Когда Даша открыла дверь и увидела Лёшу с огромным баулом за спиной, сердце у неё против воли ёкнуло. Рядом, держа за руку замызганного пятилетнего Артёма, стояла его сестра Лиза — лет семи, с пластмассовым рюкзачком на спине. За их спинами мелькнула фигура Нины Петровны — матери Лёши, которая, судя по взгляду, уже решила всё за всех.
— Даш, ну ты же знаешь, нам просто переждать, — с ходу начал Лёша, глядя поверх жены куда-то в квартиру. — У нас там сырость в подвале, грибок попёр, я детей туда не верну. Ну на недельку, максимум две. Правда, мам?
Нина Петровна ухмыльнулась:
— Да куда им, Дашенька, бедным? Ты ж сама понимаешь. Куда мать с детьми? А ты же у нас добрая душа, не выгонишь.
Даша стояла, цепляясь взглядом за полку в прихожей, где аккуратно стояли её туфли для работы и чистые кроссовки мужа — Серёжи. Он-то сейчас в рейсе, не в курсе ещё. Она машинально отметила мокрые пятна на кроссовках Лёши.
— Лёш, ты бы хоть предупредил, — тихо сказала она, делая шаг в сторону, чтобы впустить их.
Так они и вошли. Дети повесили свои куртки поверх её пиджаков, Лёша сразу швырнул баул под вешалку. Нина Петровна прошла, будто хозяйка, в кухню, села за стол и закурила.
— Чай есть? — спросила она, не глядя на Дашу.
Через два дня Даша уже пожалела о своём мягком «ладно». Лёша с утра до вечера сидел на диване в гостиной, включал телек на полную. Нина Петровна хозяйничала на кухне: сдвигала её контейнеры, подливала свой суп, не моет за собой плиту. Дети носились по квартире так, что Таня — соседка снизу — уже звонила дважды.
Когда в пятницу вернулся Серёжа, усталый, с дорожной сумкой и запахом солярки, он не сразу понял масштаб бедствия. Он обнял жену, поцеловал в макушку, пошёл в душ и только потом услышал из комнаты Лёшин храп и детский писк.
— Даш, ты чего? — спросил он уже в постели, когда Даша тихо вытирала слёзы. — Ты чего не сказала, что они прямо так…
Она не знала, что ответить. Сказать, что боялась выглядеть бессердечной? Что Лёша всегда умел так посмотреть, что чувствуешь себя последней сволочью, если откажешь?
— Неделя максимум, — выдохнула она. — Ну что мы, не поможем? Дети же.
Через неделю Лёша не торопился собираться. Он вставал около полудня, ел остатки вчерашнего ужина и говорил:
— Чего ты напрягаешься? У нас всё схвачено, я ищу квартиру. Мам, скажи ей!
Нина Петровна только отмахивалась:
— Не женское это — выгонять родных на улицу.
Серёжа поначалу пытался сгладить углы:
— Да ладно тебе, Даш. Может, правда, грибок этот страшный. Потерпим ещё чуть-чуть. Родня всё-таки.
Но именно он в понедельник вечером застал, как Лёша вытаскивает из их холодильника последний кусок запечённой курицы — Даша приготовила её Серёже на работу — и жарит её детям. При этом весь мусор и грязную посуду оставляет на столе.
— Лёш, ну ты чего? — спросил он, стараясь говорить спокойно. — Может, ты хотя бы спросил бы?
Лёша только хмыкнул:
— Ты что, жалко, что ли? Дети хотят мясо.
А ночью Даша лежала без сна и впервые подумала, что Лёша не уедет сам. И что если они с Серёжей не скажут жёстко — так и будут жить в собственном доме, как в чужом.
Следующие дни превратились в вязкое болото: каждый вечер Даша возвращалась с работы и видела одно и то же. Лёша с ногами на их диване, пустые кружки на столике, одеяло смятое — кто-то спал днём прямо в гостиной. Дети носились с игрушками по всем комнатам, однажды она нашла их машинки в своей ванне.
Нина Петровна успела освоить кухню так, что Даша больше чувствовала себя там гостьей. Она открыто перекладывала продукты из одного контейнера в другой, подписанные Дашей ланчбоксы Серёжи переставляла куда-то вниз, чтобы не мешали её кастрюлям.
Однажды Даша попыталась поговорить с Ниной Петровной. Осторожно, без крика — на кухне, вечером, когда дети уснули.
— Нина Петровна, может, вы с Лёшей уже присмотрели что-то? Квартиру? Вы ж говорили — на недельку…
— Дашенька, ну ты ж сама видишь: куда сейчас снимать? Всё дорого! — отмахнулась та, громко скрипя ножом о деревянную доску. — Ты лучше подумай — вдруг ты тоже когда-то окажешься в беде, а тебя никто не пустит!
Даша почувствовала, как подступает знакомый комок в горле — обида, стыд и злость сразу. Она кивнула и ушла к себе в комнату, где Серёжа уже сидел с телефоном. Он увидел её лицо и положил трубку.
— Ну что? — тихо спросил он. — Опять всё туда же?
Даша только кивнула. Серёжа молча притянул её к себе.
Через пару дней им начали звонить соседи. Таня снизу — снова:
— Даш, ну правда, у тебя что, детсад теперь? У меня ребёнок к ЕГЭ готовится, а тут топот с утра до вечера.
Серёже тоже начали шептать коллеги — на стоянке у дома:
— Слушай, Серёг, у тебя что там за цыганский табор? Мы с твоими на лифте не разъехались — детей в лифт запихнули, сами не помещаются.
Даша всё больше ловила на себе взгляды — одни с жалостью, другие с укором. Соседи, коллеги, даже подруга Юля сказала ей в лоб:
— Даш, ну вы же не гостиница! Они к тебе как на курорт приехали! Ты посмотри — он хоть раз убрал за собой? Купил что-то? Ты ж сама всё тащишь с работы!
Даша не стала спорить. Она и сама всё видела. За эти две недели Лёша ни разу не купил детям даже сок, зато каждый вечер «выбивал» у Нины Петровны бутылку пива, а утром Даша находила пустую на подоконнике.
Пару раз она пыталась разговаривать с Лёшей напрямую. Один раз вечером, когда он сидел на кухне и пялился в телефон.
— Лёш, ты нашёл уже что-то? — осторожно начала она. — Ты же говорил — на недельку.
— Слушай, ты чего начинаешь? — Лёша даже не оторвал взгляда от экрана. — Нормально всё будет. Мамка говорит, можно ещё недельку тут. Чего ты жмёшься? У вас места завались.
— Ну хоть мусор бы вынес… — вырвалось у неё.
Лёша хмыкнул:
— Ты чего, сама не донесёшь? Сумка ж не тонна.
Даша просто вышла в коридор, закрыв за собой дверь. Она почувствовала, что у неё трясутся руки.
В выходные Серёжа попробовал поговорить жёстче. Он позвал Лёшу на балкон и сказал прямо:
— Лёш, ну правда, давай решай вопрос. Ты мужик или кто? Дети ни при чём, но так нельзя.
Лёша закатил глаза:
— Ой, всё! Давай без понтов. Вы сами пустили — теперь что, пинками выгонять будете? Я бы на твоём месте язык прикусил, Серёг. Ты ж у меня в долг брал — забыл?
Серёжа вернулся с балкона злой и молчаливый.
— Что он? — спросила Даша.
— Манипулирует, — выдохнул Серёжа. — Шантажирует этим долгом. Я тебе потом расскажу.
А Нина Петровна всё чаще заявлялась на кухню с нравоучениями:
— Вот вы всё про комфорт, про порядок, а люди — это важнее! Сегодня они — завтра вы! Чего ж так сразу выгонять родню-то? Ты ж сама добрую из себя строила — куда теперь добро делось?
А Даша смотрела, как по плите растекается жир от их супа, как гора посуды растёт в раковине, как дети скачут по их постели с грязными ногами — и понимала, что в ней что-то начинает ломаться.
На третьей неделе Даша уже перестала засыпать нормально. Она слышала каждый звук: как Лёша открывает холодильник среди ночи, как Нина Петровна шаркает по кухне в шесть утра, как Артём орёт под дверью ванной, пока она пытается хоть двадцать минут полежать в горячей воде.
Серёжа всё чаще задерживался на работе. Он не говорил этого прямо, но Даша понимала — ему легче крутиться на стоянке или в гараже, чем возвращаться в их переполненную двушку.
Однажды вечером, после особенно тяжёлого дня, Даша пришла домой с двумя пакетами продуктов. На пороге прихожей она наткнулась на Лизу и Артёма. Они разрисовывали стены фломастерами.
— Лиза! — выдохнула Даша, пакет с молоком чуть не упал. — Ты что делаешь?
Девочка пожала плечами:
— Дядя Лёша сказал — рисуй, потом закрасим.
— Дядя Лёша сказал?.. — Даша почувствовала, как кровь стучит в висках. — Где он?
Лёша сидел в их спальне. На их кровати. На их белом покрывале. Ногами. В руках телефон.
— Ты что детей не смотришь? — голос Даши дрожал. — Они стены разрисовали!
— Да ладно тебе, не убудет, — даже не поднял глаз. — Купите новые обои.
Даша скинула пакеты на кухню и вышла на балкон. Серёжа курил там, хотя бросил ещё год назад.
— Видела? — сказала она, глядя на двор. — Они стены рисуют. Лёша сказал — «не убудет».
Серёжа затушил бычок и только выдохнул:
— Всё, Даш. Хватит. Завтра поговорю. По-мужски.
Утром он действительно собрал Лёшу и Нину Петровну на кухне. Даша слушала за дверью.
— Слушай, Лёш, давай без обиняков. Вы не можете тут больше оставаться. У нас тоже семья. Нам тесно. Даша не высыпается. Вы должны съехать.
— Ой, слышишь! — Нина Петровна сразу встала в позу. — А как же дети? Куда ты их выгонишь? Ты ж мужик или кто?!
— Найдите временное жильё. Хостел, съёмную комнату. Мы и так вам помогли, три недели уже! — Серёжа старался говорить спокойно, но голос у него дрожал.
— Мы тебе не чужие люди! — Лёша рявкнул. — Ты что, забыл, кто тебя тогда выручил? Долг твой верни сначала, а потом гони! И Дашка твоя пусть рот прикроет — тут не её слово последнее!
После этих слов что-то хрустнуло внутри Даши. Она вошла на кухню. Взгляды всех упёрлись в неё.
— Слышишь ты, — она обратилась к Лёше так спокойно, что сама удивилась, — долг? Серёжа тебе всё вернул, и ты это знаешь. Ты здесь сидишь не потому что беда, а потому что тебе удобно.
— Ты с кем так разговариваешь? — Нина Петровна поднялась. — Женщина ты или кто?
Даша обошла её и открыла холодильник. Половина полок была заставлена Ниниными кастрюлями. Её собственный контейнер с салатом кто-то выкинул — там стояла чья-то банка с жирным супом.
— Завтра, — сказала она, глядя прямо на Лёшу. — Завтра их тут не будет — пообещай мне это сейчас.
Она не кричала. И в этой тишине на кухне впервые за три недели никто не смог ничего ответить. Нина Петровна шевельнула губами, но слов не нашла. Лёша только сплюнул под стол.
В дверях стоял Серёжа. Он смотрел на Дашу так, будто впервые видел. Потом кивнул — коротко, но твёрдо.
А за дверью кухни слышались шаги детей и далёкий стук кастрюли о плиту. Соседи внизу снова наверняка слышали всё — но теперь Даше было всё равно.
Что будет завтра — никто так и не знал.
Выгнала наглых родственников