Когда-то они дружили семьями — еще с тех времён, как оба жили в соседних подъездах старой «хрущёвки». Потом Игорь с Татьяной съехали на съёмную квартиру ближе к его работе, а Наташа с Артёмом остались. Казалось бы, жизнь развела, но звонки не прекращались. Особенно со стороны Наташи.
— Тань, у вас мультиварка работает? У меня опять сгорела! — звонила она среди недели.
— Игорь, ты бы не смог Артёма на шиномонтаж подбросить, ну что тебе, по пути же, ага?
Татьяна отвечала «да» почти всегда. Хотелось верить, что в этом есть что-то доброе, настоящее. Но как-то незаметно помощь превратилась в привычку, а привычка — в обязанность. И теперь Наташа воспринимала любую просьбу как должное. Иногда даже без просьбы.
Вот и в тот субботний день Татьяна собиралась заняться делами. Нужно было перебрать детскую одежду — их младшему, Тихону, уже исполнилось шесть, а на балконе всё ещё хранились коробки с пелёнками и шапочками. Но Наташа позвонила с самого утра:
— Слушай, а мы с Артёмом заскочим к вам на шашлычок, а? Вы же в частном теперь, на воздухе. Мы мясо привезём, только мангал твой возьмём. Да и, если можно, у тебя в холодильнике всё замаринуем. У нас сейчас полный бардак после ремонта — ты не представляешь.
— Вы же говорили, что ремонт закончили ещё весной… — осторожно начала Татьяна.
— Ну, закончили, но ты же знаешь — пыль, грязь, провода. Не до шашлыков.
Она выдохнула и, как обычно, сказала:
— Ладно, приезжайте.
Игорь не был в восторге, но промолчал. Он давно научился уходить в дела, когда чувствовал, что Татьяна переживает. Он никогда не навязывался с советами, но прекрасно видел, как устала жена. Видел, как она перед каждым визитом Наташи суетилась, драила ванну, стирала полотенца, расставляла тарелки, словно к ней приезжал кто-то важный.
В воскресенье Наташа с Артёмом заявились к ним в полдень. Сразу с шумом, смехом, пакетами. Артём уже с порога поставил мясо на кухонный стол, вывалил лук и перец, бросил:
— Ну всё, Тань, давай режь! Мы пока там во дворе решётку отмоем.
— Так вы же собирались всё сами? — удивилась она.
— Ну, мы ж свои, чё тебе, жалко помочь? — Наташа подмигнула, открывая холодильник и без спроса перекладывая мясо в глубокую миску.
Татьяна смотрела, как та берёт нож, потом оглядывается:
— А уксуса у вас нет? И зелени бы… А, и картошки побольше. А то мы на двоих всего два килограмма взяли — думали, вы тоже что-нибудь подбросите.
И это было только начало. Пока Татьяна мариновала мясо и чистила картошку, Наташа с Артёмом удобно устроились на шезлонгах у клумбы и что-то обсуждали, периодически смеясь. Через час они уже жарили шашлыки, а через два громко ели, запивая пивом, которое тоже было из их холодильника. Только ближе к вечеру Татьяна села рядом с мужем на лавочку у дома. Они переглянулись.
— Ты же опять не поела, — тихо сказал он.
— Потом, — отмахнулась она. — Пусть доедают. Главное, чтобы быстрее уехали.
Но уезжать Наташа не спешила. Уже собирались, когда вдруг заговорила о сыне:
— Слушай, Тань, а можно Сашку вашего на выходные к вам? У нас в воскресенье годовщина, хотим отдохнуть. Ну ты же понимаешь… У вас там в деревне так классно, пусть на воздухе побудет.
— Сашку? А вы у него вообще спрашивали? — удивился Игорь.
— Да чего его спрашивать, вы ж лучше знаете, как с детьми! — без тени смущения махнула рукой Наташа.
После их отъезда Татьяна стояла у окна, мыла противень и слушала, как в стиралке крутятся грязные наволочки. Чувствовала: это не просто усталость. Это раздражение, обида и… что-то похожее на отвращение.
Она легла поздно. В голове крутились их слова, взгляды, «да ты же подруга», «а чё, тебе жалко», «ну мы ж свои». Эти «свои» сидели у них на шее. Но что с этим делать — она ещё не знала.
Прошла неделя. Наташа, как ни в чём не бывало, звонила через день. То узнать рецепт «тех самых» пирожков, то спросить, не завалялось ли у них свободной сковороды на время — свою якобы сожгла. Потом началось:
— Танюш, а ты не знаешь, где лучше канистру взять? Мы на дачу собрались, там воды нет. У тебя же была.
— Таня, а ты не могла бы в садике Сашку и нашего Славика забрать? Я сегодня на маникюр записалась, не успеваю никак.
Игорь смотрел на жену с немым вопросом: почему ты опять соглашаешься?
— Потому что проще так, чем слушать, как она обижается, — наконец призналась Татьяна. — Она потом ноет, что я стала «вся из себя» и что им теперь вообще с кем общаться. И я всё время чувствую себя… как предатель. Как будто что-то плохое сделала, если отказала.
— А не она ли должна себя так чувствовать, когда тобой пользуется?
Татьяна промолчала. Но Игорь был прав. Всё происходило именно так. Сначала — просьба, потом — давление, потом — обида. И всё это в обёртке «мы же друзья». Друзья. А разве друзья забирают у тебя выходной, силы и нервы, а потом делают вид, что это — норма?
Через пару недель Игорь уехал в командировку. Наташа будто только этого и ждала.
— Мы бы с Артёмом на выходные заехали! Ну, чтоб ты не одна, не скучно же! Да и отдохнём маленько от города. Славика возьмём, он с Тихоном хорошо играет.
— Я не уверена, что справлюсь одна, — попыталась отбиться Татьяна.
— Да ладно тебе! Что там — мужики мясо пожарят, мы с тобой поболтаем. Ванночку наберём, масочки, свечки…
— Наташа, ты меня не поняла. У меня самой забот полно. У Игоря годовик в саду, надо поделку делать. У Тихона снова температура скачет, я ночью не сплю. Ещё эти долбаные отчёты с работы, в понедельник сдавать.
— Да ты чего такая злая стала? Совсем от людей отвыкла!
Татьяна выдохнула. Снова виновата. Снова «злая». Снова ощущение, что должна всем, и особенно тем, кто привык получать.
На выходные Наташа всё-таки приехала. С Славиком, с мешком продуктов — часть из которых нужно было готовить немедленно, иначе пропадёт — и с фразой на пороге:
— Мы на одну ночку. Честно-честно!
Но к утру следующего дня Наташа проснулась с головной болью, а Артём с похмельем. Славик разнёс весь двор, сломал кормушку, опрокинул таз с рассадой и ещё умудрился подраться с соседским мальчиком. И это всё до завтрака.
К обеду Татьяна нервно листала телефоны. Её сил хватило лишь на то, чтобы поставить кастрюлю супа и убрать обломки дерева, которое дети использовали как мечи. Когда Наташа, закутавшись в плед, протянула кружку и спросила: «Ты бы кофе сварила, а то я совсем никакая», Татьяна пошла в ванную, закрылась и заплакала.
Она чувствовала, как внутри у неё всё дрожит — и не от усталости. А от бессилия. Казалось, что ничего уже не изменить. Она попала в ловушку вежливости, из которой не выберешься, не испортив отношения. Но стоило ли держаться за отношения, где тебя считают обслугой?
Вечером Артём сел ужинать. Сашка тихо спросил у мамы, можно ли взять сосиску. Та фыркнула:
— Подожди, гости же сначала. Потом себе разогреешь.
Игорь позвонил ближе к девяти. Спросил, как она, и услышал в ответ усталое:
— Я не выдержу ещё одну такую ночь.
— Тань, ты ж знаешь, ты не обязана. Ты можешь сказать «нет».
— Я пробовала, — горько усмехнулась она. — А в ответ — «злая стала», «вся из себя». А потом жалобы всем подряд, что я зазвездилась.
Он помолчал. Потом сказал тихо:
— Тогда скажи себе «да». И поживи хотя бы сутки без вины за чужую наглость.
Утром она проснулась раньше всех. Варила кашу детям, когда в кухню вошла Наташа, зевнула, потянулась.
— А что, колбаски нет? — заглянула в холодильник. — Я вчера видела, ты с пакета в морозилку убрала. Не хочешь, чтоб мы съели? Мы ж тоже есть хотим.
Татьяна вздрогнула. Обернулась. И впервые — не промолчала.
Она повернулась к Наташе с такой ясностью в глазах, что та инстинктивно прикрыла дверцу холодильника.
— А ты вообще понимаешь, что не дома находишься? — тихо, почти спокойно спросила Татьяна. — И что в гости ходят с угощением, а не за ним?
Наташа вскинула брови, не веря своим ушам.
— Ты это сейчас серьёзно? Мы ж друзья! Мы ж свои!
— Вот именно, — спокойно кивнула Татьяна. — Свои — это не те, кто с порога командует, где у тебя что лежит и кто чего кому должен. Свои — это те, кто видят, как ты устала, и хотя бы не просят лишнего. А вы…
Она не договорила. Просто отвернулась и начала укладывать на стол завтрак детям. Молча. Без эмоций. Просто делала то, что должна была. Для своих. Для тех, кто действительно важен.
Наташа стояла посреди кухни, не зная, что сказать. Было видно — она не ожидала. Как будто в привычной пьесе один из актёров вдруг начал читать другой сценарий.
— А мы думали, вы рады… Мы ж просто по-человечески. На воздух, пообщаться. А ты как будто не рада вообще…
— Я рада тишине. И уважению, — спокойно ответила Татьяна, не поднимая глаз.
Из комнаты вышел Славик, потянул Наташу за руку:
— Мам, я кушать хочу. У нас там больше нет колбасы?
Наташа шумно вздохнула, прошлась по кухне, заглянула в микроволновку.
— Ну и ладно. Пойдём, Артём, собираемся. Не любят тут нас. Всё ж надо объяснять, как чужим.
Татьяна вышла во двор. Села на скамейку. Сашка рядом устроился, положил голову ей на плечо. Из дома доносился шум: Артём искал свои тапки, Наташа громко причитала, что её никто не ценит, что она больше ни ногой. Что «люди совсем зажрались».
Татьяна слушала это как через стекло. Словно её больше не касалось. Она просто сидела и молчала. Что-то внутри тихо отщелкнулось, будто дверца, которую долго не могли открыть, и вот — распахнулась сама.
Наташа выскочила на крыльцо в ветровке и с пакетом:
— Ну что, мы поехали. Извини, если что. Не подумали. Бывает же. Только я не поняла… Ты что, колбасу прячешь? Мы ж тоже есть хотим, — сказала она уже не с удивлением, а с наигранной обидой, как будто её только что выгнали.
Но Татьяна ничего не ответила. Просто встала, зашла в дом и закрыла за собой дверь.
Соседка по участку, тётя Лида, потом рассказывала, как Наташа уезжала, хлопнув дверью машины. Как Артём громко ругался, будто его оскорбили. А Татьяна на следующий день тихо развешивала бельё и улыбалась Сашке, который копался в песочнице.
И никто из них, ни Наташа, ни Артём, так и не позвонили. Зато через неделю Татьяне пришла в мессенджер фотография от общей знакомой — Наташа сидела в другой компании, с бокалом, с подписью под фото: «Вот где настоящие друзья. А то стали некоторые слишком правильными».
Но Татьяна уже не чувствовала себя виноватой. Впервые за долгое время.
Разговор о колбасе остался в её голове как символ. Символ наглости, за которую тебя же потом делают виноватой.
И хотя она понимала — это ещё не конец, и Наташа с Артёмом, возможно, ещё объявятся, — внутри уже больше не было страха. Только спокойствие и твёрдость.
А что дальше — пусть покажет время.
Родственники обиделись