Лена проснулась, как обычно, в шесть утра. На кухне пахло тишиной. Вова ещё спал — после смены его лучше не трогать. Сын, Артём, в своей комнате мирно сопел, укрывшись одеялом до носа. Только вот в соседней комнате, где с недавних пор жила Оля, его жена, уже хлопали дверцей шкафа и гремели в ванной.
Лена не считала себя капризной свекровью. Наоборот, с самого начала старалась быть мягкой. Уважала выбор сына, не вмешивалась, не задавала лишних вопросов. Когда молодые обратились за помощью — снимать квартиру не тянули, попросились к ним — Лена не раздумывала. Согласилась сразу.
— Тёма — мой единственный, — говорила она подруге Нине. — Не могу же я его на улицу выгонять. Пусть поживут. Мы с Вовой терпеливые. А там, глядишь, накопят и переедут.
Сначала и правда всё шло терпимо. Но спустя полгода Лена поняла: всё это — не на время. Это надолго. И что характер у невестки, мягко говоря, специфический.
Оля ни разу не встала утром готовить завтрак. Ни разу не вымыла пол. Не предложила помочь с магазинами, не заикнулась о счетах. Зато обижалась, если Лена заходила в их комнату без стука. Или если Артём помогал матери в огороде.
— Ты маме угодить хочешь или семью строить? — как-то прошипела она Тёме. — Тебе тридцать, а ты до сих пор под каблуком.
Тёма промолчал. А Лена всё слышала — тонкие стены в старой сталинке были не щадящими к чужим разговорам.
Она пыталась закрывать на всё глаза. Напоминала себе, что молодым трудно. Что Оля растёт, привыкает. Что любовь сына важнее мелочей.
Но с каждой неделей терпеть становилось всё труднее.
Первой громкой каплей стала история с ключами. Лена всегда оставляла их в вазочке у входа — удобно. Но в какой-то момент ключи начали «теряться». Один раз — случайность. Второй — ну ладно. Но когда Лена пришла с сумками, вся в снегу, а в замке торчала Олина шпилька, она едва не заплакала.
— Я не люблю, когда чужие заходят без предупреждения, — пожала плечами Оля. — Это моя граница.
— Но это же мой дом…
— Пока мы здесь живём, он наш общий.
Лена тогда ушла на кухню, не сказав ни слова. Позже Вова покачал головой и сказал:
— А ничего ты с этим не сделаешь. Она тебя с порога выгонять не будет. Она просто будет делать, чтоб ты сама ушла.
Потом начались проблемы с продуктами. Лена замечала, что исчезает то, что она готовила на семью. Ужинала поздно, после работы. Разогревала суп — половины уже нет. Котлеты исчезали, десерты «улетали», даже салат с крабовыми палочками, который она оставила к ужину, оказался «уже съеденным».
— Я думала, это просто стоит, — пожимала плечами Оля. — А ты разве подписываешь, чьё что?
— Я готовлю на всех. Просто хотелось бы, чтобы к вечеру оно ещё оставалось.
— Ну тогда готовь побольше.
Лена пыталась поговорить с Тёмой. Не обвинять — объяснить.
— Сынок, я не против. Но давайте как-то по-честному. Если вы уж семья, может, вы и продукты частично закупать будете? Я ж не тяну всё это одна…
Тёма долго молчал, потом сказал:
— Мам, не начинай. Она и так говорит, что ты её не любишь. Что чувствуешь себя хозяйкой, а нас как квартирантов держишь.
— А вы разве не квартиранты? Только без оплаты…
Он снова промолчал.
Соседка с третьего этажа, Валентина Львовна, как-то обмолвилась:
— Оля — девка сложная. У нас таких на работе было полно. Сначала ангелами притворяются, потом захватывают территорию. Она тебя морально выживает, Лен.
Лена вздрогнула. Слишком уж точно сказано.
Однажды вечером Лена не выдержала. После работы, с полными сумками, она зашла в кухню и увидела, что её кастрюля стоит пустая. А в раковине — гора грязной посуды. На столе — чашка с чаем, недоеденный пирог, и разбросанные бумажки от шоколада.
Оля сидела в телефоне, в наушниках. На просьбу помочь с уборкой ответила:
— У меня сейчас важный звонок. Вообще-то личное пространство — это базовая вещь, если что. Вы всё время нарушаете его. Я устала жить в напряжении.
Лена стояла с пакетами, в мокрых ботинках, среди хлама — и не знала, куда деваться.
— Ты же сама всё разрешила, — сказала ей позже Лариса, коллега по отделу. — Я бы в первую неделю поставила ультиматум. А ты всё терпела. Вот теперь и результат.
Лена тяжело вздохнула. Она и правда всё разрешила. Только не рассчитывала, что это превратится в борьбу за выживание.
Весна наступила незаметно. Сначала — робкими каплями с крыши. Потом — затяжными серыми дождями. А затем — запахом талого снега и земли, который Лена всегда любила. Только в этот раз ничего радости не вызывало.
С утра на кухне она столкнулась с Олей. Та стояла у плиты, в пижаме, щёлкала семечки и помешивала кашу. На Ленин взгляд даже не подняла.
— Доброе утро, — сказала Лена нейтрально.
— Угу.
Лена поставила чайник. Подумала — и спросила:
— Оля, ты сегодня дома?
— Ага. У меня выходной.
— Тогда помоешь пол в коридоре? Там после Артёмкиной обуви грязь.
— У меня спина, — отрезала Оля. — А вообще, может, это Артём сам уберёт?
Лена ничего не ответила. Просто взяла веник и тряпку. Спина у Оли «болела» всегда, когда дело касалось тряпки.
На следующий день, вернувшись с работы, Лена увидела в ванной Олины вещи — вёдро, тазик, какие-то банки. Всё это занимало полку, где раньше лежали Вовины бритвы и шампунь.
— А где Вовины вещи? — спросила она сына.
— Оля сказала, что ей нужно место.
— А ему не нужно?
Тёма снова пожал плечами.
— Мам, ну ты же понимаешь… Женщины любят, чтобы в доме было по их. Ты сама такая. Папа же не против?
— Папа вообще в ванную теперь ходит, как на вокзал. Быстро-быстро, на цыпочках.
Однажды Оля поставила ультиматум: или Лена не заходит в их комнату, даже когда убирает, или она купит замок.
— Там наши вещи. Я не хочу, чтобы кто-то без спроса лазил по полкам, даже если это “мама”.
— Я просто вытирала пыль, — пыталась объясниться Лена. — Я ж не лезу в шкафы…
— А я не хочу, чтобы кто-то был рядом с моей косметикой или бельём. Это личное.
К маю Лена начала замечать, что в доме стало душно. Не из-за погоды — от атмосферы. Вова молчал, но взгляд у него становился всё тяжелее. Артём чаще уходил гулять. Лена — задерживалась на работе, а по выходным пряталась у подруг или у старенькой тёти в другом районе.
Разговоры с Олей сводились к минимуму. Диалогов не было — только колкости.
— У вас сковородка вечно с пригаром. Я могу купить свою, если не обидитесь, — с невинным видом сказала Оля однажды на кухне.
— Не обижусь. Главное, чтобы вы ещё и плиту начали за собой мыть.
— Ну, простите, что не всё делаю так, как “у вас принято”.
Попытка поговорить снова потерпела неудачу.
— Оля, я правда стараюсь быть терпимой. Но, может, вы хотя бы время от времени будете что-то покупать в дом?
— Мы и так покупаем. Я вот вчера фрукты взяла.
— Один банан и два яблока?
— А что, не считается?
На работе Лена уже не смеялась с коллегами. В столовой ела молча. Однажды Лариса не выдержала:
— Лен, ну ты чего? У тебя всё лицо в себе. Что там опять?
— Да та же история. Знаешь, я себя чувствую чужой в своей квартире. Как квартирант. Только вместо хозяина — гостья.
— Скажи им! Хватит уже молчать! Поставь условия.
— Я не умею. Не мой стиль. Я боюсь сына потерять. Он к ней… привязан.
— А он к тебе не привязан, ты хочешь сказать?
Лена не знала, что ответить.
Соседи начали перешёптываться. Однажды Валентина Львовна встретила Лену у подъезда.
— У тебя Оля в подъезде закурила, между прочим. И мусор у лифта бросила. Её слова: “Я не обслуживающий персонал”. А это к чему вообще?
Лена развела руками. Она и сама заметила, что общие вещи — ведро, веник, даже лифт — стали «не её заботой». Оля отказывалась убираться даже на площадке, утверждая, что «это не входит в её обязанности».
— Мам, — сказал однажды Тёма, — ты просто слишком переживаешь. Вы такие разные с Олей. Вы обе хотите быть главной женщиной в доме.
— Я не хочу быть главной. Я просто хочу, чтобы в доме была вежливость. Хоть капелька уважения. Я же с вами нормально.
— Она тоже старается. Просто ты не видишь этого.
Позже Лена случайно подслушала, как Оля говорила с подругой по видео:
— Я вообще не понимаю, зачем она нам здесь. Её время прошло. Надо как-то аккуратно намекнуть, что пора уже… уйти в тень.
— А ты уверена, что он это примет? — спрашивала подруга.
— Если нет — значит, мы всё ещё не семья. Тогда и смысл мне с ним жить?
В ту ночь Лена долго не могла уснуть. Сидела на кухне, в халате, пила холодный чай. В голове крутились фразы: «пора уйти», «в тень», «её время прошло». Раньше она так про начальниц рассуждала — теперь сама стала «тем, что надо подвинуть».
Начало лета выдалось жарким, душным, будто само время не давало дышать. В квартире стояла липкая тишина, и даже вентилятор, который Лена поставила на кухне, не спасал — только гонял горячий воздух.
Оля почти не выходила из своей комнаты. Сидела в наушниках, что-то строчила в ноутбуке, говорила на повышенных тонах в голосовые. Иногда хлопала дверью. Иногда смотрела на Лену с такой усмешкой, что та чувствовала — её будто измеряют взглядом, как ненужную мебель: громоздкую, старую и мешающую жить.
В тот день всё началось с малого.
Лена пришла с рынка, усталая, с двумя сумками в каждой руке. На лестничной площадке услышала, как кто-то орёт из открытого окна:
— Я здесь никто? Да? А она всё решает?
Оля.
В квартире было жарко, пахло духами и горелым. В ванной — мокрые полотенца на полу. На кухне — разбросанные огрызки от яблок. В раковине — тарелки с засохшим соусом. Вова сидел у окна с газетой, молчал.
— Что случилось?
— Они поругались, — отозвался он. — Оля хотела поехать на дачу, а Тёма сказал, что надо помочь тебе с окнами.
— И?..
— Она сказала, что ему пора выбирать — он сын или муж.
Лена молча пошла в комнату. Через пару минут Артём зашёл к ней.
— Мам, ты же понимаешь, это не против тебя. Просто она тоже хочет внимания. И я между двух огней.
Лена посмотрела на него. В этот момент он ей показался каким-то маленьким, неуверенным мальчиком.
— А ты — огонь или дрова, Тёма?
— Что?
— Забудь, — устало сказала она. — Иди.
Позже Лена услышала, как Оля что-то шепчет в трубку. Потом — стук дверцы шкафа. И через десять минут — громкий разговор с кем-то в коридоре.
Выглянула — и увидела, как по квартире ходит незнакомая девушка, в шортах и с телефоном в руке.
— Это кто?
— А, привет, — бросила Оля через плечо. — Это моя подруга. Она останется на пару дней. Надеюсь, ты не против.
— А предупредить?
— Ну мы же все семья. Ты же сама говорила — дом общий.
— Оля, это неуважение. Надо хотя бы спросить.
— Хорошо. Считай, я спросила. Ты против?
Лена почувствовала, как сжимается горло. Сил кричать не было. Ни слов, ни даже эмоций. Просто глухая пустота внутри.
Вечером Лена услышала, как Оля и подруга смеются на кухне. Снова обсуждают «токсичных родственников», «мам, которые не умеют отпускать» и «старое поколение, у которого свой бзик на порядок».
Она встала, пошла к ним. Зашла на кухню.
Обе притихли.
— Девочки. — Лена старалась говорить спокойно. — В холодильнике мои продукты. Пожалуйста, не трогайте курицу. Я завтра хотела сделать плов.
— Ой, а мы её уже разморозили, — сказала подруга. — Я думала, это общее.
Оля добавила:
— Ну прости, если что. Мы купим потом. Хотя… это ж всё на всех, разве нет?
Позже Лена застала, как Вова собирает инструменты в гараж.
— Я не выдержу, — сказал он. — Уеду к брату в деревню. Хоть на время. Иначе с ума сойду. Это не дом, а проходной двор.
— Уезжай, — сказала Лена тихо. — Я тут пока разберусь.
Ночью она лежала в темноте. Думала о том, как всё начиналось. Как она хотела быть хорошей, понимающей. Как старалась не навязываться, не давить. Как мечтала о внуках, о семейных вечерах на кухне. И как всё это превратилось в постоянную борьбу за место и воздух.
С утра, собравшись на работу, Лена услышала, как подруга Оли что-то снова вещает в телефон:
— Мы её додавим. Осталось чуть-чуть. Она уже на грани.
Лена остановилась. Сердце стучало глухо. Потом вдруг всё как будто прояснилось.
Днём она пришла домой, села на кухне. Оля сидела напротив, ела пиццу из коробки.
— Ты что-то хотела?
— Нет, — ответила Лена. — Просто посижу. Это ещё моя кухня, вроде как.
Оля усмехнулась. Потом встала, пошла в комнату, громко хлопнула дверью.
Лена взяла листок бумаги и начала писать список — вещи, которые нужно забрать, документы, договор с дачи, кое-что из сервиза. Потом перечеркнула «сервиз» — не нужен. Ничего не нужно, если нет спокойствия.
Позже она сказала Вове по телефону:
— Не переживай. Всё будет хорошо. Просто я немного устала.
Он спросил, будет ли она ставить ультиматум.
— Нет, — сказала Лена. — Я не буду никого выгонять. Просто уйду сама — и всё.
Она не плакала. Не злилась. Только чувствовала, как из груди уходит тяжесть. Не обида — пустота. Та, что остаётся, когда всё сказала, всё поняла и решила. Без крика. Без объяснений.
В прихожей снова лежали чужие кеды. На кухне — шумел чайник, который никто не выключал. А Лена просто стояла с сумкой на плече и смотрела на свой дом — уже не свой.
Дверь за её спиной захлопнулась тихо.
И всё.
Свекровь и муж подбивают меня быстрее завести детей