Когда они с Ромой только расписались, она знала: сестра мужа — особенная часть его жизни. Не случайно он просил «быть с ней помягче», говорил, что она многое пережила, и сейчас одна, без мужа и стабильности. Лена старалась. Серьёзно старалась.
Первое знакомство с Олей прошло ровно. Ни тепла, ни явной неприязни. Что-то между светской вежливостью и брезгливым любопытством. Оля оглядывала Лену так, будто примеряла платье в магазине: вроде бы по размеру, но точно не в её вкусе.
— Жаль, что вы не пришли к нам на Новый год, — бросила Оля за ужином у свекрови. — Мы с Ромкой всегда встречаем вместе. Традиция у нас такая была.
«Была» — прозвучало с упрёком. Лена улыбнулась натянуто:
— Мы поехали к моим родителям. Они тоже хотели нас увидеть. Первый Новый год после свадьбы всё-таки.
— А, понятно, — кивнула Оля. — Ну, теперь всё будет по-другому. Ты ведь теперь всё по-своему хочешь, да?
Сначала Лена это списывала на ревность. Ну бывает. Сестра и брат были очень близки: росли без отца, мать много работала, и они держались друг за друга. Оля была старше Ромы на три года, водила его в сад, потом в школу, однажды даже сорвалась с пар — защищать его от старшеклассников.
И всё же, когда спустя год Оля в очередной раз попросила «пересидеть у них недельку» из-за потопа у себя, Лена почувствовала, как по спине прошёл холодок. Потопов у Оли было уже три. Причём ни одного с подтверждением.
— Пусть живёт, — сказал Рома. — Она у себя не может, у соседей пол в воде.
— А к маме?
— С мамой у неё опять ссора, — пожал он плечами. — Там сложно. Пожалуйста, Лена. Ненадолго.
Оля приехала вечером, разложила сумку прямо в коридоре, рассыпала свои баночки в ванной, не спросив. А утром уже жарила яичницу, как у себя дома.
— Выключи чайник, у нас ТЭН хлипкий, — сказала она Лене, пока та пыталась вскипятить воду.
— А ты откуда знаешь, какой у нас ТЭН?
— А ты не знала, что я его покупала? Этот чайник. Ещё когда Рома один жил. Я ему тогда и мультиварку, и утюг выбирала. Всё сама.
Поначалу Лена молчала. Рома не вмешивался. Он даже смеялся над «пунктуальностью» сестры, когда та влезала в разговоры, которые их не касались.
— Она просто привыкает, — говорил он. — Сложно всё. Ты у меня умничка, что терпишь.
Он обнимал её, а потом уходил на работу. А Лена оставалась с Олей.
Та вытирала пол, хотя он был чист, переставляла обувь в коридоре и заклеивала список покупок на холодильник новым, «по-нормальному написанным».
— Я ж только помочь хочу, — говорила она, когда Лена наконец робко заметила: «может, не надо?»
— У вас тут немного… хаос, не обижайся. Я понимаю — молодая семья, всё новенькое, ещё не втянулись. Зато я знаю, как организовать быт, чтобы всё дышало.
— Что дышало?
— Ну вот — просторно было. Уютно. Для Ромы.
Оля не уехала через неделю. Не уехала и через две. Она сказала, что соседка залила снова — теперь уже и потолок.
— Ну а что я ей сделаю? — развела руками она. — Ты бы что сделала?
Лена хотела сказать, что вызвала бы сантехников. Сняла бы угол. Уехала бы к маме. Но не сказала. Вместо этого заварила чай.
Она всё чаще стала прятаться на кухне. Вставала раньше Оли, чтобы первой воспользоваться ванной. Читала в телефоне статьи о психологии, о личных границах и «деструктивной привязанности».
Когда попыталась поговорить с Ромой, он только развёл руками:
— Ты же видишь, она одна. Что ей делать?
— Мы тоже семья, Рома.
— Конечно. Но и ты пойми — она не чужая. Она не чужая!
Через месяц Оля сказала, что временно освободился кабинет в клинике, где она подрабатывает массажисткой.
— Представляешь, если всё срастётся, буду частную практику вести. Вот только оплатить его нужно сразу за три месяца, там всё строго.
— Сколько?
— Сто восемьдесят. Ты же понимаешь, это вложение. Инвестиция в себя. Я у Ромы возьму. Он мне даст. У нас так всегда было. Он за меня горой. С детства.
Лена ничего не ответила. Вечером у них с Ромой была ссора. Он уверял, что всё вернёт, что это не в долг, что «так надо», что «не оставишь же сестру».
— Ты бы на месте Оли как поступила? — спросил он.
Она не ответила. Потому что знала: на её месте Оля бы не молчала.
После той ночи Лена не спала почти до рассвета. В голове вертелось: «Ты бы на месте Оли как поступила?»
Она прокручивала разговор снова и снова, пыталась понять, где именно перестала быть женой, а стала временной фигурой в чужой семейной истории, где роль главной женщины давно распределена и занята.
Оля получила деньги. Снова. Без расписок, без сроков. И повела себя так, будто теперь здесь живёт официально. Постелила новое покрывало в комнате для гостей, переставила диван в зале «под фэншуй», а потом даже предложила Лене «вместе продумать рацион» — «у тебя Рома поправился, между прочим, он раньше мясо не ел почти».
Потом были посиделки у свекрови. Там Оля стала чаще отпускать колкости — тонкие, на грани допустимого.
— Да нет, Лена у нас девочка современная. У них там, видимо, не принято первое блюдо готовить. Мы-то варили борщи с пятнадцати, помнишь, мам?
— Угу, помню, — рассеянно отвечала свекровь.
— А я, кстати, как-то прихожу, а у них котлеты из заморозки. Ну, понятно, работа, темп жизни. Это я не осуждаю. Просто наблюдение.
Рома в такие моменты хмурился, но молчал. А Лена всё чаще ловила себя на желании встать и уйти. Просто встать из-за стола, взять пальто, выйти и больше не возвращаться. Но не могла. Потому что «надо терпеть». Потому что «так не делается». Потому что «семья».
Как-то Лена застала Олю в спальне. Свой и Ромин комод она всегда держала в порядке, но Оля стояла у ящика с нижним бельём.
— Что ты делаешь?
Оля не вздрогнула. Повернулась спокойно.
— Искала зарядку. У меня села трубка, а у тебя тут вроде что-то подходящее было.
— В ящике с трусами?
— Ну, ты же не держишь тут патроны? — усмехнулась Оля. — Не драматизируй.
В ту ночь Лена накрыла комод полотенцем. Глупо, но по-другому она не могла. С Ромой опять пыталась говорить. Без истерик, без упрёков. Спокойно.
— Ты меня не слышишь, — тихо сказала она. — У меня ощущение, что я тут чужая. Что мы не пара, а кто-то третий в спектакле. И главная роль — не у меня.
— Прекрати, — отмахнулся Рома. — Всё это в твоей голове. Да, Оля чуть навязчива, но она не со зла. Она просто привыкла заботиться. Я тебе говорю — если ты перестанешь на это так реагировать, всё само сойдёт на нет.
— То есть, проблема — во мне?
Он не ответил.
Месяц спустя Оля заболела. Ничего серьёзного — простуда, но с температурой. И тут же — трагедия. Утром, когда Лена собиралась на работу, Оля выходила в кухню в пледе, шмыгала носом и кашляла «всем телом».
— Лена, ну ты же не оставишь меня одну? — сипела она. — Я вчера даже суп себе не сварила. У меня сил не было.
Лена задержалась. Взяла отгул. Сварила суп, принесла лекарства. А вечером услышала разговор Оли по телефону:
— Да нормально у нас. Мне б ещё день поваляться, а так вообще кайф. Она тут трепетно ходит, как медсестра. Ага. Прям заботится. Ну а чё — пусть привыкает. У меня, считай, тоже дом.
Позже Лена попробовала предложить, чтобы Оля сняла квартиру. Помочь с поиском, с переездом.
— Вон, на Авито полно вариантов. Рома тоже поможет. Это же всё-таки временное жильё, ты говорила?
Оля помолчала, потом наклонила голову.
— То есть, ты меня выгоняешь?
— Я не выгоняю. Я хочу… вернуть себе дом. Вернуть приватность. Мы с Ромой — семья. Нам нужно своё пространство.
— А кто тебе сказал, что я мешаю вашему пространству?
— Я это чувствую.
— Знаешь, — сказала Оля, — я думала, ты умнее. А ты из тех, кто мужика на поводке держит. Устроила тут себе королевство. А я, значит, лишняя?
Лена замолчала. За дверью стоял Рома. Он всё слышал. Но снова ничего не сказал. Только поднял плечи и пошёл в ванную.
После этого Лена почти не разговаривала с Олей. Быт стал похож на тихую войну. Они готовили отдельно, стирали по очереди, даже продукты стали подписывать.
Оля хмыкала:
— До чего ж дошли. Свекрови бы рассказать — просила, значит, с братом по-человечески жить, а тут уже «молоко не тронь». Ну-ну. Вижу, душевная ты у нас.
Лена чувствовала, что сходит с ума. Она не кричала. Не устраивала сцен. Просто жила в собственном доме, словно квартирантка.
В конце осени они с Ромой почти не разговаривали. Жили как соседи. Он приходил поздно, ел в тишине, шёл спать. Иногда обнимал её ночью — машинально, как привычку. Как будто всё, что между ними было, растворилось где-то между «не обижайся» и «она одна, ты пойми».
В декабре Рома уехал в командировку на неделю. Перед отъездом он обнял Лену, как в первый год — крепко, с задержкой дыхания. Она даже почувствовала что-то похожее на надежду.
— Побудьте с Олей спокойно. Я приеду, поговорим. Всё наладим, правда, — сказал он, и уехал.
Но за эти семь дней Лена поняла больше, чем за весь последний год. Не было нужды притворяться. Оля перестала делать вид, что она тут временно. Разгуливала по дому в его футболках, ела с его тарелки, смотрела сериалы в зале, развалившись в кресле, где обычно сидели вдвоём с Ромой.
— А ты чего в спальне закрываешься? — спросила она однажды. — Прячешься?
— Отдыхать хочу.
— От кого? От меня? Я же тут почти не бываю. Всё на работе, да в клинике. У тебя вообще счастливая жизнь — сидишь в уюте, готовишь иногда, муж рядом. Чего тебе не хватает?
Лена ничего не ответила. Просто закрыла дверь. Впервые — на замок.
После возвращения Рома застал в доме странную тишину. Лена почти не разговаривала. Она двигалась по квартире, как по минному полю. Всё реже готовила, перестала предлагать помощь Оле, не пыталась налаживать контакт.
Оля, напротив, расцвела. Брала с Ромы деньги «на аренду кабинета» ещё дважды, привела подругу «пожить пару дней», потому что «у той в семье драма».
А однажды, когда Лена пришла с работы, в их спальне стоял новый торшер. Она удивилась — они такой не покупали.
— Это я принесла, — сказала Оля, заправляя кровать. — У вас тут освещение плохое. Надо ж как-то создавать уют, правда?
— Ты зачем в спальне?
— А что, я не могу зайти? Я, вроде, не в туалете твоём трусы стираю. Хотя, извини, может, у вас тут какие-то табу.
Рома вошёл позже и, как всегда, сказал что-то невнятное. Что, мол, «ну, она хотела как лучше», «не ссорьтесь, Новый год же скоро». И снова — всё спущено на тормозах.
После Нового года Лена решилась. Без скандалов. Просто сказала:
— Я поеду на месяц к родителям. Мне нужно подумать.
Рома не стал отговаривать. Даже не спросил, что случилось. Он будто знал.
— Ты только не бросай меня, ладно?
Она ничего не пообещала.
Уехала. Молчала две недели. Он писал — коротко, нейтрально. Иногда — по делу. Иногда — чтобы проверить, не передумала ли.
Оля не писала вовсе. Лена даже удивилась.
Потом пришло голосовое. От Оли.
«Ты решила играть в холодную войну, да? Думаешь, Рому переделать под себя? Не выйдет. Он всегда был моим. И останется. А ты просто временная. Даже если носишь его фамилию».
Лена стёрла сообщение.
А через пару дней Рома написал:
«Возвращайся. Я поговорил с Олей. Всё будет по-другому. Она уедет».
Она вернулась.
Дома был порядок. Оли не было. На столе — цветы, её любимый чай, записка: «Прости. Всё понял. Начнём сначала?»
Она хотела поверить. Правда. Очень хотела. Но на душе было тревожно.
Вечером, когда они ужинали, Рома посмотрел в сторону коридора и вдруг сказал:
— А ты знаешь, что Оля просто уехала к подруге? Не к маме, не в клинику. Сказала — «хоть ты и не гонишь, я и сама уйду». Видишь, всё само рассосалось.
— Само? — тихо спросила Лена.
Он кивнул. И добавил:
— Я же говорил, если не заострять — всё наладится.
Они прожили спокойно две недели. Лена даже начала выдыхать. Рома старался — приносил завтрак в постель, предлагал поехать в отпуск, спрашивал про работу, обсуждал, наконец, будущее.
Но однажды вечером Лена вернулась домой и застала в прихожей знакомые ботинки. Те самые, в которых Оля всегда ходила весной. Они стояли аккуратно, на её половине. Рядом лежал пыльник с чьим-то пальто.
На кухне кипел чайник. В зале — негромко играло радио. И — голос.
— Лен, ты вернулась?
Оля.
Она вышла из кухни, не глядя на Лену. В руках — чашка, по лицу — маска спокойствия.
— Чай будешь?
Лена сжала ручку сумки. У неё дрожали пальцы.
— Ты опять здесь?
— Я здесь, — сказала Оля. — Мама болеет, у неё не получится. А у Ромы всё как всегда — не смог отказать. Ну ты же знаешь. Он добрый. А я… я ненадолго. Хотя, как посмотреть.
Она поставила чашку на стол, откинула волосы и добавила, не поднимая глаз:
— Квартира наша, а ты тут пока гостья, — напомнила золовка, не глядя.
И тишина снова повисла. Та самая, что предшествует буре. Или привычке. Или чему-то ещё. Что будет дальше — Лена не знала. Но точно знала одно: теперь всё зависит от неё. Только от неё.
Устроила ему праздник за свои деньги и пожалела…