Пока квартира на мне, тут будет так, как я сказала — и точка

Когда они покупали эту квартиру, Тане казалось, что всё у них будет по-другому. Они с Костей были ещё молодожёнами — три месяца от свадьбы, бесконечные разговоры по вечерам, совместные планы, смех в два часа ночи. Таня работала удалённо — занималась графикой для рекламы, у неё были постоянные клиенты, неплохой доход. Костя был в офисе, инженер, не особо амбициозный, но надёжный.

Квартира принадлежала его матери. В том смысле, что она купила её — две комнаты в новостройке, ещё на этапе котлована, записала на себя, а потом просто «разрешила пожить». Без аренды, с открытыми дверями, с ключом у неё на связке и со словами:

— Это для Костеньки. Пусть живёт, обживается, а там посмотрим.

«Пока поживём», — думала Таня. Поживём, накопим, а потом — своё. Но шло время, и разговоров о том, чтобы оформить квартиру на сына, не было. Мало того — через год после свадьбы Мария Павловна (свекровь) неожиданно сообщила, что выходит на пенсию и «пока внуков нет, может немного побыть с вами, а то что я там одна». Таня не успела даже отреагировать, как в прихожей уже стояла сумка, и Костя радостно встречал маму:

— Мама, наконец-то! А то я скучал!

Поначалу Таня пыталась не обращать внимания. Ну поживёт немного. Потом уйдёт. Но Мария Павловна не собиралась никуда. Наоборот, она каждый день всё глубже вползала в их быт, как змея, которую приютили на пороге.

— Танечка, ты разве так стираешь? А зачем кондиционер? Пустая трата денег.

— Что за продукты вы берёте? Я вот в «Гастрономе» вижу капусту по 19.90, а вы тут чуть не по сто отдали!

— Костик, сынок, ты почему так бледен? Опять у тебя жена макароны варит и на этом всё?

Таня старалась держаться. Спокойно отвечала, что у неё свои привычки, своё видение. Раз, второй, десятый. Но стоило Косте уйти на работу, как свекровь будто принималась за репетицию, как в театре — оттачивала каждое слово, каждый жест. Даже чай наливала как-то демонстративно:

— Я хоть крепкий пью, не как некоторые — бурду на травах…

Через три недели Таня взвыла. Открыла ноутбук, ушла в кафе, сказала, что поработает там. Мария Павловна ей в спину:

— Неудобно мне одной в доме. Я-то думала, вы — семья. А ты всё по кафе…

Костя не понимал. Вечером Таня жаловалась, он слушал, моргал, говорил:

— Да она просто волнуется. Ну маме тяжело одной, ты не злись. Всё будет нормально. Ты просто не воспринимай близко.

Но как не воспринимать, если по утрам она уже стояла у кровати:

— Вы сегодня до скольки валяться собираетесь? Уже девятый час! А я, между прочим, с шести на ногах.

И ведь всё это — с маской заботы. С намёками. С подколами, замаскированными под «по-доброму». Но самым обидным стало даже не это.

Ближе к осени Таня получила хороший заказ. Серьёзный клиент, нужно было работать допоздна. Она предупредила — и мужа, и свекровь. В ту неделю почти не выходила из комнаты, ела у ноутбука. И вот однажды, уставшая, вышла вечером на кухню — а там на полу мусор. Пакет порван, всё в огуречных шкурках и чайных пакетиках. Она вздохнула, подняла. Подошла к раковине — а там тарелки с засохшей едой.

— Мария Павловна, — спокойно сказала Таня. — Давайте договоримся: если вы готовите, я убираю, но вот это всё — не ок. Я занята, я не могу ещё и за всеми убирать.

— Ой, да я не знала, что ты у нас теперь начальница! — засмеялась свекровь. — Раньше ничего, всё тянула, а теперь «занята». Прямо бизнес-леди! А мусор — не барыня ведь, подберёшь.

Костя в тот вечер вернулся поздно, усталый. Таня снова рассказала ему. И снова услышала:

— Ну чего ты? Не ссорься. Мамка у меня на нервах. Пенсия маленькая, жизнь дорогая. Она просто хочет помочь…

«Хочет помочь», — думала Таня позднее, когда уже начала вести бухгалтерию на стене в прихожей. Не всерьёз, конечно, но с ноткой раздражения. Она приклеила стикер: «Таня: 18 000 — продукты за месяц. Костя: 5 000. Мария Павловна: 0». Ни один не прокомментировал. Только стикер наутро пропал.

Вечером она увидела, что её крем для лица стоит на столике в зале, открытый. Мария Павловна мазала им руки.

— Это дорогой крем. Он мне по рецепту, — тихо сказала Таня.

— Вот и хорошо, что не пропадает, — пожала плечами свекровь. — А то ты как белоручка — всё у тебя «специальное».

И тогда Таня впервые не выдержала.

— Вы бы хотя бы спросили, прежде чем лазить в мои вещи.

— Ой, всё. Что ж ты за девка такая, без уважения к старшим? Я в доме сына, а ты мне как чужая.

Таня закрылась в комнате. Села на кровать. Слёзы не шли — было только злое, вязкое раздражение.

Она поняла, что это надолго. И что никто, кроме неё, этот бардак не разрулит.

Через месяц Таня завела привычку записывать голосовые заметки в телефон. Не для публикации, не для обвинений, просто чтобы не взорваться. Мысленно это называлось «дневник войны».

«Сегодня Мария Павловна снова “случайно” забрала мою посылку. Сказала, подумала, что это ей — ведь на двери наши имена не написаны. А я жду это платье вторую неделю. Порвала упаковку, заляпала чем-то жирным, и теперь — “ну что ты, Танечка, постираешь — будет как новенькое”. Ага, за десять тысяч. Спасибо, мама».

В другой день:

«Слушаю, как она уговаривает Костю: “Может, Танечка с работой-то и подождёт? А то всё сидит, стучит, как будто нефть качает. А ребёнка когда рожать будете?” Как будто моё тело — это их общее предприятие».

На третий месяц Таня всерьёз задумалась: может, уйти? Просто снять квартиру, пусть даже однушку у метро, но без этого вечного контроля? Но… Костя. Он же нормальный. Мягкий, добрый. Просто у него мама… с характером.

С утра Таня обнаружила, что на её месте за столом стоит чужая чашка. А её — любимая, с синим узором — в раковине, в трещине. Без извинений, без слов.

— Я случайно, Танечка. Скользкая была. Ничего, зато у меня тут остались чашки со службы, целый сервиз. Красивее даже.

На кухне всё было иначе: шкафчики переклеены, соль пересыпана в другую банку, полки переставлены. Таня ничего не находила. На каждую её попытку вернуть порядок следовал ответ:

— Я тут убралась. А ты не привыкнешь — ну и что? Это ж удобнее. Я хозяйка опытная, мне виднее.

Когда Таня попыталась выставить границы — словами, спокойно, с фактами — свекровь устроила спектакль:

— Да я ж от всего сердца, а ты мне: “Не трогай! Не лезь!” Я тебе кто, враг? Мать твоего мужа, если ты забыла! Я ему всю жизнь отдала, а теперь мне и внуков не дают, и в доме как чужая!

Костя кивнул:

— Мам, ну чего ты заводишься… Таня просто хотела по-своему…

— По-своему? — вскочила Мария Павловна. — У себя пусть по-своему! А тут — моё. Я не прошу, я просто пытаюсь как лучше. А в ответ — только претензии.

Наступила зима. Таня уже просыпалась с мыслью: «Что сегодня опять будет не так?». А так было всё: не тот сыр в холодильнике, не та температура в ванной, не те цветы на подоконнике.

Однажды Мария Павловна сняла скатерть с их свадебного стола и разрезала на тряпки.

— Мелкий узор раздражал, — бросила она. — Глаза устают. А ткань добротная, чего добру пропадать?

Таня не закричала. Не заплакала. Просто положила одну из «тряпок» обратно в коробку с вещами — туда, где лежали фотографии, открытки, их с Костей билеты из Питера, куда они ездили вдвоём, ещё до всего этого.

Весной Таня впервые пошла на встречу с подругами вживую, не онлайн. Долго выбирала платье. Красилась, как на праздник. Вернулась поздно — после девяти. Мария Павловна её ждала.

— Ты где была? — тихо, но холодно. — Женщина с семьёй не шляется по кабакам.

— Я была с подругами, — ответила Таня, снимая обувь. — Мы в кафе. Это было заранее запланировано.

— С подругами? А Костя, значит, дома один? Бедный ребёнок после работы без ужина, а ты — гуляешь. Это как называется?

Таня устала. Глубоко вдохнула.

— Это называется взрослая женщина отдыхает после тяжёлой недели.

— Ага! И губы красит до ушей. А я вон целый день кручусь — уборка, стирка, закупка, а мне слова доброго!

Костя пришёл как раз в момент кульминации.

— Мам, ну ты чего… Ты сама предлагала помочь. Таня работает, ты это знаешь.

— Я предлагала — да. Но не думала, что мне будут хамить и нос воротить. Я всё делаю, как умею. А вы мне что? Пятки лижите, да?

— Мам…

— Не “мам”, а “где тебе жить, мама?” — сорвалась она. — Я вам не нужна, вот в чём дело. Не мешаюсь, да? Пойду-ка я лучше…

И вышла. На кухню. С громким хлопаньем дверцей. Потом снова вернулась и начала рыться в своей сумке.

— Вот. Счёт за воду. Я платила. А вы мне — сколько, спрашивается, вернули? А продукты? Я что, из воздуха живу?

Таня медленно повернулась:

— Вы заплатили 570 рублей. Продукты покупаю я. Коммуналку — я. А вы теперь меня попрекаете?

— Я попрекаю?! — свекровь едва не задохнулась. — Я, значит, делаю всё! А ты мне счёт выставляешь?! Это мой дом, если кто забыл!

Таня посмотрела на мужа. Он опустил глаза.

В эту ночь она спала в наушниках. Утром вышла в халате, пошла на кухню — а её тапки стояли в коридоре, чужие — в мусоре.

Мария Павловна вздохнула:

— Твои порвались. Я выкинула. Купи себе другие, на каблуках, может, наконец-то кто-то уважать тебя будет.

Таня села. Выпила воду. Медленно. Спокойно.

И поняла: будет третий акт. И она в нём сыграет главную роль.

За завтраком царило притворное спокойствие. Мария Павловна пересыпала кашу в тарелки с видом хозяйки, которая уверена, что всё под контролем. Костя ссутулился над телефоном, Таня молчала.

— Я подумала, — сказала свекровь, разливая чай, — может, занавески поменяем? Эти уже выгорели. У меня в гараже остались — с прошлой квартиры. Цветочки, как у людей. А то тут всё серое, как в морге.

— Мне серое нравится, — ровно ответила Таня. — Мы с Костей вместе выбирали.

— А ты у него спроси, может, он давно хотел поменять, просто молчит, чтоб тебя не обидеть.

Костя вскинулся, но промолчал.

После завтрака Таня встала и начала стирать стены маркером — их пятилетний племянник гостил у них в выходные, и теперь над столом красовался трактор с кривыми колёсами. Она стояла с губкой, когда услышала, как свекровь говорит по телефону:

— Я не знаю, как он с ней живёт. Холодная, как рыба. Ни душевности, ни уважения. Никакой поддержки. Всё в себе, всё сжимает. А потом — бац! — истерика. Бедный мой мальчик…

Таня почувствовала, как в груди стало тесно, как от слишком тугого ремня. Невыносимо хотелось что-то бросить, но она просто закрыла глаза и глубоко вдохнула. Потом сняла перчатки, вытерла руки и пошла в комнату.

— Нам надо поговорить, — сказала она мужу.

Он вскинул глаза, настороженно.

— Только не сейчас, Таня. У меня планёрка через пятнадцать минут.

— Тогда вечером. Но обязательно.

Костя кивнул.

Тот разговор случился через четыре дня. До этого Таня устроила мини-революцию: переставила мебель в зале, убрала чужие салфетки, выкинула «мамины» вязаные чехлы, включила музыку в колонке, и на вопрос свекрови:

— Ты хоть спросила? Это общая зона!

— Я тоже тут живу. И, кстати, плачу за свет и интернет.

— А я — за квартиру!

— Вот и поговорим об этом.

На кухне пахло гороховым супом. Свекровь сидела с видом строгой учительницы.

— Таня сказала, — начал Костя, — что ей тяжело. Что вы конфликтуете.

— Она меня выживает! — перебила Мария Павловна. — Я всё вижу. Я ей как бельмо в глазу.

— Я не выживаю, — спокойно сказала Таня. — Я просто живу в своём доме. Хотела бы, чтобы в нём уважали мои вещи, мой ритм, моё пространство.

— А я тебе кто? Уборщица? Я тут стараюсь, мою, готовлю…

— Вы не обязаны, — перебила Таня. — Никто вас не заставляет. Вы делаете это по собственной инициативе. Но вы вторгаетесь в личное пространство. Вы не уважаете мои границы.

— Границы?! У неё, видите ли, границы! А у меня давление! А у меня — сын, который стал чужим с тех пор, как женился!

Костя сидел с лицом школьника, которого застали на месте драки.

— Послушай, мам, может, правда стоит тебе немного… пожить у себя?

Свекровь встала.

— Так! Наконец-то! Всё, ясно! Ты её выбираешь! Ты своего ребёнка, которого я растила одна, теперь отдал вот этой… — она махнула рукой в сторону Тани. — Женщине без сердца!

— Хватит, — тихо сказала Таня. — Это уже даже не обидно. Просто унизительно — для всех.

Она встала, достала папку с документами.

— Вот список всех наших платежей. Я веду их уже полгода. Если хотите участвовать — пожалуйста. Но без попрёков. Если нет — не надо. Но и без претензий. И ещё.

Она сделала паузу, посмотрела прямо в глаза свекрови.

— Я не просила вас сюда переезжать. И сейчас я прошу вас съехать.

— Как ты смеешь?! Это моя квартира!

— Нет, — сказала Таня спокойно. — Это квартира, оформленная на вас. Но по факту — наш с Костей дом. Мы тут живём. Мы за него платим. Мы его наполняем. Если вы хотите приходить в гости — я не против. Но жить — нет.

— А ты кто такая вообще?! — всплеснула руками Мария Павловна. — Думаешь, раз губы намазала, сразу хозяйка?! Пока квартира на мне, тут будет так, как я сказала — и точка!

Таня не ответила. Только посмотрела на мужа.

Костя впервые поднял голову.

— Мам, Таня права. Мы — семья. А ты нам мешаешь. Прости, но так дальше нельзя. Мы поможем тебе с поиском варианта. Но тебе пора жить отдельно.

Прошло два месяца. Мария Павловна уехала к младшей сестре — «временно». Звонит через день, жалуется на погоду, цены, давление. Таня здоровается, но говорит коротко. Пока холодно. Очень холодно — и в ней, и между ними.

Костя начал чаще сидеть дома. Смотрит на жену с уважением и тревогой. Таня не спешит возвращать тепло. Она не мстит, но учится беречь себя.

На стене в коридоре снова висит стикер. Только теперь на нём:

«Пока квартира на мне, тут будет так, как я сказала — и точка.»

Но это уже не про собственность. Это про достоинство.