассказывает кому-то:
— Да ну, Ленка вечно как заведённая, всё сама, всё по графику. Я так не могу. Мы живём для себя, а не для грядок.
Лена тихо отошла. Но в голове уже родился план. Не скандал. Просто… граница.
— Может, правда пусть немного пособирают? — Павел говорил тихо, сдержанно, будто про погоду. — Ну, дети же…
— Они не дети, Паш. Им десять и четырнадцать. И это уже не смешно. Мы с тобой вкалываем с весны, а теперь за наш счёт устраивают летние каникулы.
— Ну а что мне говорить брату?
— Ты ничего. Я сама скажу.
На следующее утро Елена просто не поставила завтрак. Вместо этого ушла в огород. Грела спину на солнце, копалась в земле — и не звала к столу. В доме к обеду началось шевеление. Сначала вышла Таня, глядя удивлённо:
— Лен, а мы завтракать не будем?
— Не знаю. Я ем в огороде. Там у меня редиска поспела. Можешь взять.
Через пару минут Таня вернулась — злая, с пучком грязной зелени в руке:
— Слушай, а мы когда-то отдыхать сюда приезжали, а не на подножный корм. Ты не заболела?
— Всё хорошо, Таня. Просто я устала. Слишком много дел, слишком мало помощи.
Первым вечером, когда ужин никто не готовил, Рома полез в холодильник. Павел пробормотал, что надо бы что-то сварить. Таня закатила глаза:
— Я не на повара училась. Пусть готовит тот, кому надо. Я в отпуске.
— Значит, и клубнику собирать будете сами? — спокойно спросила Лена, стоя в дверях кухни.
Повисла тишина. Рома смущённо кашлянул. Таня рассмеялась:
— Ты шутишь? Серьёзно? Я в кроссовках туда не полезу, там мокро. У меня ногти.
На следующий день Елена провела «экскурсию». Показала, где лейки, где шланг, как включать насос. Дала два ящика.
— Хотите клубнику — пожалуйста. Я собирать не буду. Сварить компот — тоже. Я на работе, вечерами — огород. Всё, остальное — ваше.
Сказала — и ушла. Она боялась, что Павел будет против, но он промолчал. Может, впервые за всё время понял, как ей тяжело одной.
Прошла неделя. Таня с Ромой стали готовить кое-что сами. Правда, еда была или недосоленная, или полуфабрикаты. Детей уже не пускали на грядки — Лену побаивались.
Но напряжение только нарастало. Елена чувствовала — её границы пытаются обойти. Хитро, через «мы же семья».
— Леночка, а у вас тут в кладовке маринованные огурчики? — Таня сунулась как-то вечером, когда Елена мыла посуду.
— Есть. Но мы их зимой едим.
— Ой, ну ты не жадничай. Там же много. Я взяла баночку, не обеднеете!
Елена осталась молчать. Не знала, что сказать. Слова «наглая» и «хамка» сами лезли в голову, но вслух она ничего не сказала.
Позже, когда Павел сказал, что Таня опять взяла клубнику без спроса, Лена просто кивнула. Больше она не ругалась. В ней что-то село — как пустой сосуд.
Однажды она вернулась с работы, и застала следующую картину: Рома сидел с ноутбуком, в наушниках, дети смотрели мультики, Таня рылась в ящиках с клубникой. Её пальцы были липкие, ногти — красные от сока.
— А я, значит, сама собирала, а вы… — начала Елена, но Таня перебила:
— Да ты не кипятись. Мы варить будем. На зиму. Себе и вам. Только половину возьмём. Всё равно прокиснет.
И сунула руки в ящик. Прямо туда. Без церемоний.
В этот момент Елена поняла: это не просто невоспитанность. Это — стиль жизни. Таня никогда не скажет «спасибо». Никогда не спросит. Для неё всё общее — это её. А всё личное — «жадность».
— Таня, — голос Елены был тихий, как перед грозой. — Убери руки. Сейчас же.
— Ой, а чего ты такая нервная? Ну ладно-ладно, — Таня хмыкнула, но руку не убрала. — А зачем вам столько клубники? Мы половину на варенье возьмём — всё равно прокиснет, — золовка сунула руки в ящик.
— Убери руки, Таня. Я не шучу, — голос Елены был уже не тихий. Глухой, как удар по дереву.
Таня отдёрнула ладонь, будто обожглась.
— Ты чего, с ума сошла? Это же ягоды! Не деньги какие-то! — выдала она, всё ещё притворяясь возмущённой.
— Вот именно. Не деньги. Но ты всё равно берёшь без спроса. Как будто само собой.
Павел вошёл в дом как раз в этот момент. Замер в дверях. Он видел эту сцену — клубника рассыпана, Елена сжата в комок, как пружина. Таня — как будто не понимает, в чём дело. Или делает вид.
— Ты что, на меня орёшь из-за еды? — Таня выпрямилась, грудь колесом. — Мы сюда приехали отдохнуть, а не как на передержку! Если тебе не нравится — так и скажи, мы уедем!
— Говорю. Не нравится. Уезжайте, — ответила Елена, глядя прямо.
Таня на секунду растерялась. Потом скривилась:
— Ага, конечно. Типа сама такая правильная? Всё сама, всё за всех? Гордость взяла, да?
Павел подошёл к Елене, встал рядом. Не говорил ничего, просто был — рядом. Это было важнее слов.
— Вы ничего не делаете, Таня. Только берёте. Без меры. Без благодарности. Я не ресторан, не прачечная, не ваша домработница. Это — наш дом. Не общий. Наш. Мы его строили. Работали на него.
Таня фыркнула:
— А Рома что, не брат? Выживаешь, да? Мы тебе что, чужие?
— Если бы были чужими — я бы сразу сказала «нет». А вы — родные. Потому и терпела. Но теперь хватит.
На следующее утро Таня собирала вещи с шумом. Комментируя каждую майку, каждый зарядник:
— Вот, пожалуйста, твой любимый «уют». Людей не держат. Сами — королева с лопатой.
Рома пытался уладить ситуацию. Подходил к брату, мялся:
— Паш, ну ты ж понимаешь… Таня вспылила. Она в городе всё тянет, устала. Мы просто хотели пару дней пожить на природе. Да и Кирюхе нравится. Он же к вам как к родным.
Павел молча смотрел в сторону. Потом только сказал:
— Я понимаю. Но теперь по-другому. Или участвуете, или отдыхаете в другом месте.
Рома ничего не ответил. Только сгорбился, как будто помолодел лет на десять — не в хорошую сторону.
Они уехали. Не хлопнув дверью, но с внутренним грохотом.
Лена два дня ходила будто по пустому дому. Не от радости. От усталости. От того, что наконец-то сказала то, что годами накапливалось.
— Думаешь, переборщила? — спросила она у Павла за чаем.
— Думаю — нет. Ты же даже не ругалась. Просто сказала правду.
— А ты?
— А я… наконец-то понял, как тебе тяжело. Прости, что раньше не поддерживал. Я просто думал — ну, семья же, надо потерпеть.
— А я больше не хочу терпеть, — тихо ответила Лена. — Мне важнее — спокойно жить, а не быть хорошей для всех.
Через неделю приехала свекровь. Её никто не звал — просто приехала «проведать». Посидела, поцокала языком:
— Ну вы даёте… родного брата с женой — и так… Вышвырнули.
— Никого не вышвыривали, — ответила Лена. — Мы просто обозначили правила.
— Ну да, ну да. Сейчас все такие правильные. А раньше терпели. Вот я, например…
Елена молчала. Не спорила. Только подала чай и вышла в сад.
Потом были разговоры по телефону. Рома не звонил. Таня — тем более. Но от подруги Лена узнала: у тех теперь новая идея — снять дачу «поближе к природе, но без диктатуры».
Кирилл писал племяннице: «Тётка жадная, не дала даже варенье забрать».
А клубника… клубника в этом году уродилась такая, что варенья хватило и соседям, и подруге Ире, и даже коллегам на работу.
Но вот тот ящик, в котором Таня рылась руками, Лена так и не тронула. Он стоял на веранде до осени. Потом сгнил. И она не пожалела.
Потому что это было — не про ягоды. Это было про границу. И про то, что однажды надо остановиться. Иначе тебя растащат по ящикам.
А зачем вам столько клубники? Мы половину на варенье возьмём — всё равно прокиснет — золовка сунула руки в ящик.
Эта фраза крутилась в голове, как звон.
И теперь, каждый раз, когда Лена видела, как кто-то тянет «просто немного», «ну мы же свои», она знала: это не про ягоды. Это — про себя.
Собрал вещи и переехал к маме