Когда-то ей казалось, что она встретила своего человека. Не просто влюбилась — это было что-то вроде тихой уверенности: вот с ним получится. Олег был спокойным, мягким, без заносчивости и агрессии, что резко выделяло его среди шумной, заносчивой столичной публики. Он умел слушать. Умел не перебивать. А ещё — не требовал от неё ничего, кроме того, чтобы она была рядом.
У них всё развивалось стремительно. Через год она уже перебралась к нему в его однушку на юго-западе, за которую он платил ипотеку. Сама она к тому времени работала в рекламном агентстве, взяла удалёнку, даже начала подумывать о фрилансе. Денег им хватало. Сначала.
— Мама скоро приедет, — как-то небрежно обронил он за ужином.
— Просто в гости? — уточнила она, гадая, сколько дней выдержит, если будут сидеть втроём в кухоньке шесть квадратов.
— Ну… — Олег отвёл глаза. — Пока, наверное. Она свою квартиру сдаёт, ремонт там. И тут удобно ей — до работы добираться, и мне не скучно.
Она тогда промолчала. Наверное, именно тогда и нужно было сказать «нет». Потому что если промолчать один раз — потом этот «один раз» растянется на месяцы.
Светлана Аркадьевна приехала в субботу. С двумя чемоданами, двумя коробками, пакетом с рассадой («где у вас балкон?») и кастрюлей борща. Вид у неё был деловой, осматривающий. Как у хозяйки, вернувшейся домой после длительной командировки.
— Это я в ту комнату, да? — кивнула она на спальню, в которой они с Олегом спали.
— Мы там… — начала невестка.
— Ну вы же молодые, вам и в зале можно, раскладной диван вроде крепкий. А мне, извини, спина. Да и давление по утрам скачет. Мне отдых нужен. И свет рано нужен, я к окну привыкла.
Олег стоял между ними, виновато улыбаясь. Мол, ты уж пойми. Не ссорься. Я потом всё объясню. Но не объяснил. И не ссорься — стало её ролью по умолчанию.
Сначала казалось, что всё можно выстроить. Договориться. Утром в ванную — по очереди. Завтрак — сама себе. Работает она в комнате, дверь закрывает. Убирает раз в два дня. Магазины, стирка — пополам.
Но это не работало.
— Я сегодня сварила компот. Не пей, он без сахара — Олегу нельзя много. Да и тебе не мешает сбросить, — бросала Светлана Аркадьевна, когда та заходила на кухню с кружкой чая.
— Ты зачем положила мои свитера в машинку? Это же деликатная шерсть!
— Я стирала твоё бельё. А что, по-твоему, я должна доставать? Искать, где там чьё? Мы же одна семья! Или уже не одна?
— Тебе бы подстричься, — как-то между прочим сказала она Олегу. — А то тебе как-то не идёт этот стиль… юноши. Вон, Таня из бухгалтерии — её муж стрижется у моего мастера, как с иголочки. Не то что некоторые.
— Мам…
— Что мам? Я тебе добра желаю. Ты всё слушаешь её, а в итоге видишь, до чего дошёл…
Постепенно это стало фоном. Как пыль, которую никто не замечает, пока не включишь солнечную лампу. Она пыталась. Говорила. Спокойно, раздражённо, с обидами и без. Но всё заканчивалось одинаково:
— Ты слишком остро всё воспринимаешь.
— Это моя мама. Она — в возрасте. Подумай сама, ей непросто.
— Ну потерпи немного, потом станет легче.
Но легче не становилось.
Настоящий поворот произошёл в тот день, когда невестка вернулась с работы и обнаружила, что в их комнату переставили старую Светланину мебель. Та привезла шкаф, комод и какие-то шторы.
— Тут же всё как в общежитии, — объяснила она, распаковывая коробки. — А так будет уютно. Вот здесь, видишь, мой комод. Он с прошлого века, но надёжный. Этот твой икеевский — одно название.
— Вы не спросили, — сказала невестка тихо, едва удерживая голос.
— А надо было? Я же теперь тоже здесь живу. Я что, не имею права на комфорт?
Она вышла на улицу, села на скамейку, глотая воздух. Звонила подруга — не ответила. Писал коллега по проекту — не было сил даже прочесть. Всё, чего она хотела, — чтобы кто-то из них понял: она — не лишняя.
А дома — всё по-прежнему. Ужин, телепередачи, шорканье тапочек. И тишина в голосе Олега, который всё больше отдалялся.
— У вас тут плесень на балконе, — сообщила Светлана Аркадьевна на следующий день. — И я с утра заметила, что воняет в ванной. Это не норма. Это грибок. Нужно мыть хлоркой.
— Не воняет. И это не грибок, а старая затирка, — сдержанно ответила невестка.
— А ты эксперт, да? Теперь ты во всём разбираешься. Но живёшь-то в его квартире. И кто тебе слово говорит?
«Квартира» была ключевым словом. Когда невестка впервые сюда переехала, они с Олегом делали всё вместе. Красили стены, клеили обои, купили стиральную машину, кухонный гарнитур, телевизор — всё это на её деньги. Он платил ипотеку, она вкладывалась в быт. Всё честно. Но теперь вся её «часть» стала как будто невидимой.
— Я убрала твой набор с ванной полки, — как-то буднично сообщила свекровь. — Там же крема, шампуни, три банки. Зачем столько? Всё в ящик сложила. Олегу места не было.
— Это мой ящик, Светлана Аркадьевна.
— Ой, не начинай. Ты у нас такая чувствительная. Вот я, к примеру, тебя терплю. Хотя мне многое не нравится. И ничего, молчу.
— Вы же только временно.
— Ну да. Временно, пока Олег не предложит как-то организовать всё. Тебе, может, к родителям поехать? Отдохнёшь.
Та даже не сразу поняла, что именно она сейчас сказала. Но повторять не было нужды.
Олег, как обычно, не вмешивался.
— Я просто зашиваюсь. Работа, дедлайны, клиенты. Что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты один раз сказал, что это наш дом. Что у нас — своя жизнь. И что она не имеет права указывать, где мне хранить полотенца и куда класть расчёску!
— Это ведь мелочи…
Он не понимал. Или делал вид. А ей всё казалось, что стоит только поговорить. Что стоит только объяснить. Дать время.
Но время текло, и ничего не менялось.
Светлана Аркадьевна стала собирать «общий» бюджет. То есть — забирать деньги на хозяйственные нужды. Олег переводил ей. Она покупала продукты, чистящие средства, чай, печенье — только то, что сама ест.
— Почему мы покупаем только «Ромашковый» чай? — как-то спросила невестка. — У меня гастрит, мне нельзя.
— Олег пьёт такой. А ты, если хочешь, купи себе отдельно. Ты же у нас работаешь.
Она платила сама за свои обеды, лекарства, проезд, косметику, одежду, даже за продукты. Но парадокс был в том, что теперь она жила как будто «в гостях» у собственной семьи. Права невестки — никакие. Обязанности — все.
Были и совсем мелкие вещи, которые добивали.
Например, свекровь не признавала микроволновку. Считала, что от неё «магниты в голове». И каждый раз, когда невестка что-то разогревала, демонстративно выходила из кухни.
Или: покупала салфетки и убирала их в шкаф.
Или: забрала у невестки утюг в комнату — «чтобы не делился на всех».
— Я взяла твой фен. Свой забыла, а мне на работу. Надеюсь, ты не против? — громко сказала она, проходя мимо.
— Вы могли спросить.
— Ну это ж просто фен. Не атомная бомба. Какая ты нервная стала, милая. Тебе к врачу надо. Женского плана.
Олег только разводил руками. Раз за разом.
— Мам, ну ты перегибаешь.
— Это я перегибаю?! Я? Я, которая с утра до ночи на ногах, которая борщи варит, полы моет, смотрит за порядком? Я мешаю? Может, это она мешает? Может, это она тебя от меня уводит?
И тогда он молчал. И это молчание было громче любого крика.
Невестка стала чаще засиживаться на работе. Ей нравилось задерживаться в офисе, в кафе, в пробке — везде, где не было свекрови. Однажды она пришла домой в одиннадцать. Светлана Аркадьевна сидела в тёмной кухне.
— Ты почему в это время? — спросила с нажимом.
— Потому что могу. Потому что взрослая.
— А почему ты ужин не приготовила?
— Я работала.
— А я, по-твоему, целый день что делаю?! Я дом держу, кормлю вас, стираю, за вами слежу, а ты… как чужая. Всё в себе, всё надутая. Ни доброго слова, ни улыбки. Как же тебе с мужем жить?
Она не стала отвечать. Ушла в комнату. Легла на кровать. Смотрела в потолок. Хотелось что-то разбить — не вазу, не кружку, а тишину, которую поселили между ней и Олегом.
Весной она предложила:
— Давай снимать. Свою квартиру. Уедем, и всё наладится.
— Куда? В съёмную? У нас ипотека! Ты хочешь, чтобы я платил дважды? Или чтобы мама тут одна жила, а мы — по углам?
— Я хочу жить там, где есть уважение.
— Перебесится, — сказал он тогда.
Это был март. Сейчас — июнь. И ничего не «перебесилось».
Светлана Аркадьевна теперь не только хозяйничала в доме — она стала обсуждать их ссоры с подругами по телефону. Специально громко.
— Он с ней как подкаблучник. Ничего решать не может. Она его ведёт, как хочет. А ведь раньше совсем другим был…
Или:
— Да я уже думаю: пусть бы ушла. Может, тогда сыну глаза бы открылись. А так — змея подколодная. Молчит, но всё про себя думает. И зубы скалит, когда улыбается.
А однажды она нашла свою косметику в пакете под ванной.
— Что это?
— А ты не замечала, как от неё воняет? — искренне удивилась Светлана Аркадьевна. — Я же говорила, духи эти — как у продавщиц с рынка. Я их в пакетик сложила, чтобы вонючка не шла по всей ванной.
Невестка почувствовала, как будто кто-то наступил ей на горло.
Она пошла в комнату, вытащила чемодан. Стала собирать вещи. Молча. Без истерик. Без слов. Просто собирать.
Олег зашёл через пять минут.
— Ты что делаешь?
— Уезжаю.
— Куда?
— Куда угодно. К подруге. В гостиницу. На скамейку. Всё лучше, чем это.
— Ну подожди, ты сейчас на эмоциях…
— А я уже три месяца на эмоциях, Олег. А ты — на диване. Между нами — она. И ты даже не пытаешься это изменить.
— Ну подожди хотя бы до выходных. Я поговорю с мамой.
— Ты всё время «поговоришь». Но она всё ещё здесь. А я — уже нет.
На следующий день она сняла студию на окраине. Пустая комната, с окном во двор. Зато — тишина. Никто не двигает шкафы, не перебирает её бельё, не воняет борщом, который нельзя выбросить — «он же вчерашний, нормальный ещё».
С подругой съездили за постельным, купили подушку, сковородку и плиту. Мелочи, но — её. Всё только её.
На четвёртый день пришёл Олег. Без звонка. С букетом. Стоял в дверях, как школьник.
— Мамы дома нет. Можно войти?
Она впустила. Но не улыбнулась.
— Я не хочу тебя терять, — сказал он, пока она наливала чай.
— Но и оставить не можешь.
— Ну…
— Ты не готов делать выбор. Я понимаю. Это тяжело. Но я его сделала за тебя. Потому что ещё немного — и я бы стала такая же. Я бы тоже ходила, фыркала, обижалась, считала, кто сколько потратил на туалетную бумагу.
Он ничего не ответил. Просто сидел. Как будто не верил, что всё по-настоящему.
Неделю спустя ей позвонила та самая подруга Светланы Аркадьевны, с которой та обсуждала свою невестку.
— Вы уж не держите зла. Она просто тяжело переживает возраст. И квартиру ей сейчас некуда — квартиранты до осени. А Олег так похудел. Переживает.
— Я не держу зла, — спокойно ответила невестка. — Но и обратно не вернусь.
— Ну… всё-таки вы семья. Такое бывает. Помиритесь, потом будете смеяться.
Она отключила. Не грубо, не резко. Просто не захотела продолжать.
Через пару дней с ней встретилась бывшая коллега Светланы Аркадьевны. Случайно, в магазине. Разговор зашёл сам собой. Женщина понизила голос и сказала с сочувствием:
— Я не хотела лезть, но ты знай: у неё со всеми так. Сын бывший — тоже от неё сбежал, потому что мать выжила жену. И про тебя она теперь всем рассказывает, что ты холодная, неблагодарная и только деньги твои были важны. У неё всё виноваты. Кроме неё.
И тогда она поняла: дело не в ней. И никогда не было.
А спустя ещё месяц она сидела с чашкой кофе напротив новой знакомой — соседки по этажу. Та рассказывала, как её свекровь однажды тайком вызвала ремонтника, чтобы переделать ванну «как у людей», пока та с мужем были в отпуске.
— После свадьбы я думала, что свекровь — это вторая мама, а оказалось — мымра, — расстроенно выговорила соседка.
И она улыбнулась. Не потому что это было смешно. А потому что узнала себя в этом голосе.
Вы оба работаете, детей у вас нет, значит, надо делиться с семьей