Наталья разрезала яблочный пирог на аккуратные треугольники, выкладывая их на блюдо. За окнами было серо, моросило, а в доме пахло корицей и выпечкой. По кухне суетилась тихая, собранная — не суетливая, а именно хозяйственная — женщина. Её всегда называли пунктуальной, надёжной, чистюлей. Иногда даже — «чересчур правильной». Ей бы это могло быть обидно, но она не обижалась. Наталья просто не умела иначе.
— Ой, какой запах! — заглянул в кухню Андрей, её муж. — Успеешь довезти до Лены горячим?
— Конечно, — улыбнулась Наталья. — Там только по трассе двадцать минут. Я заранее всё рассчитала.
Сестра Андрея — Лена — недавно родила. Наталья на правах золовки и «почти бабушки» возила ей пироги, куриный бульон и чистую пелёнку, если та не успевала стирать. Все в семье знали: если Наталья что-то пообещала — это как в камень высечено.
А вот тесть — Павел Андреевич — был её полной противоположностью. Весельчак, балагур, всю жизнь проработал водителем, на пенсии подался в «тусовщики». После смерти жены он несколько лет жил один, а потом вдруг — раз! — и привёз на семейный ужин «подругу Тамару». Тамара была лет на пятнадцать моложе, в пёстром платье, громкая, с жёстким голосом и манерой поправлять грудь при каждом удобном случае.
— Неужели она ему по сердцу? — делились потом в кухне женщины.
— По печени, скорее, — хмыкнул Андрей. — Тамара с ним теперь везде: и на даче, и на рыбалке, и в бане. У него второе дыхание открылось.
Сначала Наталья старалась не вмешиваться. Она не хотела быть «той самой невесткой», которая осуждает. И всё же, когда Павел Андреевич стал приходить к ним без предупреждения, часто с Тамарой — и нередко с ночёвкой — Наталья начала уставать.
— Да мы тихонько в зале поспим! — отмахивался он. — На кухне посидим, мы же не мешаем!
Но мешали. Особенно когда утром Наталья находила на кухне неубранные тарелки, недопитую водку, крошки в диване и Тамару в её халате.
— Я ж просто с утра в душ сходила, — смеялась та. — А твой халатик — такой уютный!
Андрей разводил руками:
— Папа у меня всегда был… ну, свободный человек. Придётся потерпеть немного. Влюблён он, как мальчишка.
Потерпеть не получилось.
Однажды Наталья пришла с работы, сняла обувь, пошла на кухню — и застыла. Тамара сидела за столом, красила ногти. На Натальиной скатерти, между прочим.
— Вы… решили остаться? — спросила Наталья. — А где Павел Андреевич?
— В гараж поехал, у друга машина заглохла. А я осталась, ты ж не против?
— Ну… Просто у нас гости вечером…
— А я не помешаю, — кивнула Тамара, не поднимая глаз. — Я к телевизору прикипела, с вашей собакой подружилась. Вы ж меня теперь почти родня! Ха-ха!
Наталья стиснула зубы.
«Почти родня» — это когда человек помогает, участвует, деликатен. А не хозяйничает, как будто всё здесь её.
За месяц таких визитов стало уже семь. Каждый раз — без предупреждения. Каждый раз — с шумом, запахами жареной рыбы, шутками, которые Наталья считала плоскими. Но главное — они приходили, как к себе. Не просили разрешения, не согласовывали. Просто врывались в её жизнь.
— Это временно, — снова пытался успокоить Андрей. — Отец влюблён. Потерпим.
— А почему терпим мы? — спросила Наталья. — Почему не он?
Андрей молчал.
Проблема была в том, что Павел Андреевич не был злым или коварным. Он просто… не понимал границ. Всегда был таким: громкий, уверенный, по-своему обаятельный. Наталья знала, что именно из-за этой легкости он не растерял друзей, его звали в компании, ему прощали многое.
— А ты всё в рамки загоняешь, — сказал ей однажды Андрей. — И от этого сама устаёшь.
Может, и так. Но рамки — это не тюрьма. Это порядок. Это уважение. Наталья это точно знала.
Через пару недель Наталья решила действовать. Не скандалить, нет — поговорить. Сесть и спокойно объяснить. Она даже написала себе на бумажке основные тезисы: «предупреждение за сутки», «дом — личное пространство», «время для отдыха».
Но в день, когда она собралась с духом, Павел Андреевич снова приехал. Без звонка. На этот раз с Тамарой, двумя сумками продуктов и… племянником Тамары по имени Владик.
— Вот, решили шашлычку пожарить, — сказал он. — Владик тут заскучал. Мы его взбодрим, а? Мангал разожжём, а ты там свой фирменный соус! Ну, где он у тебя?
И Наталья поняла: говорить уже поздно. Люди, которые так заходят, не ждут согласия. Они ставят перед фактом.
Она вышла в сад, села на лавочку и вдруг почувствовала, как слёзы подступают. Не от обиды — от бессилия. От чувства, что её дом стал проходным двором, и никто, кроме неё, этого даже не замечает.
Конфликт, который она надеялась решить по-человечески, только разрастался.
В доме пахло жареным мясом, в окне кухни мелькала фигура Владика — подростка лет пятнадцати с чересчур громким голосом и руками, которые ничего не держали крепко. Сначала он разбил бутылку масла, потом уронил соусник, а потом долго хлопал дверцей холодильника, разглядывая содержимое, как будто впервые увидел продукты.
— А есть что пожрать посерьёзней? — спросил он у Натальи. — Я там эту капусту с курицей не ем, чёт вообще не заходит. А чипсы у вас где?
Наталья хотела ответить, но промолчала. Тамара в это время уже вовсю хозяйничала — достала сковородку, поставила чайник, при этом оставив после себя жирные следы на плите. На её голове была Натальина резинка, на ногах — носки мужа.
— О, а где у вас фольга? Я знаю, вы её в каком-то шкафу прячете! — закричала она, не дожидаясь ответа, полезла в ящик с документами.
Всё происходящее выглядело не как «в гости пришли», а как будто они временно переехали — без чемоданов, но с полным правом распоряжаться пространством.
— Это мой дом, — напоминала себе Наталья. — Я могу установить правила.
Но неуверенность съедала. Павел Андреевич всегда заходил с хохотом, с песней, с анекдотом. Тамара была «весёлой бабой», с ней смеялись даже соседи, когда видели, как она сидит на лавке, болтает ногами и кормит голубей крошками из чужого пакета.
Однажды, возвращаясь с работы, Наталья увидела их у своего подъезда. Павел Андреевич сидел на капоте чужой машины, Тамара курила, а Владик кидал камушки в газон.
— Привет, Натусь! — крикнул тесть. — Да мы тут решили дождаться тебя. Чё, мы ж теперь свои!
— А у вас домофон не работает? — с трудом сдерживаясь, спросила она.
— Мы его и не пробовали, — честно ответила Тамара. — Мы думали, ты всё равно дома. Давно пора ключ нам дать, а то как-то глупо всё это — ждать под дверью.
С того вечера Наталья перестала спать спокойно. Андрей не видел проблемы. Он объяснял, что отец всегда был «народным», что ему трудно сидеть дома, и что, вообще-то, они могли бы и радоваться, что у того появилась «женщина рядом».
— Мы не обязаны быть базой для их любви, — сказала Наталья.
— А ты не перегибаешь? — вздохнул Андрей. — У нас что, трудно принять людей на пару часов?
— Это не «пару часов», Андрей. Это каждый раз, когда им вздумается. И не гости они нам уже. Они нас используют.
Она заметила, как муж смущённо отвёл взгляд. В глубине души он понимал, что она права, но не знал, как сказать отцу «нет».
Семья начала делиться. Свекровь — мать Андрея, вдова Павла Андреевича — жила отдельно, но, узнав о Тамаре, напряглась.
— Пусть живёт с кем хочет, — говорила она Наталье по телефону. — Но не в твоей кухне и не в твоих тапочках. Уважение должно быть. Это не девяностые.
Поддержка шла и со стороны соседки по площадке — тёти Зины, старой дамы с репутацией языкастой, но честной.
— Я их вчера видела, — сообщила та однажды. — Они у тебя в бельевом шкафу что-то искали. Я слышала, как Тамара говорила: «А где у неё постельное? Хочется что-то понежнее, а не это жёсткое». Это вообще что такое?
У Натальи перехватило дыхание. В её шкафу. Без разрешения.
— Всё, хватит, — сказала она себе вслух.
На следующий день она осталась дома с выходным. Дождалась Павла Андреевича, который, по обыкновению, появился после обеда с фразой:
— Эй, Натусь, а мы тут подумали, может, тебе помочь чё по дому? Тамара вон любит наводить уют.
Она посмотрела на него долго, спокойно, почти холодно.
— Павел Андреевич, мне нужно с вами поговорить. Серьёзно.
Он засмеялся, как всегда.
— Ну ты как следователь! Сейчас начнётся — протокол, подписи…
— Нет, — сказала она. — Просто разговор. На кухне. Без Тамары. И без смеха.
Он удивился, но пошёл.
— Мне тяжело это говорить, — начала Наталья. — Но вы с Тамарой нарушаете границы. Вы приходите без звонка. Вы ведёте себя как дома. Вы берёте мои вещи, вы не спрашиваете, вы…
— Так мы ж родные! — перебил он.
— Нет. Родные — это когда с уважением. Когда спрашивают. Когда не вторгаются. Это не родство, Павел Андреевич. Это нарушение.
Он помолчал. Потом вздохнул.
— Ну… Прости. Мы просто… Мы не хотели ничего плохого.
— Я знаю. Но так больше не будет. Я прошу — заранее звонить. Не приводить никого без согласования. Не брать чужие вещи. И да, халаты — тоже личное. Как и бельё. И тапки. И еда. Всё это — моё. Я вас не выгоняю, но прошу соблюдать границы.
Он долго молчал. Потом встал.
— Ладно. Я понял.
Она не была уверена, что понял. Но сказала то, что должна была.
Прошла неделя. Всё было тихо. Потом ещё неделя. Наталья почти расслабилась.
Но в третью пятницу, когда она села с книгой на диван, в дверь позвонили. Она открыла — и увидела Тамару с Владиком.
— Привет, Наташ, — сказала та с лёгкой усмешкой. — А мы снова решили заглянуть. Тут Владик пельмени хочет, а у нас газ отключили на профилактику. Отец твой дома?
— Нет, — сухо сказала Наталья. — Андрей — на работе. А Павел Андреевич — не мой отец.
— Ой, да чего ты такая вся важная? Мы ж только перекусим. Свои же. Кровиночка почти.
И Тамара шагнула в квартиру.
Наталья осталась стоять на пороге, чувствуя, как в груди поднимается знакомая уже волна бессилия. Но сейчас — не страха. Сейчас — злости. Тихой, взрослой, собранной.
— Постойте, — голос Натальи прозвучал неожиданно резко даже для неё самой. — Я не приглашала вас заходить.
Тамара обернулась в прихожей, прижимая к себе пакеты с едой, и с удивлением прищурилась.
— В смысле — не приглашала? Мы ж на минутку. Владик покушает, я посижу, потом уйдём.
— Нет, — медленно повторила Наталья. — Сегодня вы не останетесь. Я просила об этом Павла Андреевича. Просила уважать моё пространство. У меня выходной, и я хочу провести его в тишине. Одна.
— Ты чё, с ума сошла? — Владик фыркнул. — Мы же всегда нормально заходили. Мы не мешаем никому.
— Мешаешь, — коротко ответила Наталья. — Потому что ты не гость, а навязанный элемент. И мне надоело, что ты хозяйничаешь тут, как будто это твоя квартира.
Тамара распрямилась, будто собираясь встать в боевую стойку.
— Слушай, девочка, ты как-то оборзела. Ты думаешь, что ты тут королева? Мы, значит, душу вкладываем, с твоим Андреем за одним столом сидим, детей вам поддерживаем, на шашлыки мясо привозим — а ты нос воротишь?
— Вы сюда не душу приносите, а шум и хамство, — отрезала Наталья. — Своими тапками, своими «родственными» претензиями, своими чужими племянниками, которые роются в моём холодильнике и матерятся при соседях.
— Ты сейчас перегибаешь, — вмешался Владик, уже бросив взгляд в сторону двери. — Я вообще не хотел сюда идти. Это Тамара настояла.
— О, ещё и ты, — развернулась к нему Тамара. — Ты же сам говорил, что здесь уютно!
— Да мне вообще пофиг, где кушать, — пожал он плечами. — Я в «Додо» пойду.
Он вышел, хлопнув дверью. Наталья даже не вздрогнула. Тамара осталась одна, стояла растерянная, сжимая пакеты.
— Ладно, — сказала она и впервые не выкрикнула, а выдохнула. — Поняла я. Не зовёшь — не полезу. Не думала, что ты такая жёсткая. По тебе и не скажешь.
— Вот потому и приходится, — тихо сказала Наталья. — Потому что если не быть жёсткой — на тебе будут ездить.
Тамара ушла, громко ступая по лестнице. Наталья закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Плечи дрожали, в горле стоял ком. Но не от страха и не от боли. От того, что наконец-то она сделала то, чего так долго боялась — поставила границу.
Вечером пришёл Андрей. Она молчала. Он зашёл на кухню, разулся, сел за стол. Взгляд его был напряжённый.
— Мне звонил отец, — сказал он наконец.
— И что он сказал?
— Он… обозлился. Сказал, что ты унизила Тамару, выгнала её как собаку. Сказал, что ты никогда её не принимала и что ты всегда была против него.
— Он так и не понял, да?
— Понял. Но ему так проще — выставить тебя виноватой.
Наталья вздохнула. Она не хотела, чтобы Андрей оказался между двумя огнями, но выбора не было. Она слишком долго уступала.
— Я не хочу ссор с твоим отцом, — сказала она. — Но я не позволю, чтобы кто-то ломал мою жизнь. Даже твой отец. Даже если он думает, что это весело, душевно и «по-семейному».
— А ты уверена, что права?
Она обернулась к нему.
— А ты уверен, что можно вот так врываться к людям, как к себе, и считать это нормой?
Он молчал.
Прошла неделя. Никто не появлялся. Вторая неделя — тоже тишина. Наталья начала дышать легче, но знала — это временно. Павел Андреевич не из тех, кто просто «проглотит». Он затих, выжидает.
И она не ошиблась.
В субботу утром, когда Андрей собирался ехать за город, к ним в квартиру снова позвонили. На пороге стоял Павел Андреевич. В лёгкой ветровке, с мешком вещей и… с Тамарой под руку. Улыбались оба.
— Ну вот мы и приехали! — с нажимом проговорил тесть. — Решили с Тамаркой на выходные. Я Андрею писал в мессенджере, но он не ответил. Так что решили сюрпризом. Ты ж не против, Натусик?
Наталья обернулась. В дверях стоял Андрей. Он молча смотрел на отца.
— Что ты опять тут без спроса делаешь? — сказал он медленно, тяжело. Слова, как будто выдавленные сквозь сомнение и усталость.
Павел Андреевич застыл. Тамара нахмурилась.
— Я… думал, мы же свои. Я ж отец тебе.
Андрей посмотрел на Наталью. Она не улыбалась. Не кричала. Просто стояла и смотрела, спокойно, прямо, уверенно. Он вдруг понял — весь этот конфликт был не о Тамаре, не о Владиках, даже не об отце. А о ней. О женщине, которая долгие годы жила по правилам — и которую он слишком долго просил эти правила нарушать ради чужого комфорта.
— Поехали, пап. Мы не дома. У тебя свой. Там и отдыхай.
Павел Андреевич молча развернулся. Слишком тихо. Тамара за ним. Наталья закрыла дверь, но на душе у неё не было победы. Только тишина.
Конфликт не закончился. Он просто завис в воздухе. Ни звонка, ни объяснений. Только тишина. И кто-то — обязательно — в ней не согласен.
Финал, как и положено, остался открытым.
Помоги сестре деньгами, — заявила мама