Когда Юля впервые увидела Олега с ключами от новой квартиры в руке, она подумала, что вот теперь всё пойдёт иначе. Им больше не придётся мёрзнуть в съёмных углах, ловить соседей в ванной и слушать за стенкой, как чужие люди выясняют отношения на повышенных тонах. Своя квартира — пусть и в ипотеку на двадцать лет — казалась тогда огромным шагом. Олег сказал: «Ты не переживай, я всё закрою, будем платить спокойно, ты пока на декрете посидишь». Тогда ещё Юля верила.
Через месяц после новоселья у Юли начал странно дёргаться левый глаз. Всё началось с мелочей: тёща Олега — Надежда Ивановна — сама предложила посидеть с маленьким Максом, когда Юля вернулась из больницы с младшим сыном. Первую неделю это и правда спасало — ребёнок орал по ночам, Олег на работе с утра до позднего вечера, а Надежда Ивановна тихо гладила ребёнка по спинке и шипела, чтобы Юля не шумела на кухне. Юля тогда решила — ну, пусть будет, раз помогает.
Но потом «посидеть» превратилось в «остаться». Мол, на ночь, потом ещё на пару дней — а потом и вещи Надежда Ивановна привезла: два чемодана и пёструю сумку, в которой Юля случайно нашла банковские квитанции. Она и глазом не моргнула — «Ну да, я свою квартиру сдаю посуточно, а что зря простаивать?» Юля не знала, что ответить — собственно, не спросила, можно ли так.
По вечерам Надежда Ивановна громко обсуждала с Олегом платежи за ипотеку. Вслух и как бы невзначай, но чтобы Юля слышала:
— Ты понимаешь, сынок, ты сам бы не потянул. Это я тебе помогла, ты не забывай. Так что я тут посижу — ну а что мне одной-то в той однушке?
Юля впервые тогда заметила, что Олег слушает мать, глядя в пол, и не вставляет ни слова. Ей хотелось сказать «Мам, мы сами разберёмся», но рот будто кто-то заклеивал. Неудобно — человек старый, пусть поживёт. Она сама так решила тогда, оправдываясь перед самой собой.
Потом пошли первые «тихие» замечания. Надежда Ивановна закрывала дверь в детскую и начинала:
— Юля, ты посуду не так ставишь. Она плохо отмывается. Вот смотри, у меня дома всегда всё блестело.
— Юля, Макса не так кормишь. Ты посмотри, он худой какой, надо кашки — и побольше сливочного.
— Юля, что это за кофе ты пьёшь? Химия одна, вот я тебе привезу нормальный, армянский, в зерне.
Юля кивала, глотала и думала: «Ну что, ну надо потерпеть. Она же бабушка, пусть». Олег всё так же кивал, будто его это не касалось. Только однажды сказал:
— Ма, ты помягче, Юлька устаёт.
— Устаёт? — Надежда Ивановна даже подскочила. — Это я устаю! Я с внуком сижу весь день, а она что? С телефоном на кухне! Молодёжь нынче…
Юля ушла тогда в спальню и закрыла дверь. Она видела, как Олег остался сидеть за столом с чашкой недопитого чая и опущенными плечами.
Через пару месяцев Надежда Ивановна распаковала всё — привезла ещё одеяло, кастрюли, пледы. В ванной появились её шампуни и крема. На кухне — старый пузатый чайник, которым Юля побрезговала бы даже у бабушки в деревне.
Макс подрос и начал ползать — Надежда Ивановна тут же разложила коврики, свои подушки, переставила стулья так, чтобы «ребёнок не ударился». Юля молча вернула всё обратно, и через день нашла вещи снова передвинутыми.
Олег к этому времени почти не ночевал дома — брал переработки. На Юлино «Почему ты всё время уезжаешь?» отвечал: «Деньги нужны. Ты же сама понимаешь».
Юля понимала, но злость царапала горло — что толку в этих переработках, если дома чужой человек хозяйничает, а ты вынуждена шептать в собственной кухне?
Однажды вечером Юля вернулась из магазина и застала Надежду Ивановну, роющуюся в их платёжках. Та подняла голову и спокойно сказала:
— Юлечка, ты зачем так много тратишь на еду? Надо экономнее, я тебе распишу меню. И, пожалуйста, оставляй чеки — я буду всё сверять.
Юля сжала пакет с картошкой так, что пластиковая ручка лопнула.
Она ещё не знала тогда, что это только начало.
В ту ночь Юля почти не спала. Макс капризничал, температура — зубы, сказала Надежда Ивановна. В три ночи Юля сидела с малышом на руках и слушала, как за стенкой её свекровь что-то шуршит — сортировала по папкам их семейные документы. Юля слышала каждое движение. Каждый шорох был как насмешка — чужая женщина роется в их жизни, и никто её не останавливает.
Утром Олег сказал:
— Ну ты что, Юль? Она ж добра тебе желает. Ей скучно одной, ты же понимаешь.
Юля выдохнула и не ответила. Слова у неё закончились. Она давно заметила: что бы она ни сказала, Олег стоял между ними, как занавеска — вроде и есть, а толку никакого.
В следующие дни Надежда Ивановна будто проверяла её на прочность. Началось с еды: суп «не такой», борщ «пересолен», макароны «твердые». При Юле она молчала, но потом Олегу шептала:
— Я подогрела — невозможно есть. Ты у меня никогда такой не ел!
Олег кивал, иногда что-то мямлил, а потом сам просил Юлю:
— Может, ты её послушаешь? Она опытная, всё-таки.
Юля выучила новый способ глотать злость — короткими глотками чая на кухне. Сидела на стуле и считала секунды, пока не услышит за спиной:
— Ты чего сидишь? Полы бы протёрла! Макс ведь ползает, грязно же.
Она развернулась однажды и сказала:
— У нас всё чисто. Не надо мне указывать.
Надежда Ивановна тут же всплеснула руками:
— Ах, ну конечно! Я мешаю! Я тебе не нужна! Я тут стараюсь, сил нет, сердце больное, а ты…
Юля смотрела, как эта женщина буквально тает на глазах: плечи опускаются, голос срывается — и тут же Олег. Подбегает:
— Ма, ну ты не расстраивайся. Юль, ну ты чего, скажи нормально. Она ж старается!
Юля ушла в спальню и уткнулась в подушку. Если бы можно было закричать так, чтобы никто не слышал.
Через пару недель свекровь решила обустроить детскую по-своему. Вынесла игрушки, которые Юля выбирала с Максом — яркие, пластиковые — и притащила старый ящик с советскими плюшевыми медведями и куклами с отколотыми носами.
— Это всё твоему Олежке было! — с гордостью сказала она. — Вот теперь Максик будет играть. А эти твои китайские — на помойку!
Юля вздрогнула.
— Пожалуйста, не трогайте его вещи без меня.
— Ты мне указывать будешь?! Я его бабушка!
В тот день Юля собрала игрушки обратно, вымыла их в ванной и спрятала в большой пластиковый ящик под кровать. Вечером услышала от Олега:
— Ма расстроилась. Ты бы мягче. Зачем ты так?
Она посмотрела на мужа и вдруг поняла, что перед ней не взрослый мужчина. Это всё ещё сын своей матери. И он не собирается вставать на чью-то сторону. Ему так удобнее.
Однажды Юля рискнула — пригласила в гости свою подругу Веру. Хотела просто выговориться. Вера пришла с пирогом, принесла кофе в пакетике и сказала: «Давай я за Максом посмотрю, ты хоть посиди, рот открой».
Они сидели на кухне, и Вера смеялась:
— Так ты её хоть раз выставь! Скажи — у нас семья, поживите у себя!
Юля крутила кружку в руках и знала — это невозможно. Если она скажет — Олег не поддержит. Он просто не сможет. Он промолчит — а значит, она останется одна против двоих.
На пороге Надежда Ивановна стояла с полотенцем на плече — будто ждала, когда гостья уйдёт. Едва Вера закрыла дверь, она начала:
— Кто это был? Зачем ты посторонних водишь? У нас дома ребёнок, муж устает. Мне, старой женщине, нервы трепать этими чужими…
Юля попыталась не вскипеть:
— Вера моя подруга, она помогает.
— Помогает! — фыркнула Надежда Ивановна. — С подругами ты жить собралась? Или с мужем? Ты сначала с мужем договорись!
Юля закрыла дверь в спальню и сидела на полу, слушая, как за дверью Надежда Ивановна шуршит на кухне — раскладывает свои кастрюли по местам.
На следующий день кастрюли Юли оказались в коробке в кладовке. Она их нашла случайно — и просто засмеялась. Смех был пустой, будто чужой.
Весной Надежда Ивановна решила подключиться к семейным финансам. Она потребовала:
— Олег, тебе надо зарплату мне на карту перечислять. Я хозяйка, я и распределю. Юля всё тратит зря — не умеет она.
Юля слушала и впервые за долгое время не смогла промолчать:
— Я работаю тоже. И свои деньги тратить буду сама.
— Какие твои деньги? — ухмыльнулась свекровь. — Ты живёшь в квартире, которую мой сын купил! И я помогла. Так что будь добра — общак общий!
Олег пробормотал что-то невнятное и уехал к клиенту. Юля осталась на кухне с холодным чаем и дрожью в руках. Она знала: если сейчас уступить — назад дороги не будет.
Она достала старый блокнот и начала записывать: расходы, покупки, продукты. Надо было видеть чётко — сколько чего уходит. И кто тут на самом деле хозяйка.
Потом медленно вычеркнула одно слово: «терпеть». Ей вдруг стало всё равно, кто что скажет. В голове было только одно: либо она, либо свекровь. В их квартире двое взрослых — и ребёнок, которому не нужен чужой командир.
Юля не сразу решилась сказать Олегу, что так больше не будет. Она ждала момент — когда он вернётся не поздно, не уставший, не рассеянный. Такого момента не было.
Вместо этого всё случилось само. Вечером, когда Макс заснул после очередного капризничающего дня, Юля увидела, как Надежда Ивановна роется в их шкафу. В их шкафу. Доставала пакеты с Юлиными летними платьями, рассматривала их, что-то откладывала. Услышав шаги, обернулась:
— Ой! А я тут хотела место освободить, я свои пледы переложу…
Юля стояла в дверях и чувствовала, что вот сейчас — или никогда.
— Пожалуйста, выйдите из моей спальни.
— Ты что, с ума сошла? — брови Надежды Ивановны полезли вверх. — Я порядок навести хотела!
— Это мой шкаф. Моя спальня. Я не просила трогать мои вещи.
Голос был ровный, чужой. Юля смотрела на женщину, которая каждый день перекраивала её дом под себя, и понимала — она больше не боится.
Надежда Ивановна издала смешок:
— Ах, ну да, хозяйка нашлась! Квартирка-то не твоя, милая! Ты б хоть поблагодарила меня, что я тебе семью держу!
Юля хотела ответить, но Олег вошёл в коридор и застал их стоящих напротив друг друга — как две стороны, между которыми больше не будет занавески.
— Что случилось? — Олег смотрел растерянно.
— Ничего, — сказала Юля тихо. — Просто я не хочу, чтобы кто-то хозяйничал в моей спальне. Мне этого достаточно.
Надежда Ивановна подалась вперёд:
— Ты слышал? Ты слышал, что она себе позволяет? Да если бы не я, ты бы этой квартирки не видел! Да она ж транжирит твои деньги, сына у тебя забирает!
Юля выдохнула:
— Олег, я прошу тебя. Разберись. Или я ухожу.
Олег смотрел то на мать, то на жену. Губы дрожали.
— Юль… Ну зачем ты так? Это ж мама. Она добра хочет…
Юля впервые за всё время не почувствовала обиды. Было как-то пусто — и даже легко.
— Я подожду в комнате, — сказала она.
Она закрыла за собой дверь, собрала одеяло в комок, укрыла Макса и села рядом на пол. Сквозь дверь слышались обрывки:
— …Я родила тебя! — Надежда Ивановна почти кричала.
— Ма, ну что ты…
— Она меня выгоняет! Я ради тебя всё! А она кто? Кто она?!
Юля поднялась и открыла дверь. В коридоре Надежда Ивановна стояла с поднятыми руками, как актриса на сцене.
— Ты кто такая, чтоб меня выгонять? — свекровь перешла на визг.
Юля смотрела прямо в глаза этой женщине — и вдруг поняла: у неё больше нет страха. Есть дом, который она будет защищать. Есть ребёнок, ради которого она выдержит любой визг.
Она шагнула к Олегу:
— Либо ты говоришь ей сам. Либо завтра я собираю Макса — и нас тут больше не будет.
Олег опустил глаза. За его спиной Надежда Ивановна продолжала кричать что-то про неблагодарность, про сына, про долг. Но Юля больше не слушала.
На кухне глухо тикали дешёвые часы. В детской тихонько сопел Макс. За стеной гремели слова, которые наконец-то перестали её пугать.
Через два дня Юля собирала чемодан. Маленький, самый дешёвый. Макс сидел рядом и крутил в руках машинку — ту самую, яркую, которую Юля достала с верхней полки.
Надежда Ивановна в коридоре шипела Олегу:
— Ты посмотри, что она делает! Она разрушает твою семью!
Юля молча застегнула молнию. Она знала: эта семья не разрушилась — она просто перестала быть чьей-то собственностью.
Когда она шагнула за порог, Надежда Ивановна снова взвизгнула:
— Ты кто такая, чтоб меня выгонять?!
Юля посмотрела на неё спокойно и закрыла за собой дверь.
Тихо, чтобы не разбудить Макса.
Лиза поживёт у тебя, она мне как родная дочь, а ты потеснишься — заявила свекровь. — А вы мне кто вообще, чтобы указывать