Когда Таня вышла замуж, ей казалось, что всё наконец встало на свои места. Они с Лёшей жили вместе уже второй год, снимали небольшую, но уютную двушку на окраине, обустроенную с любовью и старанием. Сначала были трудности: Лёша работал на двух работах, Таня таскалась по сменам в аптеке, но они тянули. Вместе.
Из родни Лёши Таня больше всего боялась встречи с его сестрой. Славой Лика пользовалась особой — из тех женщин, которых называют «яркими», хотя за этой яркостью часто скрывается нечто хищное. Разведёнка, дважды. Без детей. Всегда с новым увлечением, то веганством, то эзотерикой, то трейдингом, но чаще — с финансовыми просьбами к брату. Таня слышала о ней много: «Лика вообще сложный человек…», «Она с характером…», «Да, любит покомандовать…».
Когда они впервые встретились, Таня напряжённо всматривалась в лицо золовки, пытаясь уловить — то ли пренебрежение, то ли насмешку. Но та, наоборот, встретила её слишком уж тепло. Обняла, расцеловала, захвалила её «чудесную кофточку» и даже принесла подарки — травяной сбор «для женской энергии» и керамическую сову.
— Ты такая… спокойная. Это хорошо. А то Лёше всегда нужны были такие, чтобы уравновешивали, — произнесла Лика за ужином с улыбкой, от которой у Тани внутри чуть похолодело.
В те дни Таня делала вид, что всё хорошо. Слушала, когда Лика часами рассказывала о своих приключениях в Бали, смеялась над её колкими шуточками про «тёщину дисциплину» и «психологию сельской женщины». Хотя внутренне сжималась. Иногда она замечала, как Лёша начинал смеяться чуть раньше неё, и тогда Таня чувствовала себя лишней в собственной кухне.
— Да не переживай ты, она ко всем так относится, — как-то сказал Лёша, когда Таня, наконец, решилась осторожно задать вопрос. — Она просто любит в центре быть. Ты же у нас умница, не поведёшься.
Она старалась не вестись. Даже когда Лика начала задерживаться у них слишком часто.
Сначала — просто на выходные. Потом — «ой, у меня сломался душ», «мне до работы ближе от вас», «я не могу жить с новой соседкой, она бесноватая». Появился раскладной матрас в гостиной. Потом Лика попросила оставить часть своих вещей. Потом — заняла у Лёши «немного на карту, чтобы погасить проценты».
Потом Таня заметила, что Лёша стал приходить домой позже, проводить с сестрой вечера в кафе. Они втроём почти не разговаривали, чаще Таня сидела в спальне, читая или втыкая в экран, пока те что-то обсуждали в гостиной — всегда полушёпотом, как заговорщики.
В какой-то момент Таня осознала, что начинает бояться возвращаться домой. Она будто вторгалась в чужую территорию. Иногда в ванной стояла Ликина косметика, в холодильнике — её «ферментированный буряк» и «спирулина», на диване — её плед.
— Ну ты же сама говорила, что семья — это поддержка, — напоминал Лёша, когда Таня пыталась поднять тему, что, может, Лике уже пора найти что-то постоянное.
Поддержка. Да. Но Таня не думала, что это будет выглядеть как осада.
Однажды Лика, проходя мимо, взглянула на Таню и сказала:
— Ты не обижайся, если что. Мы с Лёшей как одно целое. Ты ведь понимаешь, как это бывает между родными.
И снова эта вежливая улыбка.
Через два месяца Таня поняла, что из трёх комнат в квартире ей принадлежит только спальня. Гостиная — Ликина, кухня — Ликина, ванная — напополам, но всё равно с её запахом.
Когда Таня говорила с мужем, тот уставал. Ему было проще сделать вид, что всё нормально. Он не хотел выбирать.
Однажды Таня пришла домой раньше обычного. У неё разболелась голова, и она отпросилась с работы. Дома было тихо. С кухни доносились голоса. Она открыла дверь — и замерла.
Лика сидела за столом с их свекровью. На столе лежали какие-то бумаги.
— Вот. Я говорю, Танька вся в себя тянет. Квартиру на себя оформит — и всё. Считай, про нас забудет. Надо действовать, пока не поздно.
Таня не вошла. Закрыла дверь и ушла обратно. В парк. В аптеку. Куда угодно. В тот вечер она ничего не сказала. Просто молчала. Лёша обнял её перед сном — она лежала с открытыми глазами и думала: «Я здесь никто».
Но тогда она ещё не знала, что всё только начинается.
После того вечера Таня как будто выпала из собственной жизни. Она старалась быть дома как можно реже — брала лишние смены, задерживалась на работе, заходила в гости к подруге или просто гуляла по торговым центрам, лишь бы не возвращаться туда, где Лика чувствовала себя хозяйкой.
Но Лика никуда не торопилась. Более того — укоренилась.
У неё появился ритуал: каждое утро — овсянка с чиа, потом ванна с аромамаслами. Таня заходила в ванную и натыкалась на следы этого «уединения»: полотенце на полу, капли масел на краю раковины, иногда — бельё на стиралке.
На кухне Лика вела себя как шеф-повар. То веганские котлеты, то зеленый смузи для «энергетического баланса». Сковородки, миски, банки с семенами занимали всё пространство. Когда Таня однажды попыталась сварить борщ, Лика скривилась:
— Ты это ещё в мультиварке делай, чтоб точно вся польза ушла.
— Это наш обычный ужин, — спокойно ответила Таня.
— Ужинайте, конечно. Только Лёше лучше без красного мяса. У него же желудок слабый с детства, ты не знала?
Таня ничего не сказала. Хотя прекрасно знала: у Лёши с желудком всё было в порядке. Просто Лика хотела снова чувствовать себя незаменимой.
Вечером Таня попыталась поговорить с мужем. Аккуратно, без претензий, просто обозначить, что чувствует себя лишней в собственном доме. Но Лёша сидел с телефоном, отвечал вяло:
— Ты, может, просто устала? Она же временно. Я ей обещал помочь. Ты же знаешь, как ей тяжело. Она никому, кроме меня, не нужна.
— А я?
Он посмотрел на неё. Долго. Потом сказал:
— Ты — моя жена. Но Лика… она ведь тоже часть меня. Неужели тебе трудно немного потерпеть?
Вот это «немного» продолжалось уже третий месяц.
Потом начались мелочи. Мелкие придирки, замечания.
— Ты плохо убираешь пыль с полок.
— Холодильник вечно забит твоими полуфабрикатами.
— Лёша всегда любил, чтобы бельё складывали по цвету.
Иногда Таня пыталась ответить, но каждый раз это оборачивалось конфликтом.
— Ты всё воспринимаешь в штыки, — говорил Лёша. — Она просто хочет помочь.
— Помочь чему? Выжить меня отсюда?
Он обижался. Она — замыкалась.
В какой-то момент Лика завела разговор о бюджете.
— Слушай, Лёш, ну вы же семья. Почему ты не можешь мне помогать немного стабильно, а не каждый раз выцарапывать?
— У нас нет лишнего, Лик, ты же знаешь, — тихо сказал он.
— А что, вся зарплата уходит на Танечкины кремы и кофе с подружками? Или на платишки в рассрочку?
— Хватит, — прошептала Таня.
— Ой, неужели задело? — с удовольствием усмехнулась Лика. — Ну прости, я же просто высказываю мнение. У меня нет мужа, который тянет.
Таня встала и ушла. Лёша промолчал.
Позже Таня услышала, как Лика рассказывала кому-то по телефону:
— Да, я у них живу. Нет, ну а что? Мы же семья. Если бы не я, он бы давно пропал. А с этой… ну, она как тень. Мышь с дипломом. Ни характера, ни амбиций. Просто удачно выскочила. Но ничего, я найду, чем заняться. Устроюсь поближе, квартирка-то удобная, работа рядом.
В тот момент Таня поняла, что это не «временно». Это надолго.
Её спасали только разговоры с коллегами. Там, в аптеке, она чувствовала себя живой. Там её слушали, там её уважали. Иногда она задерживалась специально, просто чтобы подольше не возвращаться домой.
Подруга из смены — Рита — слушала внимательно. Потом как-то сказала:
— Таня, ты понимаешь, что это не просто капризы. Это война. Только ты оружие не берёшь.
— Не хочу превращаться в неё.
— А ты и не превратишься. Но отвоевывать границы — не стыдно. Тем более, если за них топчутся в грязных ботинках.
В тот вечер Таня пришла домой около девяти. В квартире было непривычно тихо. Она зашла — в прихожей стояли две сумки. Чёрная кожаная и тканевая, с косметичкой и бутылкой для воды.
— О, ты как раз вовремя, — услышала Таня голос золовки из спальни.
Лика стояла у зеркала, перекидывая волосы через плечо. Рядом стояла свекровь — строгая, сжатая, будто только что с собрания ЖЭКа. Лёша — у двери, опустив глаза.
— Мы поговорили с мамой. Решили, что так будет лучше, — сказала Лика.
Таня ничего не понимала. Просто смотрела. На мужа, на его мать, на сестру.
Лика усмехнулась и проговорила ту фразу, которую Таня потом не раз будет прокручивать в голове в темноте:
— Мне мама сказала — я тут жить буду. А ты съезжай.
Таня не сразу осознала, что произошло. Слова Лики будто повисли в воздухе, как удар, не попавший по телу, но парализовавший волю.
— Что значит — «ты съезжай»? — спросила она, почти шёпотом, как будто громкий голос мог разрушить остатки здравого смысла.
Свекровь — Елена Сергеевна — сделала шаг вперёд, поправляя рукав.
— Девочка, не кипятись. У тебя ещё вся жизнь впереди. А Лика… Она сейчас в трудной ситуации. Брат не может её выгнать на улицу. Квартира-то ведь Лёшина, ты же не забыла?
— Мы её вместе снимали. Поровну.
— Деньги деньгами, — перебила Лика. — А у кого на себя договор оформлен — это юридически важнее.
Лёша по-прежнему молчал. Стоял с опущенной головой, будто не знал, где находится. Как будто его вообще не касалось, что две женщины только что разделили его жизнь пополам, и одна из них должна уйти.
— Лёш? — Таня всё ещё надеялась, что он скажет хоть слово.
Он поднял глаза. Виновато. Жалко. И — ничто.
— Я не хотел, чтобы так получилось. Но Лике пока негде жить. А ты же говорила, что можешь пожить у подруги, если что.
— Это было до свадьбы, Лёш.
— Ну, сейчас ведь не навсегда…
И вот в этот момент Таня поняла, что осталась одна.
Собрала она вещи за два часа. На автомате. Ткань, кремы, книги, чай. Даже не стала трогать кастрюлю с недоеденным ужином в холодильнике. Прощаться не стала. Просто закрыла за собой дверь, и когда шагнула на лестничную клетку, ноги затряслись.
Жила у Риты. Та, не задавая вопросов, разложила раскладушку, поставила кружку с зелёным чаем и сказала:
— Знаешь, у тебя всё получится. Но пока можешь плакать. Разрешаю.
Таня плакала. Но потом — перестала. Работала как сумасшедшая. Сменила аптеку на частную клинику, прошла курсы фармакологии. Через пару месяцев сняла студию на другом конце города.
Лёша не звонил. Ни разу. Только прислал одно сообщение:
«Ты всё правильно сделала. Я не справился».
Она не ответила.
Прошло почти полгода. Таня начала дышать свободно. Ей даже казалось, что всё это было не с ней — как будто вспоминаешь сон: обрывками, кусками, где-то с помехами.
Иногда ей писали общие знакомые. Кто-то высказывал сочувствие, кто-то пытался понять, «а что же случилось». Таня отмахивалась: мол, не сошлись характерами. Но внутри знала: не в характерах дело. А в предательстве.
В один вечер, уже в середине весны, ей позвонила незнакомая женщина. Представилась — Светлана, соседка по площадке из той квартиры, где Таня раньше жила с Лёшей.
— Простите, что тревожу, но вы ведь там раньше жили? Я просто подумала, вы должны знать…
— Что случилось? — Таня напряглась.
— Лика… ну, сестра вашего бывшего, так? Она тут с каким-то мужчиной живёт теперь. Скандалы постоянные. И шум. А пару дней назад он уехал, а она устроила истерику, даже дверь ногами пинала. Вызвали полицию. Я просто подумала, может, вам это важно…
— Нет, не важно, — ответила Таня после паузы. — Спасибо.
Она повесила трубку, вышла на балкон. Было прохладно. Внизу — редкие огни. Тихо.
Она поняла: да, она скучает. Но не по Лёше. А по тому, каким он мог бы быть. Какими они могли бы быть, если бы он не оказался марионеткой. Если бы его любовь была равна её.
Через неделю Таня встретила его случайно — в аптеке, где раньше работала. Он стоял у витрины, сгорбленный, волосы длиннее, чем обычно. Выглядел усталым. Один. Он тоже её увидел.
Подошёл.
— Ты… хорошо выглядишь, — сказал он.
— Я стараюсь.
— Лика… Она уехала. К подруге. Мы продали ту квартиру. Я снял новую. Один.
Таня смотрела на него молча. Ничего не сказала. Потому что всё уже было сказано. Тогда, полгода назад, в кухне, где Лика объявила себя хозяйкой.
Он помолчал, потом добавил:
— Хочешь… выпьем кофе? Просто поговорим?
Она подумала. И, на удивление, не почувствовала ни злости, ни жалости. Только усталость.
— Нет, Лёш. Я не хочу возвращаться туда, где меня предали.
Она развернулась и ушла.
А в голове, как шрам, снова прозвучала та самая фраза:
«Мне мама сказала — я тут жить буду. А ты съезжай», — сообщила золовка.
И Таня съехала. Только не из квартиры. А из той жизни, где всё было не по-настоящему.
Родня тянет деньги