Когда Вика узнала, что беременна, она уже год жила с Димой в его двухкомнатной квартире. Квартира была старая, досталась ему от деда по отцовской линии. Сразу после свадьбы туда въехала и она — без особого восторга. Панельная девятиэтажка, обои с пузырями, старенькая мебель. Но зато — своё, пусть и не на двоих оформлено.
— Дим, ты когда это всё переделаешь? — спрашивала она не раз. — Ну хотя бы ванну бы поменять. Там эмаль облезла, ржавчина.
— С мамой посоветуюсь, — неизменно отвечал он, будто не взрослый мужик с работой и ипотекой, а студент, только переехавший из общежития.
Вика сдерживалась. Старалась не встревать. Но когда на третий месяц беременности началась жуткая аллергия на плесень в углу спальни, она сорвалась. Сами купили гипсокартон, плёнку, наняли мастера. Сделали угол, переклеили обои, переставили кровать.
Через неделю нагрянула Тамара Константиновна.
— Это что? — огляделась она, будто пришла к чужим людям. — Почему не сказали? Почему без меня?
— Потому что нам с ребёнком в плесени спать нельзя, — ответила Вика, сдержанно. — И Дима сам согласился.
Свекровь хмыкнула. С Димой поговорила потом, на кухне, вполголоса. Но Вика всё слышала.
— А ты не думал, что если бы папа был жив, он бы не позволил так тратить деньги? Это не твоё, Димочка. Это нам от семьи осталось. Беречь надо. А не перестраивать всё, как будто ты тут один хозяин.
Вика ждала, что Дима встанет за неё. Но он только что-то буркнул, а потом извинился перед ней и сказал: «Ну, она просто волнуется. Ты же знаешь, как ей тяжело одной».
После этого свекровь стала приходить чаще. Под предлогом «навещаю сыночка». Иногда — с пирогами, иногда — просто так. Могла открыть дверь своим ключом, войти в квартиру, когда Вика была в халате, с маской на лице. Один раз застала её в ванной. И вместо извинений услышала:
— Всё-таки лучше бы вы ко мне переехали. Там и чисто, и спокойно, и соседи все свои. А здесь… непонятно что. Да и район не для ребёнка.
— Мы никуда не переезжаем, — ответила Вика. — У нас здесь поликлиника, садик недалеко, да и квартира своя.
— Своя? — переспросила Тамара Константиновна с таким выражением лица, будто Вика только что назвала себя владелицей Кремля. — Не забывай, на чьё имя она записана.
Потом были скандалы из-за пелёнок (слишком дорогие), из-за пюре (зачем баночное, когда можно самой сварить), из-за комода (куда она вообще собирается столько вещей складывать?). И всё это — на фоне усталости, бессонных ночей и тумана в голове.
Один раз Вика не выдержала и сказала Диме:
— Нам надо съезжать. Она контролирует каждый наш шаг. Я больше не могу.
— А куда? — развёл руками он. — У меня тут работа, у тебя декрет. На съёмную не потянем. А продавать — это вообще нереально сейчас.
— Почему нереально? — Вика смотрела на него. — Если бы ты захотел, всё было бы реально.
Он промолчал. А через два дня Тамара Константиновна зашла с ключом и, не снимая обуви, прошла в комнату малыша.
— Что это за шкаф? Где ты его взяла? — спросила она с прищуром.
— Заказали через интернет, — ответила Вика.
— Ну конечно. Тратишь деньги направо и налево. Думаешь, я не знаю, что у вас долги? Что ты подрабатываешь в декрете?
Вика побледнела.
— Вы что, мои сообщения читаете?
— Не смей так со мной говорить! Я мать твоего мужа!
Это был первый раз, когда Вика хлопнула дверью перед ней.
Позже Дима сказал, что ей нужно извиниться. «Ты же понимаешь, она просто беспокоится». Вика не извинилась. Но и не стала больше спорить. Просто начала отдаляться.
Когда малышу исполнилось десять месяцев, они с Димой впервые серьёзно поговорили о разъезде.
— Продадим и купим что-то меньше, пусть даже с ипотекой. Главное — отдельно. Ты сам видишь, что мы не семья. Мы под контролем.
— Я подумаю, — ответил он.
Прошло три месяца. Он всё думал. А она — искала варианты.
В это время Тамара Константиновна сделала копии ключей и стала приходить чаще. Сначала без предупреждения. Потом — когда Вика уходила гулять с ребёнком. И однажды она застала её в прихожей с мешком старых игрушек и ковриком в руках.
— Я принесла, что у нас в кладовке было. Полезное всё, не выкидывать же.
Вика не сказала ни слова. Просто аккуратно, молча, отнесла вещи обратно к двери. Смотрела в глаза, не моргнув.
На следующий день Дима ушёл на сутки. А Вика встретилась с агентом по недвижимости.
Агент была молодая женщина с собранным лицом и короткими ногтями. Представилась просто — Светлана. Без лишних слов осмотрела квартиру, попросила показать свидетельство о праве собственности, замерила кухню, сфотографировала балкон.
— Рынок сейчас просел, — сказала она. — Но и спрос есть. Особенно на двухкомнатные. Если не тянуть, продадим в течение месяца.
Вика кивнула. Она знала: торопиться нельзя, но медлить — опаснее. Слишком уж шатко было это их семейное «мы».
Первые показы квартиры начались уже через неделю. Дима то приходил, то нет. Всё как обычно — работа, проекты, аврал. Он не спорил, не одобрял. Просто отстранился. Иногда, когда Вика что-то рассказывала о заинтересованных клиентах, он молчал, а потом резко говорил: «Я ещё не решил».
Один раз она не выдержала:
— Ты не решил, но ты и не живёшь по-настоящему. Ты завис между мной и своей матерью. Между нашими жизнями. И я устала ждать, пока ты выберешь.
Он посмотрел на неё так, будто она ударила его. А потом сказал тихо:
— Ты не даёшь ей шанса.
— Она не даёт нам шанса! — закричала Вика. — Это ты не видишь! Или не хочешь видеть! Всё, что у нас есть, — это только пока её нет рядом.
На следующий день Дима уехал в командировку на три дня. Вика специально подгадала показ на вечер его отъезда. Утром отвела сына в развивающий центр, сама сбегала за продуктами, немного прибрала. К шести вечера пришли потенциальные покупатели — пара с подростком.
— Тихий район? — спросила женщина. — Соседи спокойные?
— Да, в основном пенсионеры, — ответила Вика. — Квартира тёплая, зимой не дует. Мы меняли окна три года назад.
Они ходили по комнатам, что-то записывали, что-то обсуждали шёпотом. Подросток сел на диван, открыл ноутбук. Вика чувствовала странное облегчение. Как будто кто-то другой, посторонний, наконец вдохнул сюда немного другой жизни.
На следующий день был субботник в детском саду. Вика, усталая, с землёй под ногтями, зашла домой, не успев переодеться. И застыла на пороге.
В кухне сидела Тамара Константиновна. Напротив — та самая пара, которая вчера осматривала квартиру.
— …мы думали, хозяйка будет, — говорила женщина. — У нас ещё вопросы. По документам, по срокам.
— А я и есть хозяйка, — спокойно сказала свекровь. — Дом семейный. Мой отец строил. Я тут каждую плитку помню.
— А Вика? — удивился мужчина.
— Невестка моя. Девочка, конечно, хорошая, но импульсивная. У них с сыном кризис. Вся эта продажа — на эмоциях. Мы решаем — оставить квартиру в семье. Так что спасибо вам, но пока не время.
Вика стояла в коридоре, не веря ни глазам, ни ушам. Она зашла внутрь. Люди растерялись, кивнули, вышли почти бегом. А свекровь спокойно встала и сняла фартук.
— Что ты себе позволяешь? — спросила Вика, стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить сына, который спал после прогулки.
— Я защищаю то, что принадлежит нашей семье, — сказала Тамара Константиновна. — А ты не часть этой семьи. Ты — временная. Как ремонт. Как стул, который можно вынести на помойку.
— Это мой дом, — прошептала Вика. — Я тут живу. Я здесь родила. Я ухаживаю, ремонтирую, вкладываю. А вы… вы даже не спросили, прежде чем прийти сюда и всё испортить.
— Не тебе судить, кто тут что испортил, — парировала свекровь. — Я сорок лет в этой квартире дышу. А ты — пришла и сразу распоряжаешься. Мальчик у тебя маленький, времени много. Вот и поищи лучше съём подешевле, раз на свою не заработала.
Они стояли напротив, как два противника. Без крика, но с таким напряжением, что воздух в комнате можно было резать ножом.
В тот же вечер Вика собрала документы. На следующий день встретилась с риелтором. Она сказала:
— Я хочу всё оформить официально. Пусть будет протокол, расписка, сопровождение. Чтобы не было лазеек. Не хочу, чтобы кто-то из «семьи» потом говорил, что его не спросили.
— То есть, окончательно решили? — уточнила Светлана.
— Да, — ответила Вика. — Только я боюсь, она опять что-нибудь устроит.
Светлана кивнула.
— Такое бывает. Мы подключим юриста. Это недорого. Но защитит от сюрпризов.
Через неделю они назначили дату сделки. Вика позвонила Диме. Он был в поезде.
— Я продам. Ты знал это с самого начала. У тебя были месяцы.
— Я не смогу без этой квартиры… — пробормотал он. — Это мой дом…
— А я? Я твоя жена. Это тоже должно что-то значить.
Он молчал.
А через два дня свекровь снова вошла без стука. На этот раз — с подругой. И с телефоном в руке. Снимала на видео пол, батареи, сантехнику.
— Мы вызываем оценщика. Нужно понимать, за сколько ты хочешь нас выжить.
— Я вызываю полицию, если вы не уйдёте, — спокойно сказала Вика. — Следующий раз вы попадёте в квартиру только по повестке.
Свекровь вспыхнула. Глаза сузились. А потом выдохнула так, будто копила этот воздух полгода.
— Посмотрим, как ты будешь петь, когда ребёнок останется без крыши над головой!
— Он не останется. Мы уезжаем. И слава богу — туда, где спокойно.
Свекровь ушла.
А через два часа позвонила соседка — та самая, что жила через стенку.
— Вика… ты сейчас сидишь? Тамара Константиновна пришла ко мне и такое говорит… Я сначала не поверила. Думаю, бред. А потом… она с такой обидой:
«Я зашла к ним на чай, а там — посторонние квартиру осматривают».
Вика долго сидела на кухне в тишине. Чай остыл, ребёнок мирно спал в соседней комнате, а в голове раз за разом звучала одна и та же фраза: «посторонние осматривают квартиру». Как будто это не она — хозяйка, не она — мать, не она делала ремонт, не она мыла полы с хлоркой, пока у сына резались зубы и температура не сбивалась. Как будто это Тамара Константиновна всё это время жила здесь, варила каши, меняла подгузники, таскала из магазина воду.
На следующий день Вика пошла в нотариальную контору — подала заявление о разделе совместного имущества. Формально квартира была оформлена только на Диму, но за годы совместной жизни она вложила туда значительные средства. По закону — имела право на половину от её стоимости.
Юрист, женщина лет пятидесяти, посмотрела на неё с вниманием:
— Муж будет сопротивляться?
— Думаю, будет молчать, пока мама не скажет, как поступить.
— Это даже хуже, чем если бы сопротивлялся. Но закон — на вашей стороне. Главное — сохранять документы, чеки, акты. Всё, что подтверждает ваши вложения.
Вика кивнула. У неё всё было. Она собирала эти бумажки с той самой весны, когда поняла: доверять на слово в этой семье — значит заранее проиграть.
Дима вернулся молчаливый, с потухшими глазами. Ужин стоял на столе, сын бегал по ковру, раскидывая кубики. Он сел, налил себе воды. Помолчал. Потом выдавил:
— Маме плохо. Давление скачет. Она не ест. Сказала, ты её с ума свела.
— А мне как? — спокойно спросила Вика. — Тебе плевать, что я задыхаюсь? Что мне страшно заходить в ванную, потому что она может стоять там с ключами?
— Ты сама всё портишь, — сжал кулаки Дима. — Ты могла бы просто потерпеть. Всё бы улеглось.
— Ты знаешь, что я терплю три года? — её голос был ровный. — Терпела, когда она вызывала врача без моего ведома. Когда рылась в моих вещах. Когда говорила, что я «смешная мамаша» и не умею ни пеленать, ни кормить. Когда приводила в дом кого попало. Когда считала, сколько раз в месяц мы едим курицу и кто платит за интернет. А ты? Ты где был всё это время?
Он отодвинул тарелку и встал. Пошёл в спальню. Закрыл дверь. Ни слова.
Утром она обнаружила, что он собрал вещи. Не все. Только самые нужные. Даже зубную щётку забыл.
— Куда ты? — спросила она, держа на руках сына.
— Пока к маме. Мне надо всё обдумать.
— Слишком поздно думать, Дим. Сделка через неделю. И суд — тоже.
Он ушёл, не обернувшись.
За следующие семь дней Вика оформила доверенность на юриста, подписала предварительный договор купли-продажи, собрала все детские вещи, распределила мебель. Часть — на продажу, часть — в новую съёмную квартиру. Она решила: купят — вложится в новостройку на стадии котлована. С ипотекой. С авансом. Но без свекрови. Ради себя и сына.
В последний вечер в старой квартире Вика стояла в пустой кухне. Окно было открыто. Слышен гул дороги, лай собак, чей-то телевизор. Холодный воздух касался шеи. Ей не было грустно. Ей было… по-настоящему спокойно.
Позвонила та же соседка — Татьяна Степановна. Голос у неё был, как всегда, с сочувствием.
— Всё, вы уезжаете? Жалко, хорошая вы девочка. Умная. Могли бы выжить, если бы она не такая… командирша.
Вика улыбнулась.
— Спасибо. Нам действительно пора.
— А ты знаешь, она теперь всем рассказывает, будто её предали. Как будто вы с Димой её выгнали. Боже мой, я чуть не упала со стула, когда она выдала:
«Я зашла к ним на чай, а там — посторонние квартиру осматривают».
— Да? — спокойно сказала Вика. — Ну, пусть рассказывает. Всё равно никто уже не поверит.
Она повесила трубку, посмотрела на выключенный свет, на пустые стены. На подоконнике осталась только одна кружка. С надписью «Всё будет хорошо».
Она взяла её с собой.
Свекровь не взяли на море