Когда Лёша первый раз увидел Валентину Андреевну, ему показалось, что она просто строгая женщина, которая привыкла всё держать под контролем. На тот момент он считал это скорее плюсом: Таня часто терялась в мелочах, забывала о счетах и сроках, а её мать держала всё в голове — от оплаты детсада до похода к стоматологу. Лёша тогда думал, что лишняя ответственность на старте молодой семьи им не помешает.
Поначалу всё так и было. Валентина Андреевна жила в своём двушке на другом конце города и появлялась у них по делам — то помочь с внучкой, то принести что-то «из запасов». Лёша старался быть вежливым, он видел, что Тане спокойнее с матерью, значит, так надо. Но спокойствие оказалось обманчивым.
Всё началось с мелких фраз — «Лёш, ты бы полотенце после себя ровнее вешал», или «Ты опять посуду не дочистил — посмотри, как разводы». Таня отмахивалась, мол, маму не переделаешь, пусть бормочет. А Лёша и правда сначала не обращал внимания. Но бормотание постепенно превращалось в фон, от которого невозможно было спрятаться даже в наушниках.
Когда у них родилась Вера, Валентина Андреевна сначала помогала много — Лёша это ценил. Он работал допоздна, брал подработки, чтобы закрыть кредит за машину и отложить хоть что-то на ипотеку. Таня уставала — и вот тут тёща действительно выручала. Готовила, сидела с малышкой. Лёша был благодарен. Даже закрывал глаза на то, что та могла без спросу открывать их шкафы или переставлять продукты в холодильнике по «правильным» полкам.
Только всё это временное превратилось в постоянное быстро. На третьем месяце после родов Валентина Андреевна объявила, что ей «проще пожить у них пару недель». Пара недель растянулась в сезон — с весны на лето. За лето — на осень. Потом Веру надо было устраивать в ясли, потом она заболела, потом Таня вышла на полставки в свой отдел, и всё закрутилось так, что тёща как-то незаметно окончательно прописалась в их двухкомнатной.
— Мам, может, ты к себе на пару дней съездишь? — как-то спросила Таня, стоя с Лёшей в коридоре, когда он наконец набрался духу поговорить о «временной прописке».
— Да я что, мешаю кому-то? — удивлённо подняла брови Валентина Андреевна. — Ты же сама просила помочь.
Лёша стоял за плечом жены и молчал. Прямо сказать не мог — Таня грызла губу и делала вид, что всё нормально. Через день они снова жили втроём и делили между собой их пространство.
Поначалу Лёша пробовал шутить: «У нас тут трёхкомнатная, только третья комната — это кухня». Но шутка перестала быть смешной, когда он понял, что за ужином Валентина Андреевна садится напротив него и молча следит, сколько он положил соли, куда убрал хлеб и зачем налил себе второй стакан сока.
Таня всё чаще задерживалась на работе. По вечерам она возвращалась усталая, кивала матери, говорила дочке пару слов и исчезала в телефоне. Лёша ловил себя на том, что всё реже разговаривает с женой не о покупках и счетах. А Валентина Андреевна тем временем уже обсуждала с соседкой по лестничной клетке, как Лёша «швыряет деньги налево и направо».
— Я всё понимаю, — шептала она Тане по вечерам на кухне, громко, чтобы Лёша слышал. — Молодой ещё, всё ему хочется. Но мы-то с тобой знаем, сколько стоит сейчас коммуналка, а он новый телефон купил!
Лёша в этот момент сидел в зале, смотрел на горку игрушек, которые покупал для Веры, и думал, что телефон он купил в рассрочку — потому что старый сдох. Но объяснять уже было некому: Таня просто устало кивала, Валентина Андреевна тяжело вздыхала, а в комнате висел тот самый воздух, который пах обидой и бесконечным недовольством.
Однажды Лёша решился: он подал заявку на ипотеку. Хотел вытащить Таню, Веру — и себя — из этого дурного трёхугольника. Купят хоть маленькую трёшку на окраине, но будут без постоянного надзора. Когда рассказал Тане, она растерялась.
— Мам, ну что ты начинаешь? — взмолилась она, когда Валентина Андреевна услышала о планах. — Мы же ничего ещё не решили!
— Решили! — вмешалась тёща. — Это он всё решил! Деньги куда? С работы не вылезает, дочку не видит — ещё и влезет в ипотеку! Ты думаешь, я потом смотреть буду, как ты одна вкалываешь, а он с долгами?
Лёша в тот вечер не стал ничего отвечать. Он ушёл на кухню, заварил чай и выпил его стоя, глядя в мутное окно. С улицы тянуло холодом — и почему-то этим холодом всё чаще пахло и в квартире.
Лёша всегда думал, что главное — это работать и зарабатывать. Что если он будет приносить домой деньги, Таня будет спокойна, ребёнок будет в порядке, а Валентина Андреевна — ну что с неё взять, старшее поколение, привыкнет. Он искренне верил, что можно просто перетерпеть.
Но терпение всё чаще заканчивалось тогда, когда он открывал холодильник. Потому что тёща любила говорить о бережливости, но сама любила и порядок «по-своему». Продукты пропадали, потому что она перекладывала их с полки на полку. Лёша дважды выкинул испорченные мясо и сыр. Потом начал прятать что-то в морозилке, в дальнем ящике, но Валентина Андреевна всё находила.
— Ты зачем заморозил зелень? Она же свежая была! — возмущалась она.
— Чтобы не выбрасывать через неделю, — сухо отвечал Лёша.
— Так ты бы съел всё вовремя! — бросала она ему в спину, и Таня тут же вставала между ними, как стена.
— Мам, Лёша же прав, — говорила она тихо. — Не ругайтесь.
Но через день всё повторялось. И вроде бы мелочь — но этих мелочей копилось с десяток за день. Иногда Лёша ловил себя на том, что ждёт момента, когда тёща уйдёт в магазин или к соседке. Только тогда он мог просто выпить кофе на кухне молча.
Соседи в доме знали их историю лучше, чем Лёша сам. Кто-то случайно слышал их ссоры через стенку, кто-то сталкивался в лифте с Валентиной Андреевной. Та не упускала случая пожаловаться — на «молодого нахлебника», который «только требует и тратит», а она всё держит на своих плечах. Лёша пару раз натыкался на косые взгляды соседок у мусоропровода — и понимал, что слухи расползаются быстро.
На работе он задерживался всё чаще. Коллеги шутили: «Ты что, домой не хочешь?». Лёша только отмахивался, но однажды не выдержал и рассказал Саше из соседнего отдела всё как есть. Саша выслушал молча, вытащил сигарету и кивнул:
— Знаешь, что самое страшное? Она не уйдёт сама. Никогда. И жена твоя её не выставит.
Лёша тогда впервые всерьёз подумал: «А может, это я уйду?». Мысль была горькая, как вчерашний кофе. Но отпустить её он уже не мог.
На их годовщину свадьбы он пришёл домой с букетом. Купил Тане её любимые — лилии. Думал: пусть хоть сегодня всё будет спокойно. На кухне сидела Валентина Андреевна с Верыными кубиками в руках. Зачем они ей были — Лёша не понял.
— Таня ещё не пришла? — спросил он.
— Где ей прийти. Работает она, — с укором сказала тёща. — Ты бы лучше за ней заехал, раз уж цветы купил.
— Она сказала, что сама дойдёт. Я ужин приготовлю, — Лёша старался говорить ровно.
— Тоже мне, ужин, — Валентина Андреевна ткнула пальцем в сковороду. — Снова твоя поджарка? Соль одна.
Лёша выдохнул. Хотел бы не отвечать — но не смог:
— Вы же не едите это. Зачем вам?
— А что, я теперь в своём доме слова не могу сказать?
Он зацепился за эту фразу, как за острый край ножа:
— В своём доме? Вы тут живёте у нас, Валентина Андреевна.
— Да ты что! — Она вдруг повысила голос, что бывало редко. — Это ты у меня тут живёшь! Кто помогал Тане с первым взносом за эту квартиру? Я! Кто оформлял документы, чтобы ты по уши не залез в кредит? Я! Кто с внучкой сидит каждый день? Я!
Слово «я» стучало ему в виски. Он уже не слышал, что она ещё говорила. Только видел, как в коридоре показалась Таня, усталая, с сумкой, с этим «ну пожалуйста, не сейчас» в глазах.
Они поужинали молча. Лилии так и остались в обёртке, стояли на подоконнике у окна. Вера сидела у Лёши на коленях и перебирала лепестки — только ребёнок ещё не чувствовал, что этот дом будто с каждым днём становится всё теснее.
Через неделю Лёша собрался к нотариусу — хотел закрыть вопрос с разделом долгов. Тёща об этом узнала от Тани. Скандал случился ночью.
— Ты хочешь Таню оставить с долгами? — крикнула Валентина Андреевна так, что Вера проснулась и заплакала.
Лёша стоял в коридоре босиком и понимал, что у него дрожат руки.
— Я хочу, чтобы мы начали жить отдельно. Мы — семья. Ты тут при чём?
— Я при чём? — передразнила она. — Я всё это тяну, я за всем смотрю! Ты только деньги приносишь и тратишь их как тебе вздумается! Это мой внук! Моя дочь!
Таня стояла между ними, как всегда, с опущенными руками.
— Лёш, не сейчас. Давай завтра. Давай поговорим, пожалуйста, завтра…
Но завтра всё повторилось снова. Только на этот раз Лёша понял — завтра никогда не наступит, если он сам не заставит его наступить.
Он лёг спать на диване в зале. Слышал, как Валентина Андреевна шепчет что-то Тане в спальне, слышал, как скрипит пол под её шагами. Он не слышал только главного — за кого Таня в итоге будет завтра. Или никогда.
После той ночи Лёша будто разделился на две половины. Одна — на автопилоте ездила на работу, забирала Веру из сада, покупала продукты, мыла посуду. Другая — всё время сидела в голове и нашёптывала: «Ты тут лишний. Ты тут чужой. Она тебя выживет». И хуже всего было то, что Лёша начинал верить этой половине.
С Таней он почти не разговаривал. Она сама избегала прямого взгляда, отводила глаза, как школьница, пойманная на списывании. Он несколько раз пытался вытянуть её на разговор — предлагал посидеть на кухне, сходить куда-то втроём, оставить Веру у подруги на вечер. Таня кивала, но каждый раз в последний момент звонила и говорила: «Мама плохо себя чувствует, давай потом».
Однажды он вернулся домой раньше обычного и застал Валентину Андреевну на кухне за ноутбуком. Она искала какие-то бумаги — Лёша машинально посмотрел через плечо. Это была выписка с их счета.
— Вы зачем в мой онлайн-банк залезли? — спросил он тихо, но голос всё равно сорвался.
— Твой? — она медленно закрыла крышку. — Это всё общее, Лёшенька. Ты на что собирался тратить эти деньги? Или мне всё рассказывать не надо?
— Вы вообще понимаете, что это нарушение? Это мои деньги. Мои! — он сказал это громче, чем хотел, и сразу услышал за спиной Веру: «Пап, а чего ты кричишь?».
— Не ори на ребёнка! — рявкнула Валентина Андреевна, хотя он не на ребёнка орал. Вера тут же расплакалась, Таня прибежала с мокрыми руками и тряпкой.
— Что у вас опять? Что теперь?
— Пусть папа расскажет, — холодно бросила Валентина Андреевна. — Он же у нас большой хозяин. Счета свои прячет от семьи.
Лёша пошёл в ванну и долго смотрел на своё отражение. Он не узнавал этого мужика с запавшими глазами. Когда он успел так постареть? За три года? За полгода?
Вечером того же дня он набрался смелости и сказал Тане прямо: «Я снимаю комнату. Мне нужно дышать. Я не могу так больше».
Она сидела на краю кровати, с комком одеяла в руках, и молча кивала. И только спросила:
— А как же Вера?
— Я буду забирать её по выходным. Я буду всё оплачивать. Но жить с твоей мамой я больше не могу.
— Ты бросаешь нас, Лёш, — сказала Таня так тихо, что он еле услышал.
Он не ответил. Потому что не знал, что сказать. Потому что понимал: она сама всё бросила раньше него — только молча.
На следующий день он собрал сумку — два свитера, джинсы, ноутбук и детский рисунок, который Вера сунула ему в руку. Нарисовала дом. Без людей. Дом и солнце. Он хотел спросить: «А где мы с тобой?», но не спросил.
Валентина Андреевна стояла в коридоре и следила за каждым его движением. Сказала напоследок только одно:
— Ты же понимаешь, что ты нам всё должен?
Лёша посмотрел на неё так, как ещё никогда не смотрел. И не ответил.
Через неделю Таня сама позвонила — сказала, что Вера скучает. Он забрал дочку в маленькую съёмную комнату с одним окном и старым шкафом. Они пили какао, лепили из пластилина, а Лёша впервые за долгое время заснул без тяжести на груди. Слышал только дыхание Веры. Больше ничего.
Но он знал — это не конец. Что бы он ни делал, он всё равно будет должен. Всё равно услышит эти фразы за спиной. И однажды, когда он снова приведёт Веру домой, снова услышит скрип двери и её голос за спиной:
— Я тебя сюда не звала, — напомнила тёща зятю под вечер.
Свекровь высказалась на свадьбе сына