Он нашёл меня под дождём. Я стояла, прижавшись к стене чужого подъезда, и не знала, куда идти.
Вадим — тогда еще мой муж — выкинул меня из дома после очередной гулянки. Просто швырнул мои вещи с балкона и сказал, чтобы я убиралась навсегда. Денег почти не было, телефон разрядился, а я — в чужом городе, без знакомых и родных.
Олег просто вышел пройтись. Увидел меня — зарёванную, с размазанной тушью, всю мокрую — и спросил:
— Вам помочь?
Я не хотела принимать помощь от незнакомца, но выбора не было. Он отвёл меня к себе, дал полотенце и чай, разрешил позвонить, предложил остаться на ночь. Я согласилась — не на улице же спать.
Так и осталась. Сначала на неделю, потом на месяц. А через два года мы расписались в обшарпанном ЗАГСе. Тихо, без гостей, без белого платья и фаты.
— Теперь ты не пропадёшь, — сказал он, надевая мне кольцо.
Я верила и была благодарна. Каждый день. Вставала в пять утра, готовила завтрак, бежала на первую работу — в библиотеку. После неё — на вторую, полы мыть в офисном центре. Приходила в десять вечера, ещё час готовила, стирала, гладила.
Олег не просил — я сама. Боялась, что выгонит, что останусь одна, если стану обузой.
Он работал на заводе. Не пил, не бил, деньги в дом приносил. По выходным мы вместе ходили в магазин, иногда — в кино. Жили скромно, в съёмной однушке бог знает где. Денег хватало только на оплату жилья и еду.
— Мечтаю о своей квартире, — говорила я, засыпая на продавленном диване. — Маленькой, но нашей.
— Будет, — отвечал Олег. — Всё будет.
И я верила.
Семь лет пролетели в трудах и заботах. Я всё так же вкалывала на двух работах, Олег — на заводе. Детей не получилось — врачи разводили руками, анализы в норме, а результата нет. Я уже смирилась, что не стану матерью.
А потом случилось чудо — тётя Лиза, мамина сестра, умерла и оставила мне квартиру. Однушку в старой хрущёвке, маленькую, с крохотной кухней и совмещённым санузлом. Но нашу, собственную. Без арендной платы, без страха, что завтра попросят съехать.
— Ну вот, — Олег обнял меня, когда мы открыли дверь в нашу новую квартиру, — теперь точно заживём.
Мы въехали в феврале. К маю сделали ремонт — дешёвый, своими руками, но с душой. Я по выходным клеила обои, Олег красил потолок. Вместе собирали мебель — недорогую, что-то с барахолки.
В июне купили диван — старенький, но крепкий. Я расставила книги, повесила шторы, сшитые своими руками. Впервые в жизни почувствовала, что у меня есть дом.
Не сразу заметила перемены. Олег стал задерживаться после работы. Чаще проверять телефон. По субботам уезжал на рыбалку, возвращался без рыбы. Я молчала — привычка не задавать вопросов, не высовываться, не нарываться.
В то воскресенье я жарила котлеты. Май, окно нараспашку, с улицы пахнет сиренью. Услышала шаги на лестнице, звук ключа. Олег вошёл, а за ним — она.
— Познакомься, это Света, — бросил он, пропуская в нашу крохотную прихожую высокую блондинку. — С работы.
Я замерла с лопаткой в руке. Какая Света? Откуда? Почему у нас дома?
Она стянула куртку, небрежно кинула на вешалку. Оглядела нашу квартирку цепким взглядом, задержавшись на потёртом ковре и стопке книг у дивана.
— Миленько, — процедила она и прошла в комнату.
Я растерялась. Гости бывали редко — родни нет, друзей мало. А тут чужая женщина, без предупреждения.
— Борщ сегодня? — Олег потянул носом. — Отлично, Светка его обожает. Да, Свет?
— Обожаю, — кивнула она, закидывая ногу на ногу. — Особенно с чесночными пампушками.
Пампушек не было и в помине. Просто хлеб, порезанный кубиками и натёртый чесноком.
— Сейчас сделаю, — пробормотала я, сбегая на кухню.
Руки тряслись, когда я резала хлеб. В висках стучало: что происходит? Почему она здесь? Почему он так смотрит на неё — снизу вверх, будто она королева, а он паж?
За столом Света трещала без умолку. О каких-то корпоративах, о новой должности Олега (какой ещё должности?), о сериале, который они вместе смотрят по пятницам. Когда? Где? Как давно?
— Борщ вкусный, — сказала она, промокнув губы салфеткой. — Только перца маловато. Я люблю поострее.
Олег хмыкнул:
— Оля острое не любит. Слабый желудок.
— А-а-а, — протянула Света. — Теперь понятно.
В её голосе сквозило такое превосходство, словно моя неспособность есть острый перец была личным провалом.
После обеда они ушли в комнату, а я осталась на кухне — мыть посуду, протирать стол, собирать крошки. Из-за стены доносились обрывки разговора, смех, какая-то возня. Внутри росло мутное, тянущее чувство, но я не могла его назвать. Не ревность — нет, что-то глубже. Страх? Обида? Недоумение?
Света стала приходить часто. Сначала раз в неделю, потом почти каждый день. Вваливалась с пакетами продуктов, с бутылками, с какими-то журналами. Говорила громко, хохотала ещё громче. Называла Олега «Олежкой», хотя он всегда морщился от уменьшительных имён.
А я будто становилась прозрачной. Невидимой. Они сидели в обнимку на диване, смотрели фильмы, шептались о чём-то своём. А я готовила им ужин, выносила мусор после их посиделок. Как прислуга. Как мебель.
— Тебе не кажется, что это странно? — спросила однажды, когда Света ушла.
— Что именно? — он щёлкал пультом, не глядя на меня.
— Что она тут вечно торчит. Что вы… вместе.
Он усмехнулся:
— Ты что, ревнуешь? В твоём возрасте? — Он любил напоминать, что я на пять лет старше, словно это клеймо.
— Дело не в ревности, — голос предательски дрогнул. — Просто это наш дом, и мне…
— Наш дом? — он повернулся ко мне. — По документам это твой дом. Наследство от тётушки. Но ты ведь помнишь, кто вытащил тебя из ямы? Кто приютил, когда ты валялась под забором, никому не нужная?
Я прикусила губу. Его главный козырь. То, что подобрал меня — разбитую, раздавленную, на грани. То, что позволил жить рядом. Одолжение, которое я не смогу вернуть, сколько бы лет ни прошло.
— Помню, — прошептала, опуская глаза. — Я благодарна.
— Вот и отлично, — кивнул он. — Света — хороший человек. Просто расслабься и прими её.
Но я не могла расслабиться. Каждый раз, когда она приходила, что-то внутри сжималось в тугой узел. Я уходила на кухню, в ванную, куда угодно — лишь бы не видеть, как она кладёт голову ему на плечо. Как он перебирает её волосы. Как они смотрят друг на друга — жадно, голодно, будто вот-вот съедят.
На следующий день я зашла в магазин после работы. Взяла хлеб, молоко и вдруг, повинуясь какому-то импульсу, схватила бутылку дешёвого вин…ца . Дома выпила два стакана залпом, не чувствуя вкуса. Просто чтобы набраться храбрости.
— Ты с ней спишь? — выпалила, едва Олег переступил порог.
Он замер, потом медленно разулся, повесил куртку и прошёл в комнату. Я шла за ним как привязанная, чувствуя, как колотится сердце.
— Ты налакалась, — констатировал он, плюхаясь в кресло.
— Отвечай.
Он вздохнул, как взрослый, которого достал капризный ребёнок:
— Да, мы со Светой встречаемся. Уже три месяца.
Воздух будто выбили из лёгких. Я знала, предчувствовала, видела. Но услышать вот так, в лоб…
— И ты… просто водишь её в нашу квартиру? Вот так открыто?
— А что такого? — он пожал плечами. — Ты ведь не против. Ты никогда не против.
Вот оно. Никогда не против. Всегда соглашаюсь, подстраиваюсь, глотаю обиды. Вечно боюсь, что выгонят, бросят, оставят одну. Такой он меня знает — удобной. Послушной. Бессловесной.
— Я против, — выдавила сквозь ком в горле. — Я очень против.
— Не смеши, — он включил телевизор. — Иди проспись. Завтра поговорим.
Но назавтра мы не поговорили. Он умчался на работу рано, я — ещё раньше. Вечером заявилась Света, и они заказали пиццу. Я закрылась в ванной, сидела на бортике и смотрела на трещины в кафеле. Из комнаты доносились взрывы смеха, обрывки фраз, скрип дивана. А внутри росла глухая, бессильная ярость.
Так прошла неделя. Вторая. Третья. Я молчала, готовила, убирала. Они смотрели кино, обнимались. Словно меня не существовало.
А потом наступил тот день. Воскресенье, солнечное и тёплое. Я вернулась из магазина с пакетами и увидела в прихожей две огромные спортивные сумки.
— Это что? — спросила у Олега, который пил кофе на кухне.
— Вещи, — бросил он, не отрываясь от телефона.
— Чьи?
— Светины. Она переезжает к нам.
Я выронила пакет. Апельсины разлетелись по полу, один закатился под стол.
— В смысле — переезжает?
— В прямом, — он поднял глаза. — Будет жить с нами.
— С нами? — голос сорвался на писк. — Втроём?
— Ага, — он кивнул. — Так удобнее. Ей как раз пришлось съехать с квартиры, хозяйка задрала цену. А тут места хватит. Немного потеснимся.
Я представила, как мы втроём ютимся в крохотной однушке. Как делим ванную, кухню, диван. Как я лежу на раскладушке и слушаю их шёпот и возню по ночам.
— Нет, — вырвалось у меня. — Это бред какой-то. Я не согласна.
Олег вздохнул, словно разговор утомил его до смерти:
— Оль, не начинай. Всё уже решено. Света переезжает, и точка.
— Решено? Кем? Я вообще-то хозяйка квартиры, и я не давала согласия!
Он встал, подошёл вплотную. Я инстинктивно отшатнулась — старая привычка, выработанная с первым мужем.
— Слушай внимательно, — его голос стал тихим, почти интимным, от чего меня пробрала дрожь. — Мы будем жить в этой квартире после нашего с тобой развода. Я уже всё решил. Нам тут удобно. И ты уж… обслужи нас.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— Ну не тупи, — он закатил глаза, словно объяснял очевидное ребенку. — Будешь готовить, убирать, стирать — всё как обычно. Только теперь не для нас, а для меня и Светы. Она работает допоздна, не хочет возиться с бытовухой. А ты всё равно больше ни на что не годишься, так хоть пользу принесёшь.
Я почувствовала, как пол уходит из-под ног. В глазах потемнело.
— Ты с ума сошел? Думаешь, я буду вам прислуживать?
— А что такого? — он пожал плечами, будто речь шла о какой-то мелочи. — Десять лет жила как домработница. Ещё немного поживешь. Тебе что, жалко? После всего, что я для тебя сделал?
— Но это… это безумие! — мой голос сорвался. — Ты не можешь…
— Могу, — он оскалился, и я впервые увидела на его лице это выражение — хищное, опасное. — Квартира по документам твоя, но у меня есть все чеки на ремонт и мебель. Десять лет брака. Суд разделит имущество, и мы со Светой получим право здесь жить. А куда ты пойдешь? Снова на улицу? К кому? Кому ты, старая и никчемная, сдалась, кроме меня?
Эти слова хлестнули как пощечина. Кому я нужна, кроме него? Никому. Он подобрал меня, спас, дал крышу над головой. А теперь выкидывает на помойку, но не до конца — оставляет рядом как прислугу. Как вещь, которой можно пользоваться.
— Я даже комнату тебе сделаю, — продолжил он, явно довольный моим ошеломлением. — Сделаем перегородку. Будешь там жить. А мы со Светой в большой комнате. Ну и кухня, ванная — общие. Только учти — если Света захочет принять ванну, ты выметаешься оттуда за секунду, ясно? И если нам захочется побыть одним на кухне — тоже исчезаешь. В общем, будь умницей, не путайся под ногами.
Я смотрела на него как на инопланетянина. Неужели это тот самый человек, с которым я прожила десять лет? Который спас меня когда-то от дождя и отчаяния?
— Завтра Света привезёт свои вещи, — добавил он деловито. — Я заказал газель и грузчиков. Кстати, последние деньги на это ушли, пришлось даже занять у Серёги. И новую кофемашину в кредит взял — Светка без нормального кофе жить не может. И телевизор с большой диагональю, мы сериалы будем смотреть. Так что теперь у меня минус на карте, за коммуналку сама в этом месяце заплатишь.
Он говорил буднично, спокойно, словно речь шла о погоде. А я стояла, глядя на рассыпанные апельсины.
Я не плакала. Не орала. Не умоляла. Просто собрала апельсины, запихнула продукты в холодильник и пошла в ванную. Долго стояла под душем, чувствуя, как горячие струи смывают страх и усталость десяти лет. Десяти лет молчания, благодарности и бесконечных уступок.
А утром, когда Олег ушёл на работу, я позвонила на работы и отпросилась за свой счет, потом в службу экстренной замены замков. Мастер примчался через час, быстро сменил личинку, выдал новые ключи. Я расплатилась, поблагодарила и поехала в банк. Сняла все деньги со своей карты и положила на новый счёт.
Вернувшись домой, заварила чай, села у окна и стала ждать.
Они приехали в три часа дня. Сначала газель — облезлая, грязная, с треснувшим лобовым стеклом. Следом такси, из которого вылезли Олег и Света. Она была при параде — в платье с блёстками, с боевым макияжем, словно на свадьбу собралась. Олег тащил какую-то коробку, улыбался во весь рот.
Грузчики начали выгружать барахло — журнальный столик, торшер, коробки с вещами. Ещё какой-то здоровенный свёрток — наверное, ковёр или картина. Олег командовал процессом, размахивал руками, показывал, куда что нести. Света стояла рядом, прижимая к груди букет — похоже, новоселье задумали отметить с шиком.
Когда первая партия вещей оказалась на тротуаре, Олег достал ключи и подошёл к двери подъезда. Я смотрела сверху, как он открывает дверь подъезда. Слышала его шаги по лестнице. Потом как сует ключ в замочную скважину, крутит, дёргает. Снова. И снова.
Потом начинает названивать. Мой мобильник разрывается от звонков — один, второй, десятый. Я не беру трубку.
Олег выбегает из подъезда и что-то бубнит Свете, та хмурится, мотает головой. Он снова идёт. Слышу как подходит к моей двери, долбит кулаком, орёт что-то.
потом опять выбегает на улицу и орёт уже что-то мне в окно. Ор доносится даже сквозь закрытое окно.
Света психует, размахивает руками, визжит на Олега. Грузчики наблюдают в сторонке, улыбаются, наблюдают бесплатный цирк.
Олег долбится к соседям, но никто не открывает — будний день, все на работе. Он барабанит в дверь, вопит моё имя. Света подбегает, молотит кулаком по перилам, что-то выкрикивает, задрав голову к окнам.
А я сижу на кухне, глотаю горячий чай и смотрю. Будто спектакль — красивый, но бесконечно далёкий от реальности. Словно это не со мной происходит.
Телефон снова звонит. На этот раз беру трубку:
— Да?
— Какого лешего? — орёт Олег. — Ты что, замки сменила? А ну быстро открывай!
— Нет, — говорю спокойно.
— Что значит «нет»? Это наша квартира!
— Моя, — поправляю его. — Только моя. По документам.
— Я десять лет жил с тобой! Я имею право!
— На что? На то, чтобы привести любовницу? Жить втроём? Выгнать меня?
— Никто тебя не выгоняет! Мы просто хотели жить…
— Нет, не будете, — обрываю его. — Газель заказал? Вот и езжайте с вещами куда хотите. Только не сюда.
— Ты… ты не можешь так!
— Могу, — отвечаю его же словами. — И делаю.
— Ты хоть знаешь, сколько денег я вбухал? — его голос срывается. — Газель, грузчики, кофемашина эта дорогущая! Я кредит взял! Я у Серёги занял! У меня теперь долги на карте!
— Твои проблемы.
— Не мои, а наши! Ты что, не понимаешь? Мы разоримся! Нам теперь есть будет нечего!
— Вам, — поправляю. — Вам нечего. А у меня всё в порядке.
Он начинает орать, что подаст в суд, что докажет свои права, что я пожалею. Я слушаю молча, потом просто кладу трубку.
Мобильник тут же взрывается эсэмэсками:
«Ты сошла с ума? Открой немедленно!»
«У меня последние деньги на газель ушли!»
«Что мне делать с вещами? Куда их девать?»
«Тебе что, всё равно? Мы на мели! Нам жить негде!»
А потом приходит последнее:
«Я тебя из грязи вытащил. Я тебя спас. А ты вот так отплатила. Никогда тебе этого не прощу. Я тебе устрою-я тебе отомщу».
Они торчали у подъезда ещё целый час. Олег звонил, стучал, орал. Света рыдала, ругалась, умоляла его уйти. Грузчики начали запихивать вещи обратно в газель — время поджимало, им надо было ехать дальше.
Наконец Олег сдался. Я видела, как он машет рукой, плюхается в газель рядом с водителем. Света забирается в такси. Машины уезжают в разных направлениях.
А я сижу на подоконнике, глядя им вслед, и чувствую, как внутри разливается что-то новое — горячее, яркое, незнакомое. Свобода? Злость? Облегчение? Не знаю. Просто что-то своё. Настоящее.
За окном — обычный двор, детская площадка, старушки на лавочке. Обычный мир, в котором я впервые за десять лет чувствую себя человеком. Не половой тряпкой. Не мебелью. Не вечной должницей.
Метод свекрови