Когда Валентина переехала к ним, Наташе казалось, что это временно. Ну поживёт месяц-другой, отдохнёт от своего большого дома за городом, полечит спину, присмотрит за Кирюшей — внук, всё-таки. Алексей не спорил. Тогда он ещё считал, что главное — не расстраивать жену. Наташа работала допоздна, а с Валентиной дома было хоть кому с ребёнком остаться.
Первое время Валентина действительно вела себя тихо. С утра до вечера возилась с Кирюшей, варила бульоны и по вечерам раскладывала Наташе по тарелкам супы «на завтра на работу». Лёше она улыбалась натянуто и говорила ровно три фразы за день — «Здравствуй», «Поел?» и «Посуду не забудь». Но уже через пару недель он заметил, что его любимая чёрная футболка куда-то делась. Потом пропала пара носков. Потом исчезли два его больших бокала для пива — он нашёл их на балконе, где Валентина замачивала в них луковицы для рассады.
Лёша пытался не обращать внимания. Он всё списывал на случайность, даже когда Валентина начала вслух комментировать, сколько он сахара кладёт в чай и зачем он сушит свои футболки на батарее, если «у нормальных людей есть верёвка на балконе». Наташа в эти моменты сразу пыталась перевести разговор в шутку или вдруг срочно начинала мыть посуду.
Однажды Лёша пришёл с работы чуть раньше обычного. Наташи дома ещё не было. В коридоре он услышал тихий шорох и застыл. Валентина копалась в их шкафу. Её голос был негромким, но Лёша слышал каждое слово — она разговаривала сама с собой. Пересчитывала Наташины платья, шептала что-то про «развела тряпок, как в магазине», и время от времени вздыхала так, будто тащила на горбу весь этот гардероб.
Когда он вошёл в спальню, Валентина даже не вздрогнула. Просто сказала:
— Ты же всё равно ничего тут не понимаешь. Я порядок наводить пришла. А то у вас всё свалено, как в хлеву.
Лёша смотрел на неё и думал только о том, что сказать Наташе. Но Наташа в тот вечер пришла с температурой и головной болью, и разговор опять отложился.
Через месяц у них появился список новых правил. Его никто не обсуждал вслух — Валентина просто переставляла вещи так, как удобно ей. Она решила, что их микроволновка «фонит и портит вкус еды» — убрала её на балкон. Потом закрыла розетку под телевизором и прицепила к ней листок «Опасно!». Лёше пришлось возиться с удлинителем.
— Может, ты с мамой поговоришь? — спросил он Наташу, когда та пыталась спрятаться у него за спиной на кухне.
— Ой, Лёш, ну сейчас не время. Она просто волнуется за нас. Она же добра тебе хочет. Ты же знаешь, она у меня с характером.
Лёша знал. С характером — это мягко сказано. Валентина умела молчать сутками, если кто-то осмеливался с ней спорить. И молчала она так, что Наташа начинала дергаться и нервно хвататься за телефон.
— Может, снимем что-то? — однажды предложил Лёша Наташе. — Ну поживём отдельно. Всё-таки у нас двушка, маме неудобно, тебе неудобно, мне тем более.
— Лёш, ты с ума сошёл? С какой стати мы будем снимать? Платить ещё? Мы же ипотеку только два года платим, а тут ещё и съём? Мамина пенсия маленькая, ты это знаешь.
Она умела бить в самую точку. Да, Лёша знал. И знал, что Валентина регулярно «забывает» переводить деньги Наташе, когда та покупает для неё лекарства или продукты. Потом эти суммы превращались в новый повод: «Вы бы без меня давно на хлебе и воде сидели!»
Первые настоящие ссоры начались, когда Кирюша заболел. Валентина устроила допрос Лёше прямо в прихожей:
— Это ты его в садик потащил, да? А кто сказал, что ему рано? Я?
— Валентина Семёновна, мы с Наташей решили. Он не может всё время сидеть дома.
— Наташа ничего не решила! Она слушает тебя, а ты хочешь моего внука угробить! Ты хоть понимаешь, сколько я его на ноги ставила?
Лёша помолчал, чтобы не сказать лишнего. Но внутри у него всё горело. Он смотрел на коридор, на чужие пакеты с её вещами в углу, на крючок, на который она повесила своё старое пальто — прямо рядом с его курткой. Всё казалось временным, но каждый день этот «временный» уголок разрастался, занимая и шкаф, и полки, и воздух в квартире.
Однажды он нашёл свои документы в Валентининой сумке. Паспорт и права. Валентина сказала:
— Я просто положила их подальше от Кирилла. Ты же всё разбрасываешь.
Тогда Лёша впервые подумал, что эта «временность» может затянуться на годы.
Наташа всё чаще задерживалась на работе. По вечерам она приходила усталая, с красными глазами, садилась с тарелкой каши напротив телевизора, где Валентина уже смотрела свой сериал, и кивала в такт материным комментариям:
— Видела? Видела, какой негодяй этот мужик? Всех обманул! Ты вот тоже, Наташа, не расслабляйся.
Лёша сидел за стенкой в комнате Кирюши и слышал это сквозь щель. Иногда ему хотелось встать и сказать: «Это же всё про меня, да?» Но сил не было. На работе завал, дома завал, в голове — тоже.
Однажды он пришёл домой с полной сумкой продуктов. Наташа просила купить мясо, молоко, йогурты для Кирилла. Пока он складывал всё по полкам, Валентина вдруг подошла к холодильнику и, глядя ему прямо в спину, спокойно спросила:
— Скажи, ты свои деньги куда ещё носишь? Своей маме пересылаешь? Или может, на другую бабу тратишь?
Лёша чуть не выронил банку с молоком.
— Вы о чём вообще?
— О том. Сколько ты домой приносишь? Я вот Наташе сказала — пусть она зарплату твою мне покажет. А то непонятно, кто у нас в семье хозяин.
— Валентина Семёновна, — Лёша закрыл дверцу холодильника и медленно повернулся. — Вы совсем уже?
Они стояли друг напротив друга — она ниже, сутулая, с маленькими глазами, в которых читалась не усталость, а настороженность охотника. Он видел, что она ждёт — шаг влево, шаг вправо, и можно рвать.
Наташа, конечно, снова попыталась замять. Сказала:
— Лёш, ну ты не обижайся. Она же с тобой просто хочет по-доброму. Ты знаешь её. Она переживает. Ты мог бы хоть иногда ей показывать, сколько ты тратишь, чтоб она спокойнее спала.
— Ты серьёзно? — Лёша едва сдерживался. — Ты хочешь, чтоб я твоей маме отчёты писал? Может, сразу ей карту отдать?
Наташа вздохнула, спрятала глаза. В тот вечер она спала с Кириллом — якобы «он капризничает», но Лёша понимал: она не хочет слышать, как он ворочается и глотает злобу.
А потом был день рождения Кирюши. Шумный, с тортом, с чужими детьми. Пришли соседи, двоюродный брат Наташи с женой и две её подруги. Лёша весь вечер жарил котлеты и наливал сок. Валентина сидела во главе стола, раздавала указания, хвалилась, что Кирюша растёт здоровым «только благодаря бабушке». Когда Лёша попытался вставить слово про секцию плавания, Валентина резко сказала:
— Ты его в свою холодную воду не затащишь! От тебя всё зло! Он ещё простынет — ты потом опять за него деньги платить будешь? Ты хоть раз свои деньги правильно потратил?
Никто не расслышал, кроме Наташи. Она тихо шепнула:
— Мам, ну хватит уже.
— Что хватит? Я тебе говорила — с самого начала он тебе не пара.
Лёша уткнулся в торт, но кусок так и не проглотил. Внутри него что-то зашевелилось — что-то большое и колючее.
Через два дня он поймал Наташу на кухне.
— Мы так и будем жить? Она ещё долго у нас?
Наташа потерла виски, не глядя на него:
— Ну что ты хочешь? Она одна. Она дом свой сдаёт — деньги за газ платить нечем. Если она вернётся туда — там всё обвалится.
— Давай снимем комнату ей поближе.
— Лёш, ты смеёшься? Какие комнаты? Ты цены видел? Она ещё обидится, что ты хочешь её выставить.
Лёша смотрел, как она достаёт кружку, смахивает крошки со стола, и видел: она уже сдалась. Это не про «дорого», не про «дом развалится». Это про страх. Наташа боялась её обидеть больше, чем боялась потерять мужа.
Вскоре начались придирки к Лёшиным вещам. Валентина выкинула его старый рюкзак: «дырявый уже, позоришь семью». Потом продала на «барахолке» кофеварку, которую Лёша выиграл на корпоративе. Деньги она потратила на лекарства, которые так и не показала. Однажды Лёша нашёл свои рабочие бумаги под кошачьим лотком — Валентина завела кота «чтоб мышей не было», хотя мышей в их двушке отродясь не водилось.
Валентина начала говорить Наташе, что Лёша мог бы больше зарабатывать. Что он «сидит на шее». Что она сама бы в его возрасте уж точно нашла бы подработку. Наташа кивала — из вежливости или от усталости — Лёша уже не знал.
По вечерам он задерживался у Серёги, старого друга. Там они молча пили пиво на кухне и обсуждали, как кто выживает при нынешних ценах. Серёга разводился — у него жена с тёщей тоже пытались выгнать его из квартиры. Лёша слушал и понимал — скоро будет то же самое.
Однажды ночью он лежал на диване и думал, что будет, если Валентина вдруг уйдёт. Будет ли Наташа способна жить без её командного голоса? Или сама станет такой же? Ему страшно хотелось сохранить хотя бы Кириллу нормальный дом. Но этот дом трещал по швам.
Весна пришла резко. Кирюша подцепил очередной насморк, Наташа снова брала больничный, но всё равно ездила на работу. Валентина ходила по квартире в старых тапках, как часовой. Лёша всё чаще ловил себя на том, что дома ему негде спрятаться: куда бы он ни ушёл — в кухню, в ванную, на балкон — везде чувствовался чужой взгляд.
Однажды вечером он вернулся поздно. Наташа спала с сыном, Валентина сидела за столом, аккуратно раскладывая перед собой квитанции. Не их квитанции — свои, из старого дома. Он молча снял куртку, поставил пакет с хлебом на стол.
— Ты с зарплатой? — спросила она, не поднимая глаз.
— Что?
— Деньги-то где? Наташа сказала, у тебя аванс сегодня.
Лёша смотрел, как она трогает листки пальцем, как ровно дышит — спокойно, уверенно, словно в этой кухне всё её, кроме него. Хотел что-то сказать, но вместо слов встал, вытащил пачку купюр и положил прямо на стол.
— Вот. На таблетки, на свет, на кота твоего. Хватит?
— Ты не умничай. Если бы ты мне сразу всё показывал, жили бы спокойно.
Утром Лёша проснулся от шума. Валентина вытирала пол под кухонным столом и бормотала:
— Мужик в доме — это пустое место, если за ним глаз да глаз не нужен.
Он медленно сел на диване, посмотрел на запотевшее окно. Ему вдруг отчётливо стало ясно: не будет «потом». Не станет легче. Не съедет она сама. Не уйдёт Наташа, не встанет на его сторону. Здесь нет выхода, кроме одного.
Через неделю он сказал Наташе:
— Давай сделаем так. Я поживу у Серёги месяц. Ты подумай — тебе как спокойнее? Со мной или с мамой? С Кирюшей всё нормально будет — я буду забирать его хоть каждый день. Но я не могу больше вот так.
Наташа уронила ложку в суп. Села напротив.
— Ты что, серьёзно? Ты меня с ней оставишь?
— Это твой выбор. Ты сама не хочешь ничего решать. Ты думаешь, я уйду — ты останешься с ней — и всё станет лучше? Ну пусть станет. Может, я и правда тут лишний.
Он ушёл с одной сумкой. Серёга дал ключи от гостевой комнаты, выставил на стол бутылку и сказал: «Сиди, сколько надо». Лёша сидел. Неделю. Две. По вечерам звонил Наташе — слышал тихий голос Кирилла и усталое «мы потом перезвоним». Наташа не звонила сама.
Однажды он приехал забирать сына в парк. В прихожей стояли новые пакеты. Валентина с порога:
— Ты что приперся без звонка? Ты мог бы хотя бы предупредить!
— Я к Кириллу. Мы в парк идём.
— В парк он собрался! А ты у Наташи спросил, можно ли? У неё голова болит, она не спала ночь, ты в курсе?
Кирюша выглянул из-за двери, прижимая к груди мягкого кота.
— Папа, а можно со мной велосипед?
— Конечно, бери.
Валентина стояла сбоку и шипела:
— Ты бы сначала вещи свои собрал. Тут твой хлам в шкафу лежит, я его трогать не хочу. Шаг влево — и вещи твои на лестнице.
Лёша медленно повернулся к ней. Снял с крючка детский рюкзачок. Наташа молча смотрела из комнаты, не подходила ближе.
Он спокойно бросил, не поднимая голоса:
— Сначала свои собери.
Он взял сына за руку и вышел. На лестничной клетке пахло пылью и весной. Кирюша шлёпнул по ноге папу своим рюкзаком, спросил:
— Пап, а куда мы идём?
— На карусели. И ещё за мороженым. Пойдём, сынок.
Дверь за спиной хлопнула. Но Лёша не обернулся.
Тест ДНК в раз докажет, что она ваша внучка