Когда Светлана впервые увидела эту квартиру, она даже не сразу поверила, что ключи теперь их. Две комнаты в старом доме с кривыми полами и облезлым подъездом казались дворцом — после того, как три года они с Игорем ютились у неё на съёмной, а по выходным мотались к его матери за город, где на всех хватало мест, но не хватало воздуха.
Кредит на двадцать лет висел на них тяжелым якорем, но Светлана всё равно улыбалась — здесь можно было расставить мебель так, как ей хочется, не оглядываясь на чужие рамки с пожелтевшими фото и не слышать за спиной: «А я бы это кресло сюда не ставила».
Поначалу всё шло тихо. Татьяна Николаевна — свекровь — приходила редко: поздравить с новосельем, посмотреть, как они тут устроились, привезти «вот этой твоей любимой тушёнки». Светлана ещё ловила себя на мысли: «Может, я зря так напрягалась? Может, правда привыкну к ней и будет нормально».
Но нормально не было. Просто медленно и аккуратно всё снова начало обрастать паутиной.
Сначала — ключи. Игорь протянул ей дубликат в прихожей, почти не глядя:
— Мам, пусть будет. Ну мало ли что…
Светлана тогда укусила губу, сдержалась — чего поднимать панику, правда. Пусть будет. Но когда через пару недель Татьяна Николаевна стояла в их кухне с открытым холодильником, Светлана подумала: «Зря».
— Ну вы бы хоть молоко купили, Игорёк, — рассуждала Татьяна Николаевна, держа в руках их чекушку сливок и пластиковую коробочку с сыром. — Что это за ерунда? На что ты её вообще пускаешь, если дома пусто?
Светлана тогда молча пошла в спальню. Игорь растерянно смотрел то на мать, то на закрытую за женой дверь. Ничего не сказал. Просто пожал плечами.
Потом появились советы. Точнее — приказы, обёрнутые в заботу.
— Я тут подумала, — говорила свекровь, сидя на кухне и обводя взглядом их новые стулья, ещё с бирками. — Вам надо бы кредит досрочно платить. Пока Игорёк работает на двух работах — хорошо бы подужаться. Ты бы могла, например, в декрет пойти. А потом сядешь с малышом и всё, расходы упадут.
Светлана сглотнула чай, который мгновенно стал горьким. Про ребёнка она думала, конечно. Только она хотела сама об этом думать, без этого «вам надо бы».
Вечерами они с Игорем почти не разговаривали. Он приходил поздно, клевал носом над ноутбуком, а она варила ему макароны и смотрела, как медленно темнеет за окном их единственного окна на кухне. Иногда ей казалось, что этот дом теперь тоже не совсем её. Потому что если кто-то может открыть твою дверь без стука, значит, ты тут живёшь не одна.
Через месяц Татьяна Николаевна начала приезжать «посмотреть внука». Внука, которого ещё не было. Сначала это было сказано мимоходом — шутка, вроде. А потом Светлана поймала себя на том, что считает дни цикла и боится не меньше, чем ждёт.
В редкие воскресенья, когда Игорь всё же оставался дома и они пытались устроить хоть какой-то уют — фильм, пицца, плед, — звонок в дверь всегда звучал, как выстрел.
Однажды она открыла, держа в руках миску с тестом. Татьяна Николаевна вошла, не снимая обуви, и сразу бросила взгляд на стол:
— Опять пироги? Вот кто тебя этому учил? Хлеба не напасёшься. Деньги бы ты так экономила, а не муку переводила!
Светлана смотрела на свои руки, перепачканные мукой, и вдруг поняла: если она сейчас заговорит, то закричит.
Она не закричала. Она пошла в ванную, закрыла дверь и включила воду — лишь бы не слышать, как свекровь шепчет что-то Игорю.
Но самое странное случилось не на кухне. Самое странное случилось в спальне.
Однажды Светлана пришла домой пораньше — и застала Татьяну Николаевну в их шкафу. Та перетряхивала полку с документами и квитанциями.
— Я тут твои платежки смотрю, — спокойно сказала она, даже не пытаясь закрыть дверцу шкафа. — Ты что, за интернет переплачиваешь? Ну-ну. Я Игорьку всё расскажу.
Светлана тогда впервые подняла голос. Но Татьяна Николаевна просто развела руками и сказала своё любимое:
— Я же как лучше хочу. Ты ж не понимаешь, куда деньги утекают.
А Игорь, услышав вечером, только устало махнул рукой:
— Ну маме просто интересно. Ты же знаешь её.
Светлана знала. Знала, что это ещё только начало.
В мае всё ухудшилось. Татьяна Николаевна вдруг стала ночевать у них — сначала «случайно», потому что «на автобус не успела», потом потому что «к врачу в городе на утро записалась». Однажды она прямо сказала Игорю за ужином:
— Я тут пока поживу немного, если вы не против.
«Если вы не против» звучало так, что возразить было нельзя. Игорь проглотил кусок рыбы и кивнул. Светлана смотрела, как его рука нервно ёрзает по столу, собирая крошки.
Первая неделя с «гостем» превратила их двушку в проходной двор. Татьяна Николаевна занимала зал, но двери оставляла открытыми. Телевизор работал до полуночи, она с кем-то говорила по телефону, обсуждала знакомых и всё время добавляла в разговоры:
— Вот Света у нас молодец, конечно, но хозяйка пока никакая. Ещё поучиться бы ей.
Светлана слышала это сквозь стенку и молча втыкала ногти в ладонь.
Самым унизительным было утро. Татьяна Николаевна вставала в шесть и шла на кухню. Светлана слышала, как лязгает шкафами, шуршит пакетами, переливает молоко в банки. Она открывала глаза и понимала: её дом теперь не её.
Однажды она вышла за водой и увидела на столе раскрытую её записную книжку. Список расходов — зарплата, платёж по кредиту, продукты, лекарства, кое-какие накопления.
— Я смотрю, ты под матрас прячешь, да? — спокойно сказала свекровь, не поднимая головы. — Деньги в семье должны быть общие. Чего ты Игорьку не доверяешь?
Светлана почувствовала, как у неё подгибаются колени. Ей хотелось смахнуть эту книжку на пол, но она прошла мимо, зацепив плечом дверной косяк.
Днём она впервые пошла к подруге — выговориться. Катя слушала молча, закурила на лестничной площадке, хотя давно бросила:
— Ты вообще как? Терпеть собираешься дальше? Или что?
Светлана посмотрела на неё так, будто не поняла вопроса. Терпеть. Что ещё можно было делать? Развести руками? Выставить чемодан свекрови на лестницу? Игорь всё равно не поддержит. Он всё ещё говорил своё вечное: «Мамина такая натура. Она всё от любви».
Вечером, когда Татьяна Николаевна лежала у телевизора и что-то бурчала под нос, Светлана решила поговорить с мужем.
— Игорь, нам надо жить отдельно. Одни. Ты слышишь? Это наша квартира, наша!
Он посмотрел на неё мутным взглядом — за день на работе он устал так, что под глазами легли тени.
— Ну не начинай. Мамке просто тяжело одной. Что ты хочешь? Чтобы я ей сказал: «Уходи»? Ты сама бы смогла?
Светлана сглотнула злость. Её ладони дрожали. Она не смогла сказать вслух: Да, смогла бы.
На следующий день Татьяна Николаевна устроила «маленький сюрприз». Она пригласила к ним в гости свою младшую дочь — Игореву сестру с ребёнком.
— Пусть у вас поживут недельку, им ремонт делать в квартире, — сказала она, не отрываясь от нарезки колбасы. — А ты не переживай, Свет, ты же дома всё равно сидишь больше, присмотришь за племянником.
Светлана тогда впервые подумала, что её просто лишили выбора.
Через два дня квартира превратилась в вокзал. Игрушки под ногами, крики ребёнка, сестра Татьяны Николаевны хозяйничает на кухне, переставляет баночки с приправами, отодвигает Светланыны кастрюли.
Светлана заходила в ванную и сидела там по полчаса с закрытой крышкой унитаза, лишь бы ни с кем не сталкиваться. В телефоне она смотрела вакансии — любая подработка, лишь бы деньги свои были. «Свои» — она впервые отчётливо произнесла это слово про себя.
Вечером она услышала, как Татьяна Николаевна говорит кому-то в трубку:
— Ну что ты, куда они денутся. Светка-то терпит, Игорёк мой — он всегда меня слушал. Всё под контролем.
Той ночью Светлана не спала. Она вертела в руках ключи от квартиры и впервые подумала: Если я не остановлю её — она сама решит, кто где спит и кто чем дышит.
А утром Татьяна Николаевна снова открыла холодильник и громко заявила:
— Опять эта рыба твоя вонючая! Кто это ест вообще? Вы бы нормальную еду купили. Ты что с деньгами делаешь, а?
Светлана посмотрела на неё и вдруг поняла, что больше не чувствует страха. Только злость и тяжесть в груди.
Вечером того же дня Светлана собрала всё, что давно зрело внутри. В кухне стоял запах жареных котлет — сестра Игоря готовила ужин, Татьяна Николаевна сидела за столом, сортировала таблетки, попутно объясняя Игорю, что он «опять неправильно перевёл деньги за свет, в квитанции всё не так».
Светлана зашла, оперлась о дверной косяк и спокойно сказала:
— Нам нужно поговорить. Все уйдите, пожалуйста.
Все замолчали, только котлета шипела на сковороде. Сестра Игоря поджала губы, взглянула на свекровь и поднялась. Татьяна Николаевна кивнула ей одобрительно: мол, не лезь, Света сейчас сама на себя сеть натянет.
Когда они остались втроём — Светлана, Игорь и его мать — она сняла передник и положила на стол.
— Я устала. Ты слышишь? — она смотрела только на Игоря, но знала, что свекровь слушает каждое слово. — Я не хочу так жить. Это наш дом, и я не позволю тут хозяйничать. Ты либо выбираешь семью, либо…
Она не договорила. Она знала, что он не сможет ответить.
Игорь посмотрел на мать. Она встала, подошла к нему, положила ладонь ему на плечо — жест, которым она словно ставила свою печать.
— Ты что, Свет? Это ж твоя семья тоже! Ты что несёшь? Ты бы ещё меня на улицу выгнала! — голос свекрови дрожал, но не от страха — от торжества.
Светлана поняла: другого разговора не будет. Поздно.
На следующий день она поехала к родителям — просто побыть сутки в тишине, подумать. Она взяла с собой только рюкзак с ноутбуком и несколькими документами — её подушка безопасности была смешной, но она была.
По пути она написала Игорю сообщение: Мне нужно пару дней. Подумай сам, чего ты хочешь. Только сам. Не она.
Она не ждала ответа. И не ошиблась — ответа не было. Только пропущенный звонок и глухое: Ты куда ушла?
Дома у родителей было холодно, пахло вареньем и старым деревом. Она лежала на диване и смотрела в потолок, пытаясь вспомнить, когда впервые всё пошло не так. Может, ещё тогда, когда они жили на съёмной, и Игорь говорил: Мама знает, как лучше.
Через два дня она вернулась. С ключами, с решением и с твердостью внутри. Вечером, пока Игорь пытался сделать вид, что всё нормально, Светлана подошла к двери и сняла с замка общий ключ, который Татьяна Николаевна оставляла у них «на всякий случай».
Она закрыла дверь изнутри и положила ключ в свою сумку.
А через час всё началось. Сначала — звонок. Потом — стук. Сначала тихий, потом всё громче. Игорь вышел в коридор, посмотрел на жену:
— Ты чего творишь? Она же на лестнице!
Светлана стояла босиком, упёршись в стену. Сердце колотилось в горле, но голос был ровный:
— У нас нет гостиницы. Хватит.
Игорь что-то говорил, но она не слышала. Она слышала только как снаружи с каждым ударом всё яснее раздаётся хриплый голос, сорвавшийся на визг:
Подлый поступок