Когда Лада в первый раз переступила порог этой квартиры с чемоданом в руке, она твердила себе: «Всё будет хорошо. Главное — не обращать внимания». Тогда мать Максима встретила её спокойно, даже тепло. Обняла, предложила чаю, а потом повела показывать кухню и ванную так, будто Лада была квартиранткой, которой сдают жильё на пару недель.
Двушка досталась Максиму ещё до их свадьбы — остаток от раздела имущества родителей. Наталья Аркадьевна объясняла всем, что квартира её заслуга: «Это я с отцом сэкономила, оформила, пробила через знакомых». Лада молчала — не её дело влезать в старые обиды. На тот момент у неё была хорошая работа, стабильная зарплата и понимание, что они с Максимом справятся. Но через три месяца после росписи Наталья Аркадьевна принесла им свои вещи: «На недельку-другую. В подъезде у меня ремонт, дышать нечем».
Прошёл год.
Теперь её кастрюли занимали весь шкаф, бельё сохло на общей сушилке, а тапки Лады то и дело оказывались в прихожей, смятые Натальей Аркадьевной, которая «по сто раз спотыкается об них». Максим лишь хмыкал: «Мам, не придирайся». А Лада молчала. Она всегда молчала — до поры.
Однажды Лада вернулась с работы раньше. В ванной — таз с простынями, в кухне — чужие контейнеры. Наталья Аркадьевна жарила рыбу, и весь воздух впитывал этот запах, въедался в шторы, волосы. Лада спросила, можно ли открыть окно, та бросила нож: «Ты хочешь, чтобы я простудилась? Сама потом будешь ухаживать!»
Максим пришёл поздно, сел к столу. Рыба дымком, картошка с маслом — всё, что любит он, а не Лада. Свою сумку она так и не раскрыла. Поужинали втроём. Наталья Аркадьевна всё время рассказывала, какая Лада неорганизованная: «Посуду за собой не убирает, воду льёт зря, полотенце мокрое бросает на полку». Лада слушала, глотала чай и думала: «Я же убираю. Это всё — не про меня».
Через пару дней началось про деньги. Наталья Аркадьевна сидела на кухне с Максимом и что-то шептала. Потом он робко подошёл:
— Лад, ты не могла бы пока скинуться на лекарства маме? Пенсия задерживается, ты же знаешь…
Лада кивнула, молча перевела. В конце месяца пришлось задерживаться на работе — брать проект, который никто не хотел. Дома её ждали сквозняк, громкий телевизор и снова рыба. Наталья Аркадьевна теперь не скрывалась: шуршала в шкафу Лады, доставала постельное, пересматривала пакеты с одеждой. «Ты бы хоть это сдала, всё равно не носишь. Максиму на джинсы бы хватило».
Лада молчала. Но внутри уже царапало.
В субботу она попробовала поговорить с Максимом. Он сидел за ноутбуком, играл в онлайн-гонки. Лада подошла, села рядом:
— Макс, может, мама съедет к себе? Ремонт ведь закончился?
Он не отрываясь:
— Ей там одной тяжело. Плесень всё ещё не вывели. Потерпим, ладно?
«Потерпим», — повторила Лада про себя. Слово липкое, как запах рыбы. И как будто про неё никто не спросил.
Лада перестала заезжать в офис ровно в девять — брала удалёнку под предлогом вечерних правок. Но правда была в другом: возвращаться домой всё не хотелось. На работе люди казались понятнее, чем эти вечные шёпоты за стенкой и шаги Натальи Аркадьевны по коридору.
— Ты задержалась, — говорила та, встречая её у двери. — Опять допоздна? А Максим ужинал один. Кто ж так мужа держит?
Иногда Лада думала: «А ничего, что ты тоже тут?» Но слова застревали. Кому говорить? Максиму? Он всё так же сидел в наушниках, кивая: «Ладно-ладно», — когда Лада пыталась поднимать неудобные темы.
Через три месяца Наталья Аркадьевна вдруг заняла её место у плиты окончательно. Лада приходила — на столе уже стояло жаркое, селёдка, макароны. Чайник вскипал за минуту до её прихода, но чашка ставилась только для Максима и свекрови. Ладе — мол, сама нальёшь, если надо.
Но Лада не пила. Разувалась, шла в спальню, закрывала дверь и сидела в тишине. Иногда слушала, как свекровь шепчет с сыном:
— Она холодная. Ты посмотри на неё — ни тепла, ни уюта.
— Мам, ну хватит, — устало тянул Максим.
— А ты думаешь, я просто так говорю? Ты посмотри, как она тебя обирает. Зарплата — и всё себе.
Эти слова заедали хуже рыбного запаха. Потому что Лада помнила каждую сумму, переведённую на лекарства и «на плесень». Помнила, как брала продукты и платила коммуналку. Всё сама — Максим переводил зарплату матери: «Ей спокойнее так».
В конце весны Лада предложила компромисс:
— Давай снимем квартиру. Хоть маленькую, на окраине. Мы потянем.
Максим задумался, обнял её:
— Лад, ну куда? Мама обидится. Скажет, что мы её выгнали. Она же больше не встанет.
Эти «не встанет» и «заболеет» были щитом Натальи Аркадьевны. Она подкладывала в карманы использованные салфетки, оставляла открытые банки валерьянки на кухне. Соседка снизу — седая Татьяна Фёдоровна — как-то перехватила Ладу в подъезде:
— Ты потерпи. Она у меня тоже рыдала, когда ваш Максим в школу пошёл. Всё боялась, что отнимут.
Лада смеялась тогда нервно. А дома смотрела, как Наталья Аркадьевна сидит у телевизора, укутанная в плед. Лада пыталась не думать, что на улице двадцать два градуса тепла.
В июне Лада решилась проговорить с мужем про деньги:
— Макс, давай разделим счёт. Я всё тяну сама. Ты хоть что-то покупай.
Максим снова выдохнул:
— Мам, ты слышишь? Лада говорит, что ей тяжело.
— Ой, тяжело ей! — вскинулась Наталья Аркадьевна. — Я на двух работах пахала, чтобы ты вырос человеком. А она устала. Да ты посмотри на неё — ногти, куртка новая! Зажралась!
Лада пыталась доказать, что купила куртку ещё весной — на распродаже. Что ногти — за свои. Что никто не обязан кормить двоих взрослых людей бесплатно. Но слова её топились под натиском свекрови:
— Я внуков хочу, а вы тут всё про деньги!
Максим после этого разговора ушёл к другу ночевать. Вернулся через два дня — усталый, с запахом чужих сигарет. Наталья Аркадьевна куталась в плед и шептала Ладе в коридоре:
— Ты не умеешь держать мужчину. Тебе только деньги важны. Ты думаешь, он тебя ради зарплаты взял?
Лада закрылась в ванной и разрыдалась. Первый раз за всё время. Она глотала слёзы, прислонившись к дверце шкафа. И впервые подумала: «Я либо уйду сама. Либо она уйдёт».
Лето выдалось душным и липким, как невысказанные обиды. Лада вставала раньше всех, чтобы посидеть на кухне хоть двадцать минут одной — с кофе и телефоном, пока Наталья Аркадьевна не появлялась в своём халате, не открывала холодильник и не начинала греметь кастрюлями, словно выгоняя Ладу из собственного дома.
Максим всё чаще задерживался на работе или у друзей. «Ты понимаешь, маме тяжело, ты — колючая. Я не хочу сейчас ругаться» — эти слова он повторял, как мантру. Лада однажды бросила в ответ:
— Скажи честно, ты на чьей стороне?
Он тогда пожал плечами, даже не посмотрев на неё:
— Я просто хочу, чтобы все успокоились.
«Все» — значит никто конкретно. Значит, сама разберись. Она разберётся, — думала Лада.
В августе Лада получила премию — проект сдала на месяц раньше, чем планировала. Перевела деньги за ипотеку, часть оставила себе. В обед зашла в маленький магазинчик у метро и купила себе новое постельное бельё. Цвет морской волны, плотный хлопок. Давно мечтала о нём, но всё было не до того.
Когда вечером развернула комплект дома, Наталья Аркадьевна стояла в дверях спальни и смотрела с таким видом, будто Лада только что принесла домой чужое золото.
— Это что ещё такое? Зачем? Денег некуда девать?
Лада спокойно сложила простынь:
— Я свои трачу на себя. Разве это плохо?
— А Максим? Ты думаешь о нём? Ты думаешь о том, что ему носить нечего?
Лада взглянула на мужа — он стоял за спиной матери, смотрел в пол. Не сказал ни слова. Только смял угол подушки и ушёл в зал.
С той ночи Лада перестала ждать, что он встанет на её сторону. Она перестала пытаться делать вид, что всё ещё может быть по-другому. Она просто жила от разговора до разговора — и каждый разговор был всё короче.
В сентябре Наталья Аркадьевна устроила генеральную уборку. Без предупреждения. Лада вернулась с работы и увидела свои бумаги, разбросанные по кухонному столу. Свекровь сидела и щёлкала ручкой:
— Это что за счета? За что ты столько переводишь? Ты что, маме помогаешь своей? Ты мне хоть слово сказала бы!
— Это не твоё дело, — ответила Лада.
— Как это не моё? Это мой дом! — повысила голос Наталья Аркадьевна.
Лада прошла в спальню, собрала папку с документами и закрыла в шкафу на ключ. В тот же вечер она впервые не приготовила ужин — заказала суши и съела их на балконе, завернувшись в плед. Наталья Аркадьевна кричала за дверью:
— Ты мужу еду не оставила! Как ты его кормишь? Да я его тридцать лет кормила! А ты что?!
Максим открыл дверь балкона только под утро:
— Лад, ну зачем так? Мама переживает.
— Пусть съедет, Макс. Пусть вернётся домой.
Он не ответил. Лёг спать в зале.
Через неделю Наталья Аркадьевна подкараулила Ладу утром:
— Ты опять идёшь со своими? С подругами? С кем ты там крутишься? Может, ты думаешь, я не вижу? Думаешь, не замечаю, как ты мне под дверь сумки ставишь?
Лада растерялась:
— Какие сумки?
— Не прикидывайся! Я всё вижу!
Тогда Лада поняла — не договориться. Она собрала пакет, кинула туда зарядку, телефон, помаду и документы. Вышла на улицу босиком в кедах, которые стояли у двери. Села на лавочку во дворе и посмотрела на окна — их было видно сразу: Наталья Аркадьевна отдёрнула занавеску, за ней стоял Максим. Не вышел.
Лада уехала к коллеге, переночевала у неё на диване. Позвонила мужу ночью — он не ответил. Через два дня он всё же позвонил:
— Ты куда пропала?
— Домой я не вернусь, пока она там, — сказала Лада тихо.
Он выдохнул:
— Лад, ну ты чего начинаешь? Мамке и так тяжело. Она мне сказала, ты с каким-то мужчиной встречалась! Она видела тебя в кафе!
Лада не поверила своим ушам. Он это сказал без тени сомнения в голосе. Будто бы ждал, когда ей можно будет поверить чуть меньше, чем матери.
И тогда, через длинные секунды тишины, она услышала то самое, от чего всё внутри оборвалось:
— Сынок, смотри, кого ты домой притащил, я её с другим видела! — мать набросилась на невестку.
И Лада поняла: этот дом теперь не её. И этот человек — тоже.
– Ты мне не понравилась сразу, – начала свекровь, – даже имя твое не понравилось