Я твою свадьбу, учебу, машину оплачивала, — напомнила мать жены Николаю

Коля так и не понял, в какой момент их трёхкомнатная квартира перестала быть тихим местом для него и Лены и превратилась в проходной двор. Поначалу всё выглядело как временная мера — Лена сама уговорила его пустить мать пожить у них «на пару недель». Мол, шумные соседи сверху затеяли бесконечный ремонт, а мама не высыпается, у неё давление скачет.

Прошло уже полтора месяца. Ремонт у соседей, если верить теще, то затихал, то начинался с новой силой. За эти недели Коля узнал слишком много о том, как именно он режет хлеб, сколько минут держит чайник на плите и в каком углу шкафчика хранит банку кофе. Вечерами он ловил себя на том, что прислушивается к её шагам. Она двигалась по дому бесшумно, как кошка, но комментарии её звучали звонко и точно.

Лена на всё это махала рукой: «Ну потерпи немного, мама же не навсегда». Только Коле никто не обещал «не навсегда». Особенно после того, как тёща занялась обустройством гостевой комнаты — переставила там мебель, притащила свою лампу с ажурным абажуром и шторки новые повесила. Однажды Коля застал её за тем, что она измеряет рулеткой стену под книжный шкаф. Когда он спросил, откуда шкаф, она пожала плечами: «Мой старый привезу. Что ж, чтоб пылился?»

В остальном она держалась тихо, если не считать мелочей. Коля приходил с работы — на кухне уже кипела кастрюля с каким-то супом. Он не возражал бы, если бы этот суп был съедобен. Но бывало, что она готовила «на всех», а он, стиснув зубы, клал в рот что-то странное и кивал: «Вкусно». За столом тёща обожала рассказывать Лене про «мамин рецепт» и исподволь добавляла: «Вот Коля-то не привык к домашнему, всё фастфуд бы жевал».

Разговоры за столом напоминали Коляде протокол допроса с пристрастием. Где был, с кем был, сколько потратил. Лена сидела между ними и иногда, заметив, что он уже молчит дольше положенного, поднимала глаза: «Ну что ты злишься, она же волнуется».

В их квартире, кроме них троих, теперь обитал ещё кто-то — призрак тревоги. Коля однажды признался другу по работе — тот только хмыкнул: «А ты думал, свадьбой всё заканчивается? Это ж классика. Тёща — это навсегда.»

Он не хотел верить в это «навсегда». Они с Леной долго копили на эту квартиру — родительская «помощь» была минимальной, они даже ипотеку тащили сами. Лена училась, он тогда брал подработки, ночами таксовал. Но тёща любила подчёркивать: «Если б я тогда Лене не помогла, она б и не доучилась». Говорила это не напрямую Коле, но он слышал.

Когда Лена засиживалась на работе или уходила на встречи с подругами, он оставался с её матерью вдвоём. В такие вечера особенно хотелось спрятаться — например, уйти в душ и не выходить. Но тёща стучала в дверь: «Ты там надолго? Я полотенца постираю.» Или: «Ты не забыл мусор вынести? Там уже пахнет.»

Коля постепенно начал приходить домой всё позже. Но и за опоздания ему прилетало — Лена встречала его выдохшимся, но глазами показывала на дверь спальни: «Тише, мама уже спит.» Или наоборот: «Ты зачем так поздно? Мама ждала тебя с ужином.»

Иногда он пытался поговорить с Леной. Но разговоры заканчивались одинаково — Лена сжимала губы и смотрела куда-то мимо: «Ну что мне делать? Вы такие разные. Не могу же я маму выгнать.»

А однажды утром тёща вынесла в коридор его куртку и сказала лениво, кивая на грязный коврик:

— Я тут подумала, надо бы стеллаж купить в прихожую. Ты же всё равно свои вещи на пол бросаешь.

Коля всё чаще ловил себя на том, что обдумывает разные сценарии: взять и уехать к другу — хоть на пару недель, снять комнату недалеко от работы, хоть ночевать в машине. Но каждый раз что-то останавливало. Лена. Её глаза — уставшие, виноватые. Её фразы: «Потерпи немного», «Она же одна», «Она просто не привыкла к чужому порядку».

Он пробовал игнорировать. Пробовал отвечать колкостями. Однажды не выдержал и прямо спросил у тёщи за ужином:

— А когда вы думаете вернуться к себе?

Она поставила вилку, вытерла уголок губ салфеткой. Посмотрела на Лену, как будто Колю тут и не было.

— Слышишь, Лена? Ему тут со мной тесно. Ну ничего, потерплю ещё недельку, если зять велит.

Лена тут же встряла:

— Мама, ну что ты начинаешь?

— Да ничего я не начинаю, — тон у тёщи был ледяной. — Я ж не просто так сюда притащилась, правда?

С тех пор вопрос о её «возвращении» дома не поднимали.

Через пару недель Коля заметил, что его зубная щётка куда-то исчезла. На её месте в стаканчике стояла новая — зелёная, с кривой щетиной. Тёща, как ни в чём не бывало, ответила:

— Твоя старая уже никуда не годилась, я выбросила. Ты же мужчина, тебе всё равно.

Он так и стоял тогда посреди ванной с этой зелёной щёткой в руке и смотрел на своё отражение. Мелочь, но злила она сильнее всего.

Однажды он пришёл с работы раньше обычного. Дома стояла непривычная тишина — Лена ещё не вернулась. Тёща сидела на кухне, говорила по телефону. Дверь была приоткрыта, он слышал каждое слово:

— Ну что я сделаю? Ей некуда больше. Здесь хоть и тесно, но под боком. Зять-то ничего, сносный… Хоть бы работу сменил, денег бы больше было. Всё на мне да на ней, — тёща смешно хихикнула. — А кто ж им помогал, забыл? Я.

Он зашёл на кухню и громко сказал:

— А я думал, мы тут все вместе.

Она даже не смутилась. Прикрыла телефон ладонью и сухо кивнула:

— Вода в чайнике закипела, выключи.

На следующий день Коля позвонил тёще на работу. Хотел поговорить спокойно — предложить снять ей квартиру неподалёку или нанять бригаду, пусть те доделают ремонт у соседей быстрее, если уж это причина. Но тёща в трубке зевнула и сказала:

— Давай ты лучше занимайся своими делами. Я сама разберусь.

Потом начались разговоры о финансах. Коля заметил, что Лена всё чаще откладывает деньги в отдельный конверт — «маме на лекарства», «маме на массаж», «маме на новую обувь». Суммы росли. Коля однажды не выдержал:

— Ты видела, сколько мы за ипотеку ещё должны? Может, хватит таскать всё в один карман?

Лена развела руками:

— Ей сложно, ты не понимаешь. Она всю жизнь одна нас тянула. Мне не жалко.

— Мне вот жалко, — пробормотал Коля.

С тех пор деньги они обсуждали шёпотом, по ночам. Но и в спальне они теперь не чувствовали себя вдвоём. Если Лена задерживалась в ванной — в дверь мог постучать кто-то с вопросом: «Ты скоро?» Если Коля включал телевизор вечером — из соседней комнаты доносилось тяжёлое покашливание. Однажды тёща сама сказала Лене:

— Ваш муж орёт под телевизор так, что у меня мигрень.

В какой-то момент Лена предложила съездить вдвоём куда-нибудь, сменить обстановку. Коля оживился — думал, вот шанс поговорить без лишних ушей. Они купили дешёвые билеты на электричку, уехали в соседний город на день. Погода была пасмурная, Лена всё время смотрела в телефон.

— Ты хоть с ней не переписывайся сейчас, — попросил Коля.

Лена виновато улыбнулась:

— Ну ты же знаешь, она волнуется.

На обратном пути Лена вдруг сказала:

— Ты понимаешь, она правда одна. Я не могу её оставить. Ты же меня любишь? Потерпи ещё немного.

Коля смотрел в окно на мокрые рельсы и думал только одно: где тот человек, с которым он когда-то смеялся до утра на кухне этой квартиры, строил планы, мечтал о детях? Когда Лена снова подняла глаза на него, он кивнул:

— Ладно, ещё немного.

А вечером, вернувшись домой, он снял ботинки в прихожей и увидел возле обувницы аккуратно поставленные домашние тапки. Чужие. Мужские. Когда он спросил у Лены, чьи это, она только беспомощно развела руками. Ответила тёща — из кухни:

— Это брат мой заедет на пару дней. Ты ж не против, Коля?

Дядя Валера поселился в той самой «гостевой», которую тёща ещё осенью обставила по своему вкусу. В первый же вечер Коля понял, что «пару дней» — это понятие растяжимое. Валера был неторопливый, грузный мужик лет шестидесяти, пах гарью и табаком. Из прихожей по вечерам тянуло дешевым одеколоном и дымом — дядя Валера предпочитал курить на лестничной площадке с открытой дверью.

Коля однажды попробовал сделать замечание:

— Может, не стоит так на всю квартиру дым пускать?

Валера только усмехнулся, показав пару золотых зубов:

— Ты ж мужик, потерпи. Я ж ненадолго.

С тех пор Коля перестал распаковывать свои слова. Он молчал, когда Валера занимал ванну часами. Молчал, когда тот ел его йогурты из холодильника. Даже когда однажды утром нашёл на полке с документами чей-то потёртый портмоне, а в нём пачку мелких купюр — молчал. Спрашивать было бесполезно.

Лена старалась не сталкиваться с Валерой. Она приходила поздно, сразу шла в спальню и почти не разговаривала с Колей. Иногда он слышал, как она шепчется с матерью на кухне. Потом Лена возвращалась к нему и начинала что-то говорить тихим голосом: «Маме сейчас тяжело», «Валера в беде», «Ты не понимаешь, это семья». Слово «семья» теперь звучало для Коли как что-то чужое, от чего его самого будто отлучили.

Однажды ночью он вышел на кухню за водой и застал там Валеру с бутылкой пива. Тёща сидела напротив и что-то растолковывала брату. Завидев Колю, она оборвала разговор и уставилась на него холодно. Валера поднял бутылку и лениво сказал:

— Слышь, хозяин, ты бы нам ещё пива прихватил завтра, а? А то ты ж работаешь, у тебя деньги водятся.

Коля тогда не ответил. Он просто пошёл в ванну, сел на край ванны и смотрел на свои ладони. Хотелось ударить что-то тяжёлое — хотя бы по стене. Но стены были чужие. Всё вокруг стало чужим.

Через неделю он не выдержал. Сел с Леной за стол, убрав телефон подальше. Начал спокойно, но голос всё равно дрожал:

— Лена, или я, или они. Выбирай. Мы взрослые люди. Я не могу жить в коммуналке. У нас ипотека, мы тянем её вдвоём. Если твоя мать хочет кому-то помогать — пусть делает это у себя дома.

Лена слушала, сжав руки в замок. На глазах стояли слёзы — не злость даже, какая-то усталость. Она не ответила ничего, просто встала и ушла в спальню. А через пять минут к Коле вышла тёща.

Стояла напротив, чуть наклонив голову. В руках держала чашку, в которой уже остывал чай. Голос её был спокойный, без привычных вздохов и укоров.

— Знаешь, Коля… — Она сделала паузу, будто выбирала слова. — Ты же ничего бы сам не потянул. Ты думаешь, это всё твоё?

Коля хотел что-то вставить, но она подняла ладонь.

— Я твою свадьбу, учебу, машину оплачивала, — напомнила мать жены Николаю.

Она развернулась и ушла в свою комнату, оставив его сидеть за столом. Коля посмотрел на чашку, на свои пустые руки и понял: дверь за ней не закрылась — она всё ещё была приоткрыта. И именно эта дверь теперь отделяла его не только от тёщи и Валеры, но и от Лены. От той, с кем он когда-то мечтал, что всё будет по-честному.

Он знал: эта дверь так и останется приоткрытой. И холод от неё будет тянуть сквозняком ещё долго — сколько бы он ни пытался сделать вид, что его не чувствует.