— А ты заткнись! Вырастили маменькиного сынка! Позор на всю улицу!
Никита стоял белый, губы дрожали, но он не плакал. Просто повернулся и молча поднялся в свою комнату. Хлопнула дверь.
Андрей тяжело дышал, кулаки сжаты.
— Пятнадцать лет растил. Пятнадцать лет! А он… он…
— Он наш сын, — тихо сказала Оксана.
— Больше не сын. Для меня его не существует.
Афиша лежала скомканная в кармане джинсов — «Студия современной хореографии. Набор юношей 14-18 лет».
Оксана разгладила мятую бумагу на кухонном столе, пригладила замятые углы. Буквы расплывались перед глазами, словно написанные на мокром стекле.
— Мам, ты чего там копаешься? — Никита заглянул в кухню, волосы растрепаны после сна, на щеке красный отпечаток от подушки.
— Задумалась. — Голос прозвучал чужим, натянутым, как струна перед разрывом. — Завтрак будешь?
Сын кивнул и плюхнулся на табуретку. Тонкие пальцы автоматически постукивали по столешнице — один-два-три, один-два-три.
Странный ритм, которого раньше не было. Когда это началось? Месяц назад? Два?
— Никит, — Андрей вошел в кухню с телефоном в руках, очки съехали на кончик носа, — смотри, какие зарплаты у программистов! Сто тысяч минимум. А то и больше.
В Москве вообще космос — двести, триста!
Никита перестал стучать. Взгляд скользнул по экрану и тут же отвернулся к окну, где за стеклом мелькали редкие прохожие.
— Да, пап. Круто.
— Покажешь, чему научился на прошлом занятии? Интересно же!
Оксана замерла у плиты. Сковорода шипела, яичница подгорала по краям, но она не могла пошевелиться.
Вот оно. Сейчас все и раскроется.
— Там… мы теорию проходили, — пробормотал Никита, не поднимая глаз. — Алгоритмы всякие. Сложные.
— А-а, понятно. — Андрей убрал телефон, поправил очки. — Ну ничего, скоро практика пойдет.
Главное — не расслабляться. Программирование — это будущее, сын.
— Да, пап. Я понимаю.
Оксана перевернула яичницу, хотя та уже была готова. Руки двигались сами собой, а в голове крутилась одна мысль:
«Он лжет. Мой сын лжет отцу. И я молчу».
После завтрака Никита ушел якобы на курсы. Рюкзак за плечами, учебник под мышкой — идеальная маскировка.
Оксана проводила взглядом его сутулую фигуру и вдруг поняла — сегодня она узнает правду. Что бы это ни стоило.
Дом культуры стоял в центре Глазова, рядом с площадью, где по выходным торговали бабушки.
Старое советское здание с облупившейся краской и выцветшей вывеской. Оксана никогда не думала, что будет здесь шпионить за собственным сыном.
Она прижалась к окну первого этажа и заглянула внутрь. Зеркальная стена во всю длину, станки вдоль боковых стен, паркетный пол, затертый до блеска. И посреди зала — ее сын.
Он двигался совсем не так, как дома. Дома Никита был вечно сутулым, неуклюжим, спотыкался о собственные ноги.
А здесь тело будто обрело собственную волю — легкое, текучее, живое. Руки очерчивали невидимые линии в воздухе, ноги скользили по полу без единого звука.
Рядом танцевали еще трое подростков — две девочки и мальчик с длинными волосами, но Оксана видела только Никиту.
«Боже мой, — подумала она, прижав ладонь к стеклу. — Он же счастлив».
На лице сына не было привычной настороженности, которая появлялась дома при разговорах о будущем.
Никита улыбался — не вымученно, как за завтраком, а искренне, всем существом.
Оксана отошла от окна. Руки дрожали так сильно, что пришлось сжать их в замок. Что теперь делать? Рассказать мужу? Но Андрей… Он столько планов строил, столько надежд связывал с программированием.
«Нормальная мужская профессия», — вечно повторял он, листая сайты с вакансиями.
Дома Никита возился с учебниками, делая вид, что изучает основы кодирования.
Толстая книга с уродливой обложкой лежала раскрытой на столе, но Оксана заметила — страницы не перелистывались. Сын просто сидел и смотрел в одну точку.
Оксана заглянула к нему в комнату.
— Как дела на курсах?
— Нормально. — Сын не поднял головы, но плечи напряглись.
— Тебе… нравится?
Пауза затянулась. Никита медленно обернулся, и Оксана увидела в его глазах такую усталость, какой не должно быть у шестнадцатилетнего мальчика.
— Мам, а что, если бы я занимался чем-то другим?
— Другим? — Сердце забилось быстрее, но она постаралась говорить спокойно.
— Ну… творчеством каким-нибудь. Гипотетически.
Оксана медленно присела на край кровати. Постель была аккуратно заправлена — Никита всегда был педантом.
— Ты… ты же не ходишь на программирование?
Никита побледнел, словно его ударили.
— Откуда ты…
— А танцы… они тебе нравятся?
Молчание. Потом очень тихо:
— Не говори папе. Пожалуйста.
— Никит…
— Мам, я понимаю, как это выглядит. Но мне там хорошо. Впервые в жизни я чувствую, что делаю то, что нужно. То, для чего я создан.
— А программирование?
— Я пытался. Честно пытался. Но у меня не получается. Совсем. Я сижу перед компьютером и не понимаю ни слова.
А когда танцую… — Он запнулся, подбирая слова. — Когда танцую, я понимаю, кто я такой.
Оксана потянулась к сыну, хотела обнять, но он отстранился.
— Только не говори папе. Он не поймет. Для него танцы — это что-то… неправильное.
— Никит, но нельзя же вечно обманывать.
— Можно. До тех пор, пока я не стану взрослым. А потом… потом я уеду.
Следующие недели превратились в сплошную муку. Оксана молчала, но молчание жгло изнутри, как проглоченный уголь.
Андрей продолжал интересоваться успехами сына с энтузиазмом инженера, изучающего новый механизм.
— Никит, а что, домашних заданий вообще не задают? — спросил отец за ужином, нарезая хлеб аккуратными ломтиками.
— Задают. Просто… я их в классе делаю. Там компьютеры быстрые, дома долго.
— Покажи тетрадь хоть. Что проходите?
— Мы на компьютерах работаем. Все там сохраняется. В облаке.
Андрей нахмурился, но не стал настаивать. А Оксана видела, как дрожат пальцы сына, как он комкает салфетку под столом.
— Может, я схожу на родительское собрание? — неожиданно предложил Андрей. — Поговорю с преподавателями.
Никита поперхнулся водой.
— Не надо, пап. Там… там особый режим. Взрослых не пускают. Коммерческая тайна.
Оксана закусила губу. Ложь становилась все изощреннее.
А потом настал День города.
Оксана знала о выступлении уже неделю. Никита попросил ее не говорить. Но она не смогла промолчать совсем.
— Андрей, давай сходим на концерт в Доме культуры.
— Зачем? — Муж не оторвался от телевизора, где показывали новости. — Самодеятельность какая-то.
— Просто… давно не были нигде вместе. А там, говорят, интересно.
— Оксан, у меня голова болит. Может, в другой раз?
Оксана не настаивала. В душе даже облегченно вздохнула — значит, все пройдет тихо.
Но судьба, как всегда, распорядилась по-своему.
По дороге домой из магазина Андрей увидел толпу у Дома культуры. Яркие огни, музыка, смех — в сером Глазове такое случалось нечасто.
— Что тут происходит? — спросил он у соседки Марины Петровны, которая стояла с внучкой у входа.
— Концерт. Дети выступают. Очень красиво танцуют! Вон, смотрите, какие костюмы!
Андрей заглянул в зал из любопытства. И замер.
Никита стоял в центре сцены в черных брюках и белой рубашке. Волосы зачесаны назад, лицо сосредоточенное, взрослое.
Музыка началась — что-то современное, ритмичное, но с классическими нотками. И сын начал двигаться.
Он двигался так, словно родился на сцене. Каждый жест был выверен, каждый поворот головы — осмыслен.
Тело рассказывало историю без слов, и зал завороженно следил за этой историей.
Зал замер. Даже маленькие дети перестали шептаться. Бабушки в первых рядах кивали в такт музыке.
Андрей стоял в проходе и смотрел, как его сын — его единственный сын — танцует. И лицо мужа каменело с каждой секундой.
Когда выступление закончилось, зал взорвался аплодисментами. Никита кланялся, улыбался, и его глаза светились от счастья.
Андрей развернулся и молча вышел из зала.
Дома грянул скандал.
— Ты что, совсем ополоумел?! — рявкнул Андрей, едва Никита переступил порог. Сын еще не успел снять куртку. — Девчонкой решил стать?!
— Папа, это не…
— Танцульки! Вместо нормальной профессии! Я тебя на курсы пристроил, деньги плачу, а ты там… там скачешь!
— Андрей, не кричи на ребенка, — попыталась вмешаться Оксана, но голос дрожал.
— А ты! — Муж развернулся к ней, глаза горели от гнева. — Ты знала?! И молчала?! Покрывала этот… этот маскарад!
— Я…
— Отлично! Замечательно! Жена с сыном против меня сговорились! Что дальше? Может, еще и платье ему купим?!
— Папа, послушай…
— Молчи! — Андрей тыкал пальцем в сына. — Завтра же идешь и отказываешься от этой… художественной самодеятельности! И на курсы программирования — каждый день! Без пропусков! Я лично буду провожать!
— Нет, — тихо сказал Никита.
— Что — нет?!
— Я поступаю в театральное училище. В Москве. Документы уже подал.
Андрей побелел, словно кровь отлила от лица.
— Ты… что?
— Я буду танцором. Или актером. Или режиссером. Не знаю еще точно. Но не программистом.
— Вон из дома! — заорал отец. — Чтобы духу твоего здесь не было! Никакого сына у меня нет!
— Андрей! — Оксана кинулась между ними, но было поздно.
— А ты заткнись! Вырастили маменькиного сынка! Позор на всю улицу!
Никита стоял белый, губы дрожали, но он не плакал. Просто повернулся и молча поднялся в свою комнату. Хлопнула дверь.
Андрей тяжело дышал, кулаки сжаты.
— Пятнадцать лет растил. Пятнадцать лет! А он… он…
— Он наш сын, — тихо сказала Оксана.
— Больше не сын. Для меня его не существует.
Через неделю пришло письмо из училища. Толстый конверт с московским штемпелем. Никита вскрыл его дрожащими руками прямо в прихожей.
— Поступил, — выдохнул он. — Мам, я поступил.
Оксана обняла сына, и он впервые за неделю заплакал — тихо, без всхлипов.
— Андрей, — позвала она мужа. — Андрей, иди сюда.
— Не надо, мам, — шепнул Никита. — Бесполезно.
Андрей вышел из кухни, увидел письмо в руках сына, развернулся и ушел обратно. Не сказав ни слова.
На вокзал Андрей не пошел. Сидел дома в кресле, угрюмо молчал, смотрел в окно. Оксана проводила сына одна.
Перрон был серым и пустынным. Поезд на Москву приходил в половине седьмого утра, и людей было мало.
Никита стоял с двумя чемоданами, в новой куртке, которую Оксана купила специально для поездки.
— Мам, я позвоню, — шепнул он, обнимая ее.
— Конечно, солнышко.
— А папа… он поймет когда-нибудь?
Оксана не знала, что ответить. Гладила сына по спине и чувствовала, какой он худой, хрупкий.
— Он любит тебя. Просто не умеет это показать.
Поезд тронулся. Никита махал из окна, пока не скрылся за поворотом.
Дома Андрей сидел в том же кресле.
— Уехал? — спросил он, не поворачивая головы.
— Уехал.
— И правильно.
Месяцы тянулись мучительно. Никита звонил каждый вечер, но только когда Андрея не было дома. Рассказывал о занятиях, о новых друзьях, о том, как сложно и прекрасно учиться танцевать по-настоящему.
— Мам, у нас есть педагог — бывший солист Мариинки. Представляешь? Он говорит, у меня талант. Настоящий талант!
— Конечно, у тебя талант, милый.
— А как папа? Все так же?
— Все так же.
Андрей делал вид, что сына не существует. Имя Никиты в доме не произносилось. Фотографии убрали в ящик стола. Комнату сына заперли на ключ.
Оксана жила между двумя мирами — днем с мужем, который упорно молчал, вечером с сыном, который звонил из далекой Москвы.
А потом, в феврале, когда на улице лежал серый снег и до весны было еще далеко, раздался тот самый звонок.
— Мам! — голос Никиты дрожал от возбуждения. — Меня взяли! В ситком! Небольшая роль, но все равно! И платят — представляешь? — сорок тысяч! За месяц!
Оксана едва дышала.
— Правда?
— Клянусь! Контракт уже подписал. Мам, я работаю! Я зарабатываю деньги танцами!
Оксана опустилась на табуретку. Руки тряслись так сильно, что пришлось положить трубку на стол.
— Сынок…
— Это только начало, мам. Кастинг-директор сказал, что у меня хорошие данные для кино. Может быть, будут еще предложения.
— А учеба?
— Совмещаю. Там все понимают — артист должен работать.
Когда разговор закончился, Оксана долго сидела на кухне. За окном вечерело, а она все думала: как сказать Андрею? Сказать ли вообще?
Но молчать больше не было сил.
Вечером, когда Андрей ушел в душ, Оксана решила прибраться в его столе. Давно собиралась, но все не доходили руки.
В ящике стола, под старыми чертежами и инженерными справочниками, лежала стопка распечаток.
«Профессия — танцор. Размер заработной платы в России и за рубежом».
«Михаил Барышников. Биография».
«Мужчины в балете. Разрушение стереотипов».
«Современная хореография как вид искусства».
Оксана медленно перелистывала страницы. Андрей изучал. Читал. Пытался понять мир, в который ушел его сын.
На полях были карандашные пометки: «Интересно», «Надо подумать», «А я и не знал».
В углу последней распечатки мелким почерком было написано: «Зарплата солиста Большого театра — 250 000 руб. Плюс гастроли».
Телефон зазвонил в кухне. Андрей вышел из душа, волосы мокрые, и снял трубку.
— Алло?
Пауза.
— Никита?
Оксана замерла, прижимая к груди стопку распечаток. Андрей стоял спиной к ней, плечи напряжены.
— Да, это я… Слушай, сын… — голос дрожал. — Поздравляю.
Долгое молчание.
— Никит, ты меня слышишь? Я… я изучал. Про танцоров. Оказывается, это тоже профессия. Нормальная. Мужская. Там сила нужна не меньше, чем в спорте.
Еще одна пауза.
— Приезжай домой, когда сможешь.
Андрей положил трубку и только тогда заметил жену.
— Подслушивала? — спросил он тихо.
— Нашла. — Оксана показала распечатки.
Они стояли молча в полутемной кухне. За окном падал снег.
— Я боялся, что его засмеют. И сам… сам же его засмеял первым, — вздохнул Андрей.
Оксана молча улыбалась. Он понял.
– На незваного гостя не припасена и ложка, – сказал отец