Когда они с Лешей получили одобрение по ипотеке, Лена выдохнула. Маленькая двушка в спальном районе, конечно, не мечта всей жизни, но своя. Без съемных квартир, без чужих кастрюль, без мокрых тапок незнакомых людей в ванной. И главное — без бесконечных визитов его матери.
С первого дня брака Ольга Петровна будто установила свою вышку наблюдения: звонила каждый вечер, писала сыну сердитые сообщения, если он «слишком долго» не отвечал, могла внезапно приехать на выходные. Улыбалась, приносила пироги, спрашивала, почему у Лены «такой невеселый маникюр» и зачем ребенку так много книг, если есть мультики.
Леша говорил, что она просто хочет поучаствовать в жизни, помочь, быть рядом. Лена, сжав зубы, терпела. Она не хотела ссор, не хотела обид. Особенно перед покупкой квартиры — Ольга Петровна помогла с первоначальным взносом. Правда, потом не раз об этом напоминала.
— Мы же одна семья, — говорила она Лене, наливая себе чай в гостях, — а не какие-то там посторонние.
Сыну она говорила другое.
— Я ж тебе родная, Лешенька, мне не жалко. Только пусть Леночка не думает, что теперь всё — она тебя от меня «выкупила». Это ты мой, с рождения мой.
Леша нервно смеялся. Он вообще стал нервным, когда разговор касался его матери. Не знал, как поставить границы, и не хотел ставить. У него была идея фикс — чтобы все были довольны. Лена сначала тоже хотела. Но потом поняла: тут либо она довольна, либо Ольга Петровна. Варианта «вместе» не существовало.
После переезда Ольга Петровна исчезла из поля зрения на две недели. Потом пришло сообщение:
«Сынок, у нас с Василием всё. Я ухожу. Иду к вам. Времени нет, потом объясню. Люблю».
Василий был её вторым мужем. В Лениной голове сразу же вспыхнуло: «А почему именно к нам?!» Но вслух она ничего не сказала. Леша пожал плечами:
— Ну, временно. Пока не решит, куда податься. Мы ж не оставим её на улице?
Лена знала, как заканчивается «временно». Особенно, если не сказать чётко и сразу. Но тогда она промолчала. У неё был на работе важный проект, ребенок с температурой, и мыслей о конфликтах просто не хватало. Она скинула постельное белье в комод и уступила свекрови комнату сына — на пару дней, как сказала себе. Ребенка перенесли в спальню к ним.
Ольга Петровна въехала с двумя чемоданами, пакетами, вазой (стеклянной, с золотым ободком), икрой, кастрюлями и гладильной доской. Обняла Лешу у порога:
— Ну вот, дома, родной. Как же тут тепло и уютно! А главное — свои люди!
Своей она считала только себя и сына. Лена чувствовала это буквально в каждом взгляде и слове. Ребенка она называла не иначе как «наш с Лешей малыш». Говорила про воспитание: мол, внука «перекормили эмоциями», надо строже. Еду Лены критиковала — солено, пресно, жирно. «Вот у меня мужики всегда просили добавки». Даже в шкаф на кухне заглянула, вздохнула и переставила специи «как удобно».
Леша в это время почти не бывал дома: работа, переработки, командировка. А когда возвращался — валился на диван и просил «не начинать». Лена старалась не начинать. Но на третий день, когда на пижаме сына оказалась чужая помада, Лена не сдержалась:
— Это нормально, по твоему? Мы теперь делим с ребёнком спальню, у нас нет личного пространства, а она ходит в его комнате, в его вещах!
Леша пожал плечами:
— Она же временно. Ты же понимаешь, у неё сейчас сложный период. Ушла от мужа, стресс. Ну потерпи чуть-чуть…
Лена молча вышла из комнаты. Сколько ещё терпеть — он не сказал.
На четвёртый день в доме не стало её крема — тюбик валялся в мусорке. Свекровь кивнула на него:
— Непонятная химия. Я подумала, что ребёнку вредно такое нюхать. Выбросила.
На шестой — исчезла бутылка вина, подаренная Лене на день рождения. Её Лена берегла — для вечера, когда всё наконец выровняется. Свекровь поставила пустую бутылку на кухонную полку, как трофей.
— Я решила, что это Лешино. Мы по чуть-чуть. Вечером сидели, вспоминали, как он у меня маленький был… Душевно.
На восьмой день Лена услышала, как за стеной свекровь разговаривает по телефону:
— Ну как они? Как жили, так и живут. Я тут порядок навожу, хоть по-людски всё будет. А то эта твоя… ну, не хозяйка она. Не домашняя. Всё в ноутбуке, да по игрушкам. Кухню не открывает, ребёнок сам себе мультики включает. Хорошо, что я тут теперь.
В тот вечер Лена не смогла уснуть. В три ночи она пошла на кухню — вода, успокоиться. На столе лежал её блокнот. Распахнутый. В нём — таблица с ежемесячными расходами и план выплат по ипотеке. Кто-то туда заглядывал. Кто-то — точно не её муж.
Утром Лена сказала:
— Нам нужно поговорить. Все вместе.
Ольга Петровна, не отрываясь от лука, сказала:
— Отличная идея. Я как раз хотела обсудить: у вас есть переплата за ипотеку. Вы зачем такую ставку выбрали? Я тут посчитала — если бы вы обратились ко мне, я бы вам лучше посоветовала. Но теперь уж ладно. Надо быть экономнее. Я же теперь с вами — всё будем делать по уму.
Лена посмотрела на Лешу. Тот молчал. Только в уголке губ дрогнул нерв.
Первый настоящий скандал случился через полторы недели после переезда свекрови.
Лена пришла с работы позже обычного — задержали с отчётом. По дороге позвонила Леша, сказал, что останется в офисе до ночи: «У нас ЧП, не жди, пожалуйста». Лена глубоко вдохнула. Она уже не надеялась на его поддержку. Просто шла домой с мыслями о том, как бы уложить сына пораньше и хотя бы полчаса побыть в тишине.
Дома её ждал сюрприз. В коридоре — новенький ковер. На кухне — перестановка: стол сдвинут, микроволновка на подоконнике, на холодильнике — магнитики «из Турции», которые Лена в глаза не видела. А в духовке — утка. С запахом, который моментально въелся в обои.
— А вы что, собрались гостей звать? — спросила она, растерянно глядя на стол, уставленный посудой.
Ольга Петровна обернулась от мойки:
— Сынок мой позвонил, сказал, что у него день рождения послезавтра. Я и решила — а чего ждать? Вот сейчас и отметим. Заодно и вы в своей суете отдохнёте, хоть немного нормальной еды поешьте. Я вот пригласила Людмилу и Гену, ты их не знаешь, друзья мои, хорошие такие. Ужин уже почти готов. Не дергайся, я всё сама.
— Простите, — Лена старалась говорить ровно, — а вы не подумали, что можно было меня спросить?
— А что тебя спрашивать? — свекровь отмахнулась. — У тебя вечная работа и вечно ты уставшая. Я же не чужая, мне можно. Тем более — тут мой сын живёт, ты не одна хозяйка.
Лена почувствовала, как что-то внутри неё надломилось. Словно невидимая нитка, которая всё ещё держала её в состоянии «ну потерпим», оборвалась. Она не стала устраивать сцену — просто закрылась с ребёнком в спальне. Ужином она не вышла. Гости ушли поздно. В час ночи она услышала, как свекровь шепчет кому-то по телефону:
— Да всё отлично. Я теперь здесь как дома. Лена — ну, такая, себе на уме. Но ничего, обживёмся. Я уже и посуду всю перемыла — представляешь, у них ножи с ржавчиной! А ведь ребёнок в доме.
Наутро Лена заявила:
— Так больше не будет. Вы не имеете права устраивать мероприятия без моего ведома. Это мой дом тоже.
Свекровь всплеснула руками:
— Ой, что за истерики? Я ж не для себя — для Леши, для вас обоих. Праздник устроила. Вкусный ужин, чисто в доме, гости интеллигентные. Ты должна радоваться, что тебе помогают. А ты, как всегда, в штыки.
Сын встал между ними, как судья без полномочий.
— Девочки, ну прекратите. Мам, ну предупреждать правда надо. Лена устала, она имеет право…
— Она всё время устала, Лёша! — оборвала его мать. — Может, потому что вместо хозяйки в доме — карьеристка с ноутбуком?
Лена в тот день не ответила. Но на следующий пошла к подруге — выговориться. Оля (не свекровь, другая Оля — из университета) слушала её час, потом вдруг вытащила конверт.
— Помнишь, ты мне давала это на свадьбу? На чёрный день, «если вдруг с жильём плохо будет». Забирай обратно. Твой чёрный день — уже.
Там было шестьдесят тысяч. Небольшая сумма, но достаточно, чтобы всерьёз задуматься о вариантах.
Лена начала искать временное жильё. Комнаты, однокомнатные квартиры, даже варианты «с подселением». Про себя она называла это «план Б». Леша ничего не знал.
А тем временем свекровь продолжала завоёвывать пространство. Ребёнку она купила плюшевого мишку размером с полкровати — и торжественно усадила его посреди спальни. Утром Лена споткнулась о него.
— Ой, не видишь, что ли? — удивлённо спросила свекровь. — Надо смотреть под ноги. Это ж не резиновая квартира.
Она перестирала половину вещей Лены, включая деловые платья. Некоторые сели. Несколько — полиняли. Лена промолчала. Молчание копилось в ней, как давление в замкнутом резервуаре.
А потом она вернулась однажды с работы пораньше. Сын был в садике. Леша всё ещё на работе. А в квартире — тишина. Только на кухне кто-то копался. Лена заглянула — и обмерла. На столе лежали её документы. Свекровь листала папку с их ипотечным договором.
— Простите, — Лена подошла и вырвала бумаги, — а что вы тут делаете?
Ольга Петровна вспыхнула:
— Хотела посмотреть, где вы накосячили. Уж слишком дорого вы платите. И вообще — я вложилась в эту квартиру, я имею право знать, что с ней происходит!
— Нет, не имеете, — холодно ответила Лена. — Деньги вы подарили. Добровольно. Никаких долей вы не оформляли. Документы — это не ваше дело.
— Ах вот как? — свекровь встала. — То есть ты считаешь, что я тут вообще никто?
Лена посмотрела прямо ей в глаза:
— А вы — не считаете?
В этот момент открылся замок. Вернулся Леша. Заглянул в кухню, почувствовал напряжение — и сразу сел на корточки, разуваясь, как будто это могло что-то изменить.
— Лена… Мам… Только не сейчас.
Но сейчас было именно то время.
— Леша, — Лена подняла голос, — либо ты объясняешь матери, что она не имеет права копаться в наших документах, либо я ухожу.
Свекровь фыркнула:
— Уходит она. Нашлась хозяйка.
— Это и моя квартира, — напомнила Лена. — И мой ребёнок. И моя жизнь. И я не позволю больше делать из меня чужую.
Муж поднял глаза:
— Ты же понимаешь, у неё сейчас сложный период…
Лена почувствовала, как слова больше не имеют смысла. Всё, что можно было сказать — сказано. Всё, что можно было объяснить — объяснено. Дальше будут только действия.
В ту ночь она не спала. Утром отнесла сына в садик, потом написала сообщение Леше:
«Мы уходим на неделю. Мне нужно подумать. Ты тоже подумай».
Она сняла комнату через сервис посуточной аренды. Скромную, с видом на автостоянку. Но там была тишина. Никто не лез в её шкаф, не двигал посуду и не открывал документы.
Через три дня Леша приехал.
— Мам плачет. Не ест. Давление поднялось. Говорит, ты её выгнать хочешь.
— Я не хочу. Но она живёт у нас, как хозяйка. А я, выходит, как квартирант. Мне это не подходит.
— Ну ты же понимаешь, она одна теперь. Ей просто нужно время.
Лена прикрыла глаза:
— А мне нужно место в моей жизни. Где будет пространство для моего голоса. И уважения. Пока этого нет — мы будем жить отдельно.
Леша уехал молча.
На четвёртый день она пришла в квартиру забрать ещё кое-что. Ольга Петровна была дома. Лена надеялась проскользнуть быстро, но та, конечно, ждала.
— Я всё понимаю, — сказала свекровь, скрестив руки. — Ты решила выдавить меня. Чтобы всё под тебя. Только запомни: я ж не чужая. Мне можно и пожить пару месяцев.
После того вечера Лена вернулась в съёмную комнату и отключила телефон. Не на совсем — просто перестала реагировать на звонки Ольги Петровны. Их было девять за день, потом шли сообщения:
«Ты не подумала, каково ребёнку без бабушки?»
«Я не лезу, я просто хочу, чтобы у вас всё было хорошо».
«Разве ты не хочешь, чтобы мы были одной семьёй?»
«Леша переживает, он совсем измучен».
«Я просто пыталась помочь».
«Я не заслужила такого».
Лена больше не злилась. Ни на свекровь, ни на Лешу. Только чувствовала, как уходит напряжение, как в теле наконец появляется место для дыхания. Это было новое чувство: тишина без тревоги.
Подруга Оля предложила:
— Поживи у меня, если не хочешь там, в комнате. У меня Софка как раз у бабушки, до конца месяца свободно. Вдвоем веселее.
Но Лена отказалась. Она хотела побыть одна. Совсем одна. Без чужих кастрюль, взглядов, запахов чужих духов. Без извинений, компромиссов, без «потерпи чуть-чуть».
Она не выходила на связь неделю. На восьмой день Леша приехал снова. Без предупреждения.
Сел напротив, сказал тихо:
— Я поговорил с мамой. Она… уехала. К тёте своей. В Липецк. Сказала, ты победила.
Он говорил без упрёка, скорее — с усталостью.
— Это не игра, Леш. Я не побеждала. Я просто устала.
— Я знаю, — он опустил голову. — Я просто… я не справился. Я пытался всех удержать, чтобы всем было хорошо. Но тебе не было хорошо. Я видел. Только не знал, что делать.
— Можно было просто быть рядом. Не за меня — со мной.
Он кивнул.
— Я был трусом.
Это был, пожалуй, самый честный разговор за последние месяцы. Ни оправданий, ни попыток загладить. Только факт: он позволил матери влезть туда, куда не стоило. И не остановил.
— Она звонила, — продолжил он. — Говорит, у неё давление, сердце. Обидно ей, конечно. Говорит, ты её выгнала. А она ведь не чужая…
Лена посмотрела в окно. На стекле отражалась его фигура — сутулая, потускневшая. Как будто за эти дни он постарел на несколько лет.
— Ты знаешь, что я сказала тогда, когда она полезла в документы? — Лена чуть усмехнулась. — Я сказала, что не позволю быть в своей жизни чужой. И если выбор между ней и собой — я выберу себя.
— А теперь?
Она пожала плечами.
— А теперь я хочу подумать. Без слёз, давления, нытья и торжественных ужинов с чужими людьми. Подумать, где я есть — в этой квартире, в этой семье, в твоей жизни.
Он кивнул. И ушёл. Не стал настаивать.
Прошёл месяц. Лена вернулась. Не потому что простила — а потому что поняла: хочет попробовать снова. Но уже по-другому.
Она расставила в квартире всё, как ей удобно. Убрала ковер свекрови, вернула на место микроволновку. Купила себе новую пижаму и поставила в ванную полочку для кремов. Даже бутылку вина новую купила — и дописала в список желаний: «вечер с тишиной и свободой».
Леша старался. Сидел с ребёнком, мыл полы, даже читал книжку о границах. Не с первого раза всё получалось, но он хотя бы начал замечать, что у Лены есть мнение — и что оно важно.
А потом однажды вечером раздался звонок в домофон.
Ольга Петровна.
Стояла с сумкой, в плаще, будто с поезда.
— Я вернулась, — сказала она без прелюдий. — Всё переосмыслила. Вы были правы. Надо менять подход. Вот, подарки внуку. И пирог.
Лена смотрела на неё молча. Подумала, что в другой жизни — может, поверила бы. В эту — нет.
— Я не против, если вы увидитесь с внуком. Можем встретиться в кафе, на площадке, где угодно. Но в наш дом — нет. Пока — нет.
Свекровь вспыхнула:
— Я что, совсем чужая теперь? Это же и мой сын! Это и моя семья!
— Именно. Но и моя — тоже.
Лена выдохнула.
— Понимаете, вы вторглись в нашу жизнь. Без уважения, без просьбы. Всё решали сами. А потом удивились, что вас не принимают.
— Ну ты ж могла сказать…
— Я говорила. Только вы не слушали.
Ольга Петровна взяла пирог с перил, вернулась к такси.
— Ну ладно. Подумаешь. На пару месяцев всего. Я же не чужая…
И пошла прочь.
Пирог она всё-таки оставила.
Сейчас тест ДНК сделать проще простого, — предложил друг мужчине