Варя привыкла думать, что ей просто повезло родиться первой. Когда она ещё ползала по старому ковру в комнате с облупленными обоями, мать учила её держать ложку и не капризничать, потому что «иначе стыдно перед людьми». Когда Варе исполнилось шесть, у неё появился брат — Лёша. Сначала Варя даже радовалась: мать была занята младенцем, можно было тайком сидеть под столом и читать книжку при свете настольной лампы. Но быстро оказалось, что теперь она не просто дочка — она помощница, нянька, а позже — бесплатная репетиторша и почти что вторая мама.
В школьные годы Варя просыпалась первой, готовила Лёше бутерброды с сыром и варила ему сладкий чай — мать спала после ночной смены. Отец тогда ещё жил с ними, но домой приходил всё реже, а когда уходил окончательно, мать говорила Варе: «Ты у меня умница, ты меня никогда не бросишь». Её это сначала даже грело. Но потом слова обрастали новыми слоями — будто долг, который не имеет срока годности.
После школы Варя поступила в педагогический — ближе к дому и не так затратно. Мечты о журналистике остались в старом блокноте, который она спрятала на антресоль. Когда Лёше исполнилось пятнадцать, мать слегла с больной спиной, и Варя взяла вторую подработку — в частном детсаде. Лёша, между тем, шёл в техникум, но учёба его не держала. Он то менял кружки, то пропадал на улице. Варя слушала отчёты матери о том, какой он «светлый мальчик» и что «не надо его душить» — и молчала.
Когда Лёша завёл семью, Варя уже работала в школе и тихонько копила на ипотеку — однокомнатную на окраине. Мать часто звонила: «Лёше трудно — ты бы его устроила у себя? Учителем физкультуры хоть». Варя устала повторять, что в их школе вакансий нет и не будет. Лёша сам не горел желанием ходить на работу — раз за разом пробовал открыть что-то «своё», то автомойку, то курьерскую службу. И каждый раз к ней приходила мать: «Ты ведь не чужая, помоги брату. Ты ж знаешь, ему надо встать на ноги».
Варя переводила, сколько могла. Сначала из зарплаты, потом брала кредит, потому что Лёше срочно нужно было «докупить машину» или «закрыть долг перед поставщиками». Мать твердила: «Ты потом к нему же и пойдёшь, кто тебя ещё приютит». Слово «приютит» кололо Варе уши. У неё была своя квартира, пусть и в панельном доме, с запахом чужих ужинов из подъезда. Она не собиралась «пристраиваться» к брату. Но мать в это не верила.
Варя дважды была близка к замужеству — оба раза её будущие мужья выдерживали не больше пары лет. Один прямо сказал: «Ты замужем за своей семьёй». Второй пытался принять всё как есть, но сбежал, когда Варя взяла очередной кредит под поручительство, чтобы закрыть Лёшин «кассовый разрыв». Тогда мать всерьёз обиделась: «Ты, видно, себя никогда не устроишь, не для того родилась».
Теперь Варе сорок один. Она замужем за работой, классным журналом и учениками, которые хоть иногда слушают её искренне. Лёше тридцать пять, он живёт в доме матери, в котором Варя родилась и который до сих пор не оформлен ни на кого конкретно — мать всё говорила: «Потом всё равно будет ваше с братом». Варя в это давно не верила, но и не спорила. Так было проще.
Прошлой весной Лёша снова начал новый проект — теперь «фирма по доставке здорового питания». Варя только устало кивнула, когда мать позвонила с новой просьбой: «Он так старается! Ты бы помогла на первый взнос — у тебя ведь подушка есть». Варя больше не спорила — просто перевела часть сбережений, закрыв глаза на то, что это деньги на отпуск, о котором она мечтала десять лет. Мать обещала: «Вот увидишь, раскрутится — потом всё вернёт».
Вернуть Лёша ничего не успел — фирма просуществовала полгода. Вроде и клиенты были, и реклама шла, но то повара подвели, то машина сломалась. Варя слушала его отчёты за кухонным столом, заваривала ему чай, а сама думала, что даже злиться не может. Она всегда ждала, что вот-вот этот порочный круг разорвётся — Лёша начнёт сам, без неё. Но всё повторялось.
Между тем мать стала всё чаще болеть. Сердце, давление, ноги. Варя водила её по врачам, договаривалась с соседкой Катей — той самой, что жила на площадке напротив с сыном-школьником. Катя помогала ей сидеть с матерью, когда Варя была на работе. Иногда Катя даже ночевала у них, потому что Лёша «не мог остаться — срочные дела». Варя в душе благодарила Катю, но и раздражалась — мать явно тянулась к соседке так, как раньше тянулась к ней самой. Катя умела слушать и кивать в нужных местах. Варя же, напротив, всё чаще замолкала, потому что устала.
Однажды Варя зашла вечером — Катя сидела у кровати матери, кормила её с ложечки, укладывала, поправляла подушки. Варя хотела предложить ей денег за помощь, но та отмахнулась: «Что вы, Варвара Михайловна! Вы ж мне всегда помогали с Ванькой, когда я на подработки бегала. Пусть хоть так верну». Мать всё слышала, лежала с закрытыми глазами. Варя почему-то почувствовала себя чужой у этой кровати — словно между ней и матерью теперь стоял кто-то третий.
Весной мать попросила Варю прийти пораньше после школы — «разговор важный». Она пришла с покупками, села на краешек кровати. Мать тяжело дышала, говорила отрывисто: «Ты ведь знаешь, я вас всех люблю. Но ты у меня сама по себе, ты сильная. А вот Лёше трудно. И Кате трудно, она хорошая женщина. Ты не обидишься, если я дом на Катю перепишу?»
Варя не сразу поняла смысл. Сначала решила, что ослышалась — может, таблетки ударили. Потом рассмеялась тихо — от нервов. Мать подняла ладонь: «Не шути. Дом старый, но ведь всё равно кому-то достанется. Ты не пропадёшь. Ты ж на ногах. А им вдвоём как-то полегче будет». Варя смотрела в выцветшие глаза, где смешались усталость, жалость и какая-то чужая решимость. Она не знала, что сказать. Обида была где-то глубже — ещё не вырвалась наружу.
Мать дожила до осени. Варя брала больничный, дежурила у кровати. Лёша всё время куда-то пропадал — говорил, что «решает бумаги». Катя приходила с сумками еды, хлопотала на кухне, стирала постельное. Соседи кивали Варе в подъезде: «Хорошо, что у вашей матери такая помощница». Варя только молча кивала в ответ.
На похоронах Катя стояла рядом с Лёшей, держала его за локоть. Варя слушала, как дальние родственники шепчутся: «Ну, хоть кому-то этот старый дом достанется. Не развалится зря». Ей хотелось что-то крикнуть, но слова застревали в горле. Она чувствовала себя пустой — и почему-то глупой. Будто всю жизнь бежала за чьим-то одобрением, а теперь ей выдали бумажку с итогом: «Ты справишься. Ты сильная».
После похорон Варя ещё пару недель жила на автомате. Работала, как обычно: классы, уроки, тетрадки. Дома — тишина, чайник, старый кот. Лёша не звонил. Катя тоже не заходила — вроде бы и не надо, но Варя всё ловила себя на том, что ждёт скрипа двери.
Однажды вечером она всё-таки сама набрала брата. Лёша ответил быстро, словно ждал. Голос был странно бодрый:
— Варя, ну чего?
— Лёш, ты дома сейчас? — Варя поймала себя на том, что даже не знает, какой «дом» теперь у него.
— У матери… Ну, то есть… У Кати. — Он хмыкнул. — Мы тут с ней порядок наводим, много чего надо доделать. Она ж теперь хозяйка.
Варя закрыла глаза. На языке вертелось что-то едкое, но вышло другое:
— Ты ведь понимаешь, что это было неправильно?
— Варя, давай без сцены, а? — Лёша вдруг перешёл на обиженный тон. — Ты ж сама видела, она к ней как к дочери относилась. Ты всё равно там не жила бы. А так хоть дом останется целый. Катя хорошая. Ей с Ваней надо где-то быть.
— А тебе? — Варя спросила это почти шёпотом.
— А мне? — Лёша рассмеялся. — Мне Катя поможет. Мы тут… Мы фирму хотим снова поднять. Только теперь не доставку — кафе маленькое откроем прямо в пристройке.
— На какие деньги?
— Ну ты же не бросишь брата, Варя. Ты всегда выручала.
Она почувствовала, как закипает кровь. Сжала телефон так, что скрипнула пластмасса.
— Нет, Лёша. Больше не выручу.
— Вот так? — Он засопел в трубке. — Значит, мать тебя растила-растила, ты учёная стала, а брату отказала? А дом ей жалко стало — продать могла бы.
— Лёш, хватит. — Варя отключила звонок. Села на кухне, положила телефон на стол, смотрела на него, как на чужую вещь.
На следующий день она встретилась с Таней — старой подругой ещё со студенчества. Сидели в пекарне возле школы, пили кофе из бумажных стаканчиков. Таня слушала молча, перебивала только редкими «угу».
— Ты всё ещё надеялась, что тебе хоть что-то останется? — спросила она, когда Варя наконец выдохлась.
— Я даже не о доме, понимаешь? — Варя покрутила в руках крышку от стакана. — Просто… Хоть что-то, что моё. Чтоб не чувствовать себя глупой.
— Ты не глупая. Ты просто всё время была удобная. — Таня кивнула. — И ты же знаешь, они это не остановят. Катя сейчас хозяйка, но кто будет деньги давать на их «кафе»?
Варя только усмехнулась.
— Вот именно. Уже второй раз намекнул. Думаешь, сколько времени пройдёт, прежде чем он позвонит ещё?
Таня пожала плечами.
— Ты отдашь?
Варя посмотрела в окно. Люди шли по улице — кто с пакетами, кто с детьми. Все куда-то торопились, решали свои маленькие жизни.
— Не знаю, Таня. Я всегда отдаю.
Через пару дней Лёша пришёл к ней сам. Не один — с Катей. Катя сидела на кухонном стуле, осматривалась по сторонам, будто искала, что можно взять с собой — Варе это показалось смешным. Лёша говорил мягко, почти ласково: «Варюша, нам бы надо чуть-чуть, чтоб стартануть. Мы всё отобьём, ты же знаешь». Катя кивала в такт каждому слову, поправляла на коленях сумочку.
Варя слушала их и видела, что в этих глазах — только удобная дыра, откуда можно черпать и черпать. Она вдруг поняла, что устала. И что ничего им не скажет. Пусть сами теперь думают. Пусть уговаривают друг друга.
Она встала, подошла к окну. Тот же двор, те же облезлые деревья, серый асфальт. Варя вдруг вспомнила, как в детстве уговаривала мать купить ей большой пазл с картой мира. Та сказала: «Ничего тебе не нужно — ты всё равно уедешь и забудешь нас». Она не уехала. И не забыла.
Варя обернулась. Лёша уже начинал злиться, Катя пыталась его одёрнуть. Варя посмотрела прямо на брата.
— Ну продай фирму — вдруг брату денег не хватит? — съязвила Света матери.
Слова вырвались как нож. Лёша застыл, Катя смотрела на неё так, будто не поняла, что произошло. Варя знала одно — дальше они уйдут. И она не откроет дверь. Впервые в жизни.
Наигрался и уехал