— Дошло, вижу, что действия твоей мамы – это не про любовь ко мне, а либо про контроль надо мной, либо про собственный эгоизм, когда «делаю так, как хочу я, на остальных плевать».
Глава 2
— Кира, нам надо поговорить, — этот тон свежеиспеченного мужа и сам разговор с ним были предсказуемы.
Кира знала, что многие мужчины защищают своих матерей при любых обстоятельствах.
Знала – и не могла в этом обвинять ни Артура, ни кого либо еще.
Потому что сама не была уверена, чью сторону бы приняла, если вдруг ее отец начал жаловаться на мужа.
Отмахнуться от слов человека, которого знаешь всю жизнь и которому, как правило, все, включая эту самую жизнь, готов доверить – на такое не каждый способен.
Особенно если раньше не было каких-либо прецедентов. А у Артура их не было: насколько знала Кира, в семье всегда были ровные и спокойные отношения, без всяких там манипуляций, угроз и рукоприкладства.
Так что вполне предсказуемо, что муж решил, будто жена раздула ссору на пустом месте (а свекровь именно так все и подала наверняка).
И сейчас будет увещевать ее «потерпеть немного» ради мамы.
— Я тебя слушаю, — вытерев руки о передник, она отставила в сторону кастрюлю, которую до этого вычищала до блеска и приготовилась слушать то, что скажет ей муж.
— Мама мне звонила. Плакала. Говорила, что ты ей чуть ли не см.ертельное оскорбление нанесла.
Понимаю тебя, все-таки чужой человек в жизни появился, но не могла бы ты быть как-нибудь… помягче с ней?
Все-таки она мне родная и, сама понимаешь…
Можно было бы и не слушать, в принципе, все равно ясно все, как божий день.
Но Кира все же выслушала и просьбу «уступить в какой-то мелочи», и объяснения, что «вот такая у меня мама», и обещания, что она не будет появляться в их жизни так уж часто, а раз в неделю можно и потерпеть…
И самое главное – что она таким способом показывает свою любовь.
— Хорошо, как скажешь, — послушно кивнула Кира.
Спорить и доказывать свою точку зрения словами не было никакого желания.
Поэтому она поступила совершенно иначе – сделала вид, что согласилась с мужем, а сама устроила ему то самое «потерпеть» на протяжении вечера и всего следующего утра.
Всего-то и понадобилась щелкающая ручка и альбом для рисования в руках.
Обычно она делала наброски карандашом, но уж для дела-то не жалко и непривычный инструмент в руках подержать.
— Прости, не могла бы ты так не делать? – попросил муж уже двадцать минут спустя. Долго продержался! Кира знала, что эти щелчки он ненавидит.
— Что?
— Ручка. Ты же знаешь, что я ненавижу этот звук.
— Можешь и потерпеть. Еще полчаса максимум и на сегодня я закончу.
— На сегодня?
— Ну да. Завтра еще порисую вечером.
— Кир, а не могла бы ты это делать в другом месте или в другое время?
— Почему?
— Ты серьезно сейчас?
— Но ты ведь серьезно требовал у меня «потерпеть» то, что я терпеть не могу. И тебя хватило на подобный сеанс терпения только на двадцать минут, заметь.
Почему твое стремление избавиться от раздражителя нужно уважать, а мое игнорировать и считать незначительным? – в лоб спросила Кира.
— Проучить меня решила?
— Не проучить, а засунуть на часик в мою шкуру, — снова щелкнула ручкой Кира.
Муж рыкнул и ушел на кухню, оставив Киру дорисовывать в одиночестве. Спать легли молча.
А на следующее утро Кира за завтраком демонстративно положила на стол ручку и предложила продолжить разговор.
Верней – дать ей высказаться до конца, а Артур пусть сам выслушает и выводы сделает.
— Что ты почувствуешь, если я тебе сейчас скажу что-то вроде «милый, ты не мог бы перестать мне приносить цветы? Я их не очень люблю на самом деле».
Вот именно таким тоном, без претензий и обвинений в чем-либо.
Мол, я понимаю, что ты так выражаешь свои чувства и делаешь это потому, что букет – один из стандартных элементов ухаживаний, но мне конкретно вот эта опция в списке не особо-то и заходит.
— Во-первых, я расстроюсь, что ты мне этого раньше не сказала.
— Хорошо, изменим условия, я тебе сказала это после первых двух свиданий.
— Ну мне-то какая разница, веники таскать или конфеты какие-нибудь.
Главное, чтобы тебе нравилось, — не раздумывая, выдал муж.
Тут же замер, осмысливая только что сказанное.
— Дошло, вижу, что действия твоей мамы – это не про любовь ко мне, а либо про контроль надо мной, либо про собственный эгоизм, когда «делаю так, как хочу я, на остальных плевать».
— Ну если так-то посмотреть… — Артур вздохнул. – Вот тебе в психологи идти надо было, а не в маркетологи.
— Маркетологи – тоже психологи, если, конечно, действительно в своей теме шарят, а не просто корку получили и работать пошли как-нибудь.
Но вот вне зависимости от того, психолог я, или нет, с твоей мамой что-то надо делать.
Мой дом – это место, где я хочу быть в безопасности и комфорте, знаешь ли, а не постоянно ждать, что кто-то меня сейчас придет и сгребет в охапку.
— То есть дома никаких обнимашек?
— Хотя бы дома. Уж у нее в гостях на ее территории я, так и быть, смирюсь, — уступила Кира.
Разговор со свекровью вышел тяжелым.
Та явно умела манипулировать (хотя раньше, со слов Артура, в этом замечена не была), поэтому каждое слово Киры пыталась вывернуть так, чтобы ситуация вернулась на выгодное ей поле.
Но молодая женщина жестко стояла на своем.
Нет, терпеть чужие лапанья – ненормально, даже если это мама мужа (да хоть бы и своя собственная.
Нет, любовь – это когда делаешь человеку хорошо, а не требуешь, чтобы ради тебя он сделал себе плохо.
— Может быть, тебе стоит обратиться к какому-нибудь специалисту? Это ненормально, когда человеку противны чужие объятия.
Ведь прикосновения – это, между прочим, основное средство коммуникации между людьми.
— Речь, — тут же поправила Кира.
— Что?
— Основное средство коммуникации – речь. Прикосновения и жесты вторичны. И к специалисту мне не надо – я только полгода как с профосмотра и никаких странностей у меня люди в белых халатах не нашли.
Я просто не люблю обниматься, все. Без всяких психологических травм и тяжелого прошлого. Не мое это.
Конечно, были обиды. Конечно, были потом еще несколько раз завуалированные претензии. Но постепенно эта волна сошла на нет.
И вот сейчас все пошло по второму кругу после появления на свет Олечки. Верней даже – после переезда Артура и Киры на шесть лет на Север, когда дочери было три, и последующего возвращения в родной город.
Бабушка, которую Оля до этого видела лишь по видеосвязи и с которой любила общаться, умудрилась с первых же недель «живого» общения полностью испортить впечатление ребенка о себе.
Ведь Оля тоже не любила обниматься. А еще Кира с Артуром учили дочь, что у нее есть не только обязанности, но и права. И одним из таких прав была личная неприкосновенность.
Да, если она не хочет обниматься – она может отказаться обниматься. Да, ей необязательно делиться своими игрушками, если она не хочет.
Да, абсолютно нормально не делиться, если не дружишь с человеком и он ничем не делится с тобой.
Да, есть нормы вежливости и такта, но в некоторых ситуациях эти самые вежливость и такт абсолютно неуместны, например – когда вежливо человек не понимает.
— Олечка, ты расскажи бабушке, почему не хочешь с ней обниматься, только один на один и так, чтобы остальные не слышали, хорошо?
Подлови ее где-нибудь и скажи, — подучила дочь Кира за несколько дней до дня рождения.
Но случая все не представлялось, а потом бабушка зашла в незапертую комнату внучки и случилось все так, как случилось.
— Мне так нравилось с ней общаться по интернету, — расстраивалась Оля за завтраком. – Она казалась такой классной, играла со мной в игры, когда вы были заняты, а еще можно было ей рассказать что-то секретное и она никому не пробалтывалась.
А потом раз – и все испортилось.
— Оля, я понимаю, что ты расстроена, но это не те обстоятельства, на которые ты можешь повлиять. Бабушка такой человек.
Если ты хочешь и дальше с ней продолжать общаться, то придется терпеть. Или же не терпеть, но тогда все может закончиться.
— Лучше пусть заканчивается, — вздохнула Оля. – Не люблю, когда от чужих рук синяки, этого на тренировках хватает, — призналась она.
Бабушка не звонила ни Кире, ни Оле целых две недели. Видимо, ждала, что кто-то из «девчонок» оттает, вспомнит о совести и решит, что худой мир лучше доброй ссоры.
Но Ольга, как и Кира в свое время, в принципиальных вопросах на контакт не шла и уступать не планировала.
Не будет она обниматься с бабушкой так, как та любит это делать. И терпеть непонятно ради чего тоже не будет!
А если бабушке настолько плевать на внучку, что она согласна причинять ей неудобства и чуть ли не физический вред ради своих «хотелок» — то и не надо с такой бабушкой общаться.
А потом бабушка все-таки пришла.
Как потом сказала Оля – даже подмышками в этот раз не пахло.
Уж о чем они разговаривали, Кира не в курсе, но судя по сияющему лицу дочери – конфликт сошел на нет.
Потом Оля призналась, что они «нашли компромисс».
— Мы с бабушкой решили, что обнимать ее буду только я. Это мне несложно, и ей приятно.
Правда, она пробовала говорить, что из-за мелочи нельзя ссориться, но я сказала, что для меня это не мелочь, а значит – важно и нужно.
— Правильно ты все сказала, Оля, — показала Кира большой палец, подмигнув мужу.
Тот лишь вздохнул и закатил глаза. Иного исхода он и не ожидал. Ведь в одном мама была точно права – Оля унаследовала Кирин характер и привычку стоять на своем в важных для себя вещах.
И пусть пока что это умение было опробовано только на родной бабушке, но в будущем в этой жизни оно явно девочке пригодится.
Да я же ничего вам не обещал, ни в наследство, ни в дар отписать, родные мои, — сказал Федор своим родственницам