Всё началось пять лет назад совсем не так.
Марина держала в руках документы на дом. Большой, двухэтажный, с садом, которым мечтала когда-то заниматься. Муж Игорь обнимал её за плечи, а трёхмесячный сын спал на её руках.
— Хочу, чтобы дом официально стал твоим, — сказал он тогда. — Ты же теперь в декрете, а я много работаю. Пусть будет спокойнее… на всякий случай.
Казалось, это жест любви. Марина подписала дарственную, не сомневаясь ни секунды.
Свекровь тогда тоже радовалась. Правда больше внуку и наследнику, а про дом особо не переживала — ведь она была уверена в крепости их семьи.
А через два года Игорь начал приходить всё позже. Потом ночевать не дома. Оказалось — встретил её. Елену. Понимающую и любящую.
— Я не могу больше притворяться, — сказал он в один из дождливых вечеров. — Извини, Мариш.
И ушёл. Просто взял вещи и… ушёл.
Но свекровь осталась.
— Не волнуйся, — говорила она поначалу. — Игорь ещё вернётся. Не может он просто так и дом, и меня с внуком оставить. А пока мы с внуком управимся. Я же не чужая.
Конечно, не чужая. Зинаида Петровна жила в этом доме уже десять лет. Переехала после смерти мужа.
Первое время они и правда управлялись вместе. Делили домашние дела, по очереди готовили, вместе гуляли с Максимом.
Зинаида Петровна искренне верила, что развод — временная трудность. Покупала Игорю его любимые пирожки, оставляла в холодильнике. Готовила блюда из детства, которые он так любил. Звонила ему каждый день:
— Сынок, как дела? Не соскучился по домашней еде? Я наготовила — приезжай!
А он отвечал всё холоднее. Сначала:
— Мам, ты же знаешь, я занят. Потом поговорим.
Потом:
— Мама, не названивай так часто. У меня новая жизнь.
А потом и вовсе перестал брать трубку.
Зинаида Петровна поняла, что сын не вернётся, только через полгода. Окончательно — когда он привёз документы о разводе.
— Всё, мам. Официально. Мы разведены, — сказал он, стоя в прихожей. Дальше не прошёл. — Ты как? Может, пора и тебе жизнь наладить?
— А что ты имеешь в виду? — настороженно спросила свекровь.
— Ну… может, снимешь где-то квартиру? Или… есть вариант с домом престарелых…
— Игорь!
— Мам, ты же понимаешь — теперь всё по-другому. Это её дом. Ты тут… гостья.
Слово «гостья» ударило больнее пощёчины.
В тот вечер, когда Игорь ушёл, Зинаида Петровна долго сидела на кухне. Одна. Марина была у подруги, Максим спал.
Гостья. В доме, который помогал строить ещё её муж. В доме, где она прожила десять лет. Где каждый угол нёс память о её жизни.
Но юридически… юридически дом принадлежал Марине.
Через неделю Зинаида Петровна решилась на разговор.
— Мариночка, — начала она за ужином. — Мы же с тобой одна семья, правда?
— Конечно, Зинаида Петровна, — кивнула Марина.
— Я тут подумала… А что, если мы официально оформим и на меня часть дома? Ну, для порядка. Чтобы документы были в порядке. Чтобы я числилась как собственница тоже.
Марина замерла с ложкой в руке:
— Зинаида Петровна, но дом же мне подарен. Игорь так решил…
— А теперь Игоря нет, — твёрдо сказала свекровь. — И что получается? Я тут живу непонятно на каких правах. Как приживалка какая-то.
— Да что вы говорите! — искренне удивилась Марина. — Это ваш дом! Вы тут хозяйка!
— Хозяйка… — горько усмехнулась Зинаида Петровна. — А на бумаге что написано? А если ты завтра замуж выйдешь? Что тогда?
— Я ни за кого не собираюсь замуж, — мягко сказала Марина. — Зинаида Петровна, вы же знаете, дом большой. Места всем хватит.
— Не в месте дело, — свекровь понизила голос. — А в том, что я хочу хотя бы долю иметь. Официально.
Марина помолчала. Потом осторожно сказала:
— Зинаида Петровна, я понимаю ваши чувства. Но дом — это единственное, что у меня есть. У вашего внука Максима. Я не могу его делить.
— Не можешь? — свекровь медленно отодвинула тарелку. — Знаешь, Марина, я думала, ты девочка благодарная. Я же не чужая тебе была. Помогала с внуком, хозяйство вела…
— Зинаида Петровна…
— А теперь выходит — как только стала нужна, так сразу: «Не могу поделить». Понятно. Спасибо за честность.
С того дня в доме всё изменилось.
Зинаида Петровна больше не смотрела Марине в глаза. Отвечала на вопросы односложно. Перестала спрашивать, как дела на работе.
А потом начались «мелочи».
Сначала Зинаида Петровна начала готовить только на себя. Садилась за стол с одной тарелкой супа, одной котлетой. Максима покормила бы — если Марины не было дома. А если была…
— Ты же мать, сама корми своего ребёнка.
Потом перестала убирать за собой. Посуда накапливалась в раковине. Мусор переполнял ведро. А фразы становились всё жёстче:
— Ты ж хозяйка дома. Убери за мной. У мене уже не тот возраст.
Марина терпела. Ради сына. Ради мира в доме.
Но свекровь словно чувствовала эту её мягкость — и пользовалась. Каждое утро, когда Марина спешила на работу, ванная комната оказывалась занятой. Дверь заперта, изнутри доносится громкое пыхтение.
— Могла бы пораньше встать, принцесса, — кричала Зинаида Петровна через дверь. — Ничего страшного, опоздаешь на пятнадцать минут.
Пятнадцать минут превращались в полчаса. Максим плакал, требуя завтрак. Марина нервничала, понимая, что снова выговор на работе.
А Зинаида Петровна выходила из ванной с довольным лицом:
— Вот, свободна. И чего ты такая красная?
Марина пыталась объясниться. Договориться. Разговаривать по душам. Но свекровь совсем перестала её слышать.
— Мой сын от тебя ушёл, а ты тут ещё права качаешь!
Вещи Марины стали таинственно перемещаться. То косметика пропадала со столика в спальне, то любимая блузка оказывалась в шкафу свекрови. То любимая кружка сына исчезала неизвестно куда.
— Порядок должен быть, — говорила Зинаида Петровна, когда Марина что-то искала. — Не разбрасывайся. Дом должен быть в порядке.
По утрам свекровь стала включать телевизор на полную громкость. Хлопала дверьми. Уронила кастрюлю — и ахала так громко, словно загорелся дом.
Максим просыпался, плакал. Марина брала его на руки, пытаясь успокоить, а Зинаида Петровна невинно удивлялась:
— Чего он плачет-то? Я ж тебе помогаю вставать. На работу же идти.
Подруги Марины перестали приходить в дом. Слишком уж неприятно было общаться под многозначительными взглядами свекрови. А на следующий день весь двор уже знал:
— Опять эта развела проходной двор. Живёт на всём готовом, а ещё и гостей принимает.
Марина просто перестала приглашать кого-либо.
— Наконец, — одобрила Зинаида Петровна. — А то что это за дом — сборище каждый день.
Соседи стали по-другому смотреть на Марину. Здоровались сухо. Перестали интересоваться, как дела. А некоторые открыто осуждали:
— Сама мужа выжила, теперь и свекровь хочет выгнать.
— Почему выгнать? — удивлялась Марина. — Мы вместе живём.
— Да ну? А Зинаида Петровна рассказывает по-другому…
Что именно рассказывала свекровь, Марина не знала. Но каждый взгляд соседей был полон сочувствия к Зинаиде Петровне и осуждения к ней.
Однажды Марина вернулась домой пораньше. Садик закрыли из-за карантина, пришлось забрать Максима и уйти с работы.
На пороге встретила двух соседок. Те смутились, заспешили, но Марина успела услышать:
— …такая несчастная. Полжизни в этом доме, а её хотят на улицу выкинуть.
Марина зашла в дом с тяжёлым чувством. Откуда это?
Зинаида Петровна мирно смотрела телевизор, но едва Марина появилась, лицо её стало мрачным:
— А, явилась. И что ты соседкам наговорила? Что я тебе жизнь порчу?
— Я ничего не говорила, — растерялась Марина.
— Не говорила? А почему тогда они говорят, что я тебе жить мешаю?
— Зинаида Петровна…
— Молчи! — рявкнула свекровь. — Сама знаю, что делать. Не маленькая.
С тех пор обстановка в доме стала просто невыносимой.
Зинаида Петровна начала открыто копить против Марины компромат. Специально фотографировала беспорядок после того, как Марина не успевала убрать. Записывала на телефон, как та повышает голос на сына. Делала записи в блокноте — когда Марина пришла с работы, сколько времени провела дома, во что была одета.
— Готовлюсь к суду, — объяснила она одной из соседок так громко, чтобы Марина слышала из окна. — Будем выяснять, кто в этом доме настоящий хозяин.
А ещё через месяц случилось то, чего Марина вовсе не ожидала.
Вернулась она домой как обычно — около семи вечера. Максим был у соседки, которая иногда забирала его из сада вместе со своим ребенком и они вместе играли у них. Марина поднялась на крыльцо… и остановилась. Она зашла в прихожую, бросила сумку на автомате на пуфик и обомлела…
Прямо у двери лежали два больших мешка. Чёрные, туго завязанные.
Вторая дверь в дом открылась, и на пороге появилась Зинаида Петровна. В одной руке — ключи от дома. В другой — какие-то документы.
— А, пришла, — спокойно сказала она. — Вещи твои собрала. Аккуратно, не переживай.
Марина посмотрела на мешки, потом на свекровь:
— Зинаида Петровна, что происходит?
— А то происходит, что пора определяться, — усмехнулась та, крутя ключи на пальце. — Либо ты оформляешь на меня дом, либо ночуешь в сарае. Выбирай.
Кровь ударила в лицо. В ушах зашумело.
— Что… что вы говорите?
— Говорю простые слова, — Зинаида Петровна понизила голос, но не утратила решимости. — Дом этот был построен моим мужем. Мы в нём полжизни прожили. А теперь какая-то чужая девка указывает мне, как жить. Не выйдет.
— Какая чужая? Зинаида Петровна, что с вами?
— А то со мной, что я устала терпеть. Ты моего сына от семьи отвратила. Теперь и меня хочешь выжить. Но не тут-то было!
Свекровь помахала документами:
— Договор дарения. Подписывай. На меня. И живи спокойно. Я тебя не выгоню.
— Вы с ума сошли! — вырвалось у Марины. — Это мой дом! Мне его Игорь подарил!
— Игорь передумал, — холодно ответила Зинаида Петровна. — И дал мне доверенность на все сделки с недвижимостью. Так что подписывай. Или собирай мешки и иди куда хочешь.
Она бросила ключи обратно в карман и скрестила руки на груди.
— А Максима я оставлю у себя. У ребёнка должна быть крыша над головой.
Марина смотрела на неё — и не понимала что вообще происходит. Где была пожилая женщина, которая ей сочувствовала после развода? Где были слёзы и просьбы о поддержке после смерти мужа?
Перед ней стояла решительная противница, готовая к бою.
— Думай быстрее, — добавила Зинаида Петровна. — Долго ждать не буду.
Марина подняла мешки, почувствовав, какие они тяжёлые. Сердце стучало так громко, что, казалось, все соседи услышат.
— Завтра… завтра мы поговорим спокойно, — проговорила она.
— Завтра-послезавтра… — свекровь махнула рукой. — Говорить тут нечего. Подписывай бумаги — и порядок.
Марина взяла мешки и пошла к калитке. За спиной услышала, как щёлкнула дверь.
Только тогда до неё дошло: Она без ключей и без телефона..
Марина оставила всё в прихожей, в сумочке.
Она обошла дом по периметру, проверяя окна. Все заперты. Окна первого этажа забраны решётками — когда-то казались защитой, теперь стали тюрьмой.
Единственная мысль: добраться до телефона. Позвонить в полицию.
Соседка, у которой был Максим, встретила её с удивлением:
— Марина? А что с мешками?
— Татьяна Григорьевна, можно у вас телефон? — попросила Марина, стараясь говорить естественно.
— Конечно. А что случилось-то?
— Зинаида Петровна меня выгнала. Не пускает в дом.
Соседка ахнула:
— Как выгнала? Да что вы говорите!
Но Марина уже набирала номер службы экстренного реагирования.
Участковый приехал быстро. Александр Викторович, знал семью уже несколько лет.
— Что случилось, Марина Владимировна?
Марина подробно рассказала о том, что произошло. Показала мешки с вещами. Участковый записал каждое слово.
— Понятно. А документы на дом у вас есть?
— Дома… — Марина осеклась. — В комоде.
— Хорошо. Сейчас поговорим с Зинаидой Петровной.
Свекровь открыла дверь не сразу. Потом появилась с невинным лицом:
— Ой, Александр Викторович! Какие люди! Заходите, чаю попьете.
— Зинаида Петровна, у нас серьёзный разговор. Марина Владимировна говорит, что вы её не пускаете в дом и требуете подписать какие-то документы.
— Ах, вот она что говорит? — свекровь покачала головой. — Она у нас после развода совсем с ума сходит. То одно придумает, то другое. А сегодня вообще с утра была странная. Сама ушла, мешки унесла. А теперь говорит, что я её выгнала.
— Зинаида Петровна, — твёрдо сказал участковый, — предоставьте документы, подтверждающие ваши права на данную недвижимость.
— Какие документы? — удивилась она. — Это дом моего покойного мужа. Мы тут полжизни прожили.
— Но дарственная оформлена на Марину Владимировну. Мы это знаем., но можем проверить
— Ах, эта дарственная… — свекровь махнула рукой. — Игорь ошибку совершил. Молодой был, влюблённый. А теперь он мне доверенность дал, чтобы я всё исправила.
— Покажите доверенность.
Зинаида Петровна скрылась в доме, вернулась с бумагой. Участковый внимательно изучил её.
— Доверенность фальшивая, — объявил он. — К тому же, дарение нельзя отменить подобным образом.
Свекровь растерялась впервые за этот день:
— Как фальшивая? Я же проверяла…
— Зинаида Петровна, вы обязаны предоставить Марине Владимировне доступ в её дом и вернуть ключи. Иначе это будет расцениваться как самоуправство. Её ключи в сумке — верните.
— Но я же… — начала было она.
— Без «но», — строго сказал участковый. — Марина Владимировна — собственник. У неё есть все права.
Зинаида Петровна долго молчала. Потом взяла сумку и протянула её Марине.
— Нате. Владейте. Только не думайте, что это конец.
Марина взяла сумку дрожащими руками. После нескольких часов она казалась тяжелее, чем обычно.
— Александр Викторович, — сказала она, — я хочу написать заявление. На принуждение и самоуправство.
— Правильно, — кивнул участковый. — Советую также обратиться к юристу. Ситуация серьёзная.
Хлопнула дверь. Зинаида Петровна скрылась в доме.
А Марина вернулась к соседке за Максимом.
— Мама! — радостно закричал сын, увидев её. — А почему ты не сразу меня домой забрала?
— Так получилось, солнышко, — обняла его Марина. — Но теперь всё нормально.
Нормально ли? Предстояла долгая битва. Документы. Суд. Разборки.
Но когда вечером Марина открыла дверь в свой дом, когда Максим побежал к игрушкам, а она села на диван в своей гостиной — она почувствовала облегчение.
Дом всё-таки был её.
А завтра… завтра она найдёт хорошего юриста. И придется перестать быть хорошей и доброй.
Это ты всё тратишь, а он как вол пашет, — закричала свекровь, глядя на невестку