Когда живёшь с неблагодарным и наглым человеком восемь лет, начинаешь чувствовать себя предметом интерьера.
Вот он входит в квартиру — не видит тебя. Вот он ужинает — не замечает, кто готовил. Вот он требует чистую одежду — будто она сама стирается, гладится и вешается в шкаф.
Я, Ирина, диспетчер на автобазе, лет тридцать, но это неважно. Важно другое: восемь лет назад я согласилась, чтобы в мою квартиру въехал Михаил. Высокий, грубоватый, немногословный. Строитель, прораб на объектах, вечно пропахший цементом и приказами.
У него была своя однушка. Продал. Купил машину — новенькую из салона. Остальное раздал: маме — на лечение, сестре — на ремонт, детям от первого брака — на какие-то их нужды. Мне досталась только стиральная машинка и беспроводной пылесос.
— Я же мужик в доме, — сказал тогда Миша, вытирая руки о джинсы. — Что мне ещё нужно? Ты готовишь, убираешь, я деньги приношу. Квартира у тебя хорошая, светлая.
Квартира у меня двухкомнатная, досталась от родителей. Типовая панелька, но район приличный, до метро десять минут, магазины рядом. Балкон застеклённый, кухня просторная. Миша прописался почти сразу — я не возражала. Думала, раз семья, какая разница?
Разница появилась через три года.
— Ир, мама приедет завтра, поживёт у нас недельку, — заявил Миша с порога. — У неё там соседи трубы меняют, капитальный ремонт затеяли новые хозяева сверху — шум-гам.
— А предупредить заранее? — спросила я, нарезая овощи для супа.
— А что такого? — он пожал плечами. — Это моя мать. Я ей что, должен у тебя разрешения спрашивать, чтобы навестить сына?
— Не навестить, а пожить неделю, — уточнила я. — Это разные вещи.
— Ты что, её выгнать хочешь? — Миша подошёл вплотную, нависая надо мной. — Старую больную женщину? Мою мать?
Я промолчала. Спорить с ним — себе дороже, все равно окажусь не права. Когда он злится, может и тарелку об стену грохнуть. Не бьёт, нет, но в стенку кулаком врезать — запросто.
Неделя растянулась на месяц. Мать Михаила, Антонина Петровна, худая, с вечно поджатыми губами, захватила кухню и вторую комнату. Разложила свои вещи, развесила свои полотенца, стала готовить «как положено, как вкуснее». А это жирное и жареное, мучное и побольше, а моя еда «диетическая дрянь».
«Диетическая дрянь» — это мои овощные супы и запеканки. А «как положено» — это жареная картошка с салом, пельмени и котлеты размером с кулак. Я молчала. Тихо ненавидела. И ждала, когда она уедет наконец.
Но не успела Антонина Петровна собрать чемоданы, как нагрянула сестра Михаила — Валентина с сыном Кирюшей. На пожить, пока ее мужчина не одумается и не прибежит с извинениями и не станет ее умолять вернуться. Шумная, громкая, с вечным хохотом и привычкой обсуждать всех соседей. Кирюша, восьмилетний оболтус, тут же разрисовал обои в коридоре маркерами.
— Миш, может, хватит? — не выдержала я. — У меня работа, мне высыпаться надо. А тут шум до полуночи.
— Это моя семья, — отрезал он. — Не нравится — переночуй у подруг своих.
У каких подруг? За пять лет я растеряла всех. Подруга осталась одна и та школьная — Светка из параллельного класса. Да и с ней виделись раз в полгода, тайком. Потому что «чего шляться, дома сиди».
Валентина с Кирюшей уехали через две недели. А я думала — может, это я виновата? Может, нужно быть терпимее? В конце концов, у человека родня, как я могу запрещать?
Но родня стала появляться всё чаще. То мама опять заглянет «на недельку», то сестра решит «с Ирочкой посекретничать», то дети от первого брака — Олег и Катя — заедут «папу проведать», но остаются на ночь, а то две-три. И всегда — без звонка, без предупреждения. Просто звонок в дверь — и на пороге целая делегация с сумками.
Мои же родные — мама и брат — неловко мялись в прихожей, если заезжали на час. Михаил демонстративно уходил в другую комнату, бурчал что-то вроде: «Опять припёрлись, делать им нечего». Мама перестала приезжать. Звонила только.
После каждого визита родни Миши я отмывала, отскребала, отстирывала. Жирные пятна на скатерти, следы от обуви на ковре, разводы от кофе на столешнице. И всегда — горы немытой посуды в раковине. Потому что «Ирочка уберёт, ей не сложно».
Но я молчала. И продолжала убирать. Ведь он мой гражданский муж.
Перелом произошёл в июне. Накануне завалилась мама Михаила — без предупреждения, конечно.
— Ириш, я тут на пару деньков, — прощебетала она, вплывая в прихожую с огромной сумкой. — У меня кран потёк, Мишеньку попрошу починить. А ты не против?
Я против! Я очень против! Мне до смерти надоело, что мой дом превратился в проходной двор! Но вслух сказала:
— Конечно, Антонина Петровна. Располагайтесь.
Михаил вернулся поздно, довольный, с бутылкой.
— О, мам, ты здесь? — он чмокнул её в щёку. — Отлично! Ир, налей нам по рюмашке, отметим.
— Что отметим? — спросила я, доставая рюмки.
— Премию, — ухмыльнулся он. — Объект сдали на неделю раньше срока. Всем по пятёрке накинули.
— Здорово, — я попыталась улыбнуться. — Молодец.
Они сидели до двух ночи. Смеялись, пили, вспоминали какие-то истории из прошлого, где меня не было. А я лежала в спальне, слушала их голоса и думала: почему я здесь чужая? Это моя квартира, но я — чужая.
Утром я проспала. Будильник не сработал, потому что кто-то (интересно, кто?) выдернул зарядку телефона из розетки. Я носилась по квартире, пытаясь успеть на работу, а Михаил с мамой мирно пили чай на кухне.
— Ириш, погладь мне рубашку, синюю, — попросил он, не отрываясь от телефона. — К двенадцати на объект надо.
А у меня смена в восемь. Уже опаздываю.
— Миш, я не успеваю… — начала я, но он перебил.
— Пять минут дела. Что ты как не родная? Там у тебя ещё футболка моя под кроватью валяется, захвати заодно.
Я молча достала утюг, расправила синюю рубашку. Начала гладить.
— А знаешь, Миш, я тут подумала, — Антонина Петровна размешивала сахар в чае. — Может, вы с детьми и сестрой в Анапу съездите? Я бы с вами поехала, за Кирюшкой присмотрела. А то уже третий год без отдыха. Так и надорваться можно.
— Это мысль, — закивал Михаил. — В сентябре и поедем. Бархатный сезон, не дешево, конечно, о я тоже думал об отдыхе в этом году.
Я замерла с утюгом в руке. Без меня? Просто — без меня?
— А ты что думаешь? — спросил он, подняв на меня глаза.
— О чём? — я продолжала гладить, хотя рубашка давно была готова.
— Об Анапе. В сентябре.
— Об Анапе? А меня ты приглашаешь? — спросила я.
Он переглянулся с матерью. Та еле заметно покачала головой.
— На отдых СВОЕЙ семьёй поедем, а ты останешься, — заявил муж. — Тебе же на работе летом отпуск давали, а у нас только осенью получится выбраться. Ну и… там, знаешь, на всех денег не хватит.
Своей семьёй. СВОЕЙ. Этих двух слов было достаточно. Я поняла, что все годы обманывала себя. Не было никакого «мы». Были «они» — и была я, удобная деталь быта.
— Отлично, — я аккуратно поставила утюг. — Как раз замки сменю. Чтобы никто из вашей родни не смог зайти.
Михаил поперхнулся чаем:
— Чего?!
— Того, — я спокойно поставила утюг на подставку. — Восемь лет твоя родня в моей квартире хозяйничает, а я только и делаю, что убираю за всеми. Думала — мы семья. А оказывается, что твоя настоящая семья — это другие. А я так, приложение к жилплощади.
— Ир, ты чего удумала-то, женщина? — он не верил своим ушам.
— Собирай вещи. Да побольше вещей, Миш. И всем своим родственникам передай — в эту квартиру им больше ходу нет.
— Ты шутишь, да? — он широко улыбнулся, пытаясь свести всё к глупой размолвке.
— Нет, Миш. Я серьезно, — я сложила рубашку и протянула ему. — Поезжайте на свой отдых. Отдыхайте. А я тут пока… ремонтом займусь. Дверь поменяю. Замки.
— Ты с ума сошла?! — он вскочил, отшвырнув рубашку. — Это мой дом!
— Нет, Миша, — я покачала головой. — Это мой дом. Моя квартира от моих родителей. Ты здесь просто прописан. И с этим тоже разберемся.
— Да ты… — он шагнул ко мне, сжав кулаки. — Да как ты смеешь мне указывать?!
— Не надо, Миш, — я даже не отшатнулась. — Не усугубляй. Просто собирай свои вещи. Поезжай, отдохни с настоящей семьей. А ко мне в квартиру больше не суйся.
— Да куда ты без меня?! Кому ты нужна будешь? Да на тебя никто и не посмотрит! — заорал он, поняв, что теряет контроль над ситуацией. — Уродина старая! Думаешь, кому-то нужна будешь?! Никому!
Старая, страшная, никому не нужна. Слова, которые я слышала не раз. Но сегодня они не ранили. Они укрепляли мою решимость.
— Возможно, — я пожала плечами. — Но знаешь, что? Лучше быть одной, чем с тем, кто считает тебя пустым местом.
Две недели Миша не появлялся дома. Наверное, ночевал у сестры — у неё трёшка, места хватает. А потом позвонила Светка:
— Ириш, Мишку твоего в торговом видела. С сестрой и мамашей. Чемоданы покупали. На отдых собираются!?
Уже собираются? Даже раньше сентября? Деньги-то откуда?
— Пусть едут, — ответила я. — Мы развелись. А у меня новая жизнь.
— Да ладно? — ахнула Светка. — И куда он денется?
— Не знаю и знать не хочу.
Но внутри всё сжималось. А вдруг передумает? Вдруг приползёт обратно, будет умолять? Смогу ли я устоять?
Я принялась за генеральную уборку. Выкинула всё, что напоминало о Мише: его старые тапки, зубную щётку, бритву в ванной. Сложила его вещи в коробки, вынесла в коридор.
На следующий день позвонила в фирму, заказала новые замки и дверь.
— Мастер придёт завтра, — сказала менеджер. — Только нужен кто-то в помощь, дверь тяжёлая.
Я задумалась. Кого позвать? Брат далеко, да и здоровьем не богатырь. Соседи? Неудобно.
И тут вспомнила про Севу — мужа Светки. Высокий, спортивный, всегда готов помочь.
— Свет, а Сева сможет завтра помочь? — спросила я, позвонив подруге. — Дверь поставить.
— Конечно! — воскликнула она.
И я рассказала. Про Мишу, про его «свою семью», про отдых в Анапе. Про то, как он обещал вернуться через две недели, забрать вещи. И про мой страх — что я не выдержу, прогнусь, пущу обратно.
— Знаешь что, — задумчиво протянула Светка. — А давай его проучим?
— Как?
— А вот как…
Я нервничала весь день. Дверь поставили — красивую, с хорошими замками. А потом мы накрыли стол: чай, бутерброды, пара закусок.
— Так когда, говоришь, он должен вернуться? — спросил Сева, прихлёбывая чай.
— Сегодня вечером. Они должны ночью вылетать из Анапы, — я нервно постукивала ложечкой по блюдцу.
— Отлично, — кивнул Сева. — Будем ждать.
Ждать пришлось недолго. В восемь вечера раздался звонок в домофон. Не в дверь — звонка там больше не было, заменили вместе с дверью. А в домофон.
— Ира, открывай! — голос Михаила, уверенный, привычно требовательный. — Мы приехали.
— Мы? — переспросила я.
— Ну да, я, мама, сестра с Кирюшкой. Открывай давай!
Приехали с вещами. Всей толпой. Уверенные, что я их впущу, накормлю, уложу спать, как верная собачонка.
— Подожди минутку, — сказала я и отключила домофон.
— Готов? — спросила я Севу.
Он кивнул, снял рубашку — остался в белой майке, обнажавшей крепкие руки. Взъерошил свои русые волосы, придавая им художественный беспорядок. Ремень расстегнул.
— Света меня убьёт, — ухмыльнулся он, — но оно того стоит.
Я набросила на плечи халат, растрепала волосы. Мы переглянулись и нервно рассмеялись.
— Ира!!! — донёсся снизу крик. — Открывай немедленно! Что за шутки?!
Я открыла. То есть впустила их в подъезд. А сама быстро спряталась в спальне. Сева же накинул на плечи мой халат — васильковый, с цветочками — и встал у двери.
Внизу раздался грохот. Видимо, Миша пытался открыть дверь старым ключом. Интересно, как он удивился, когда понял, что замок заменили?
— Сейчас, сейчас, — громко сказал Сева и распахнул дверь. — Вам кого?
Я выглянула из-за угла. Надо было видеть лицо Михаила! Он стоял на площадке, с сумкой и чемоданом, а за ним — его мать и сестра с Кирюшкой. Все в летних нарядах. И застывшие, как статуи.
— Ты… ты кто такой?! — выдавил Миша.
— Вячеслав, — спокойно ответил Сева. — А вы, простите?
— Где Ирина?! — заорал Миша. — Где моя жена?!
— Не знаю никакой Ирины, — пожал плечами Сева. — Я здесь живу. С женой. А вы, видимо, ошиблись квартирой.
— Не ошиблись! — взвизгнула Антонина Петровна. — Это наша квартира! Миша, сделай что-нибудь!
Миша попытался протиснуться в дверь, но Сева — на две головы выше и вдвое шире в плечах — просто стоял, скрестив руки на груди.
— Мужчина, вы не поняли, — с угрожающей интонацией произнёс Миша. — В этой квартире живёт моя жена, Ирина. Я здесь прописан. А ты кто такой?
— А я — её новый муж, — ухмыльнулся Сева. — И очень тебе благодарен, что освободил жилплощадь. И женщину, кстати, тоже. Замечательная дама, хоть ты и считал, что она никому не нужна.
Михаил побагровел:
— Ах ты… я тебя…
Он ринулся вперёд, но Сева легко перехватил его руку.
— Слушай, мужик, — негромко сказал он. — Давай ты забираешь свои вещи и уходишь!
— Ирка, я знаю, что ты здесь! — заорал Миша. — Выходи! Поговорим! Ты что творишь?!
— Мишенька, пойдём отсюда, — испуганно пролепетала сестра, дёргая его за рукав.
— Нет уж, я разберусь! — он вырвался. — Это моя жена!
— Бывшая, — уточнил Сева. — И она просила передать, что ты — свободен. Можешь лететь на отдых со своей настоящей семьёй. А это, — он кивнул на коробки, сложенные у двери, — твои вещи. Всё, что осталось. Забирай и счастливого пути.
Я вжалась в стену, зажав рот рукой. Дрожь била меня крупной волной — от страха, от нервного напряжения, от осознания, что сейчас происходит что-то важное и необратимое.
— Ах ты, загульная! — закричала вдруг Антонина Петровна. — Мишеньку прогнала, хахаля завела! Да мы на тебя в суд подадим!
— Подавайте, — спокойно ответил Сева. — Только учтите — у меня брат в прокуратуре работает. Так что выбирайте выражения.
Это был второй блеф за день. И опять сработало.
— Пойдём, пойдём Миш, — потянула брата за рукав Валентина.
Миша схватил коробки с вещами. Кинул последний затравленный взгляд в проём двери:
— Старуха неблагодарная! Я тебя всю жизнь содержал! А ты…
— Всего доброго, — Сева начал закрывать дверь.
— Я всё равно сюда вернусь! — крикнул Миша из-за двери. — Это мой дом!
— Уже нет, — ответил Сева и захлопнул дверь.
Он повернулся ко мне, снял халат и подмигнул:
— Ну, как я тебе в роли нового мужа?
Я разрыдалась. Просто сползла по стенке на пол и зарыдала — впервые за долгие годы. Сева растерянно смотрел на меня:
— Эй, Ир, да ладно тебе! Всё ведь получилось! Он ушёл!
— Я боюсь, — всхлипнула я. — Что он вернётся. Что опять будет звонить, стучать. Что я…
— Не вернётся, — твёрдо сказал Сева, присаживаясь рядом и приобнимая меня за плечи. — И даже если вернётся — ты уже не та Ира, которую можно запугать. Ты сильная. Ты справишься.
Я уткнулась в его плечо. Мне было стыдно, страшно и… легко. Будто раскрылись двери клетки, в которой я просидела восемь лет.
Мы пили чай на кухне до поздней ночи. Потом пришла Светка — взволнованная, с горящими глазами:
— Ну как? Получилось?
— Спроси у своего мужа, — я подмигнула Севе. — Он отлично сыграл роль.
Через неделю позвонили несколько раз с неизвестного номера. Я не взяла трубку. Потом пришло СМС : «Нам надо поговорить. Я не хочу так расставаться» — значит и звонил Миша.
Я не ответила. Потому что знала — если откроешь дверь прошлому, оно утащит тебя обратно в клетку.
А через месяц я встретила Светкиного коллегу — Андрея. И впервые за долгие годы позволила себе улыбнуться мужчине не из вежливости, а потому что захотелось.
Это был мой личный выигрыш в лотерею — не сам Андрей (хотя и он тоже), а свобода. Свобода быть собой, не растворяясь в чужой жизни. Свобода решать, кого пускать в свой дом, а кому — менять замки.
Дарственная