Когда Вика впервые приехала знакомиться с семьёй Максима, она волновалась. Хотелось произвести хорошее впечатление. Свекровь встретила её натянутой вежливостью, зато сестра Макса — Ксюша — сразу повела себя так, будто Вика ей старая знакомая. Обняла, рассмеялась, потащила показывать детские фотографии брата.
— Смотри, какой был крошечный, — щебетала она, уткнувшись в альбом. — Я его в детский сад водила, пока мама на работе была. Даже не плакал никогда, только со мной.
Максим сидел рядом и улыбался. Он вообще всегда улыбался, когда Ксюша что-то рассказывала. Она говорила много — про их «особую связь», про «тяжёлое детство», про то, как ей пришлось быть «маленькой взрослой».
Вика тогда подумала, что в их семье просто так принято — делиться, вспоминать, шутить. И не сразу уловила тон, с которым Ксюша добавила:
— Ну, ты теперь вместо меня, что ж… Надеюсь, справишься.
Сказано было вроде бы с улыбкой, но под этим «надеюсь» Вике стало немного не по себе. Она не нашла, что ответить.
Жить они начали в квартире Максима — двушка, которую он выкупил у родителей после окончания института. Вика быстро наладила быт: убиралась, готовила, приносила уют мелочами — скатерти, подушки, баночки с подписями на кухне. Максим это ценил — говорил, что дома стало «по-настоящему по-домашнему».
Ксюша приходила часто. Сначала просто заглядывала «по пути с работы», потом стала оставаться на ужин, затем — на ночь. Свою квартиру она сдавала, «чтобы не простаивала», а жила то у матери, то у подруги, но чаще — у них.
— У Ксюхи опять с Ромкой разлад, — объяснял Максим, когда Вика морщилась. — Ну что ей, на вокзале ночевать?
— Она может пожить у матери, — осторожно говорила Вика. — Или хотя бы предупредить…
— Она моя сестра, Вика, ты чего? Это же не чужой человек. Тем более ненадолго.
Ненадолго растянулось на месяцы.
Поначалу Вика старалась не раздражаться. Но постепенно начала замечать странные вещи. В ванной появлялись чужие крема и расчёски. В шкафу — свёрнутые в комок вещи, не её. На кухне — «улучшения»: соль пересыпана в другую банку, специи расставлены «удобно», посуда перемыта «как надо».
— Я просто помогла, — пожимала плечами Ксюша. — У тебя как-то всё по хаосу. Ну ничего, приноровишься.
Максим снова молчал. Только как-то раз сказал:
— Ты к ней не цепляйся, ей сейчас тяжело. Лучше поддержим, ладно?
Зимой Ксюша вдруг предложила:
— А давайте Новый год вместе отметим? Только не так, как обычно. Сделаем всё по-семейному. Я салаты, ты, Викусь, уборку и сладкое, а Макс — елку и вино.
— Я обычно сама планирую, — удивилась Вика. — У меня уже меню было…
— Так подвинься! — смеясь, сказала Ксюша. — Ты ж не одна тут живёшь. Давайте по-нашему, как раньше. Макс, ты помнишь, как я делала «Мимозу»? Вика, тебе понравится, честно!
Максим заулыбался, кивнул. И Вика, сжав зубы, снова согласилась. Потому что не хотела портить праздник. Потому что надеялась, что «это всё временно». Потому что верила, что если уступать, ситуация сама собой устаканится.
Весной Вика узнала, что беременна.
Она рассказала Максиму вечером, за ужином. Он обрадовался, крепко её обнял, начал шептать, что теперь всё изменится. Потом, правда, добавил:
— Только Ксюхе пока не говори, ладно? Пусть разберётся со своими делами. Ей сейчас и так тяжело.
— А мне, по-твоему, легко? — спросила Вика, и голос её чуть дрогнул.
— Прости, я не это имел в виду. Просто… Ты же знаешь, как она всё принимает близко.
Через неделю Ксюша сама узнала — увидела листовку из консультации. Сначала промолчала. Потом выдала:
— Ну что, поздравляю. Надеюсь, это не значит, что теперь меня выгонят?
Она сказала это шутливо, но глаза у неё были серьёзные. Смотрела не на брата — на Вику. Вика тогда впервые ясно поняла, что никакой это не юмор. Что Ксюша давно её не просто не любит — а считает соперницей. И что уступками тут не обойдётся.
Вика старалась держать себя в руках, но с каждой неделей это становилось труднее. Беременность шла тяжело — тошнило по утрам, тянуло поясницу, появлялась тревожность. Хотелось тишины, заботы, покоя. Вместо этого — Ксюша. В квартире, в их разговоре, в быту. Всегда рядом. Слишком рядом.
Максим всё ещё считал, что «сейчас трудный период» и «надо потерпеть».
— Ксюша скоро съедет. Она говорила, что хочет отдохнуть у подруги в Сочи. Ей нужен воздух, новые эмоции. Ты же понимаешь… — твердил он, заглядывая Вике в глаза.
Она молча кивала. Устала уже спорить.
Однажды Вика проснулась от грохота кастрюль. Пошла на кухню и увидела, как Ксюша громко и зло моет сковородки.
— Что случилось? — сонно спросила Вика.
— Это ты спроси у своего мужа, — буркнула Ксюша. — Почему у меня нет на телефоне денег, а он отправляет тебе на карту восемь тысяч «на массаж». У тебя что, руки отвалились, сама себе оплатить не можешь?
Вика похолодела.
— Максим сам предложил, — тихо сказала она. — Он хочет, чтобы я чувствовала себя лучше. Это его инициатива.
— Конечно, конечно, — фыркнула Ксюша. — А у меня, значит, всё по минимуму. Потому что я не в положении, да? Знаешь, как мне сейчас тяжело?
Вика постояла секунду, потом развернулась и ушла в спальню. Вечером, когда Максим пришёл с работы, она всё ему рассказала. Он нахмурился.
— Я поговорю с ней. Но ты тоже пойми — она правда в сложной ситуации. Развод, долги…
— Макс, у нас ребёнок на подходе. Почему её долги — это моя проблема?
Он пожал плечами:
— Я просто хочу, чтобы вы нашли общий язык.
Но «общий язык» с Ксюшей находился только в том случае, если Вика полностью уступала. Если молчала. Если закрывала глаза.
Перед рождением ребёнка они наконец уговорили её съехать — под предлогом, что в квартире скоро будет новорождённый, и надо навести порядок. Ксюша хлопнула дверью и назвала их неблагодарными. Но ушла.
Дома стало тише. Свободнее. Воздух будто очистился. Вика выдохнула.
Роды прошли сложно, с кесаревым. Вика восстанавливалась долго. Максим старался помогать, хотя часто не понимал, что именно нужно. Но старался искренне.
Первые два месяца были как в тумане: бессонные ночи, кормления, колики. И вдруг — звонок. Ксюша.
— Я соскучилась. Хочу приехать познакомиться с племянником.
Вика смялась. Не хотелось снова пускать её в дом. Но Максим посмотрел умоляюще.
— На пару дней, — сказал он. — Просто познакомиться.
Ксюша приехала с подарками и объятиями. Сперва всё было почти хорошо. Она играла с малышом, фотографировала его, выложила в сторис с подписью: «Мой мальчик! Как будто мой собственный!»
— Ты это видела? — спросила Вика у Максима.
Он взглянул на экран и пожал плечами:
— Ну, она имела в виду — племянник. Она любит его.
На следующий день Ксюша сказала:
— Слушай, Викусь, ты его не так держишь. Голова должна быть выше. Ты что, не читаешь ничего?
Вика сжала губы.
— Спасибо за заботу, но я сама разберусь.
— Ты зря так, я ж добра желаю.
Вика не ответила.
Конфликт назревал постепенно, как нарыв. Ксюша каждый день делала замечания: то ребёнок «слишком тонко одет», то «слишком тепло», то у Вики «плохой молокоотсос», то «много нервов». Потом начала вставлять фразы вроде:
— Ну, я-то быстро научилась с детьми. Когда нянчила Макса, сама себе всё ставила.
— Ты же не мать, — однажды не выдержала Вика. — Ты была сестрой. Это не одно и то же.
Ксюша улыбнулась, хищно и холодно:
— А ты уверена, что ты вообще справляешься?
Кульминацией стал тот вечер, когда Вика увидела, как Ксюша достала пачку денег из куртки Максима и бросила в сумку.
— Что ты делаешь?
— Брат дал. У меня просрочка по кредиту, — буркнула Ксюша. — Или мне в банк грудного племянника показывать?
— Почему ты берёшь деньги из его куртки, а не просишь?
— Мы с братом всё решаем сами. Это не твоё дело.
В этот момент Вика почувствовала, как что-то в ней рвётся.
— Ты не имеешь права. У нас теперь семья. И деньги — тоже общие.
— Семья? — фыркнула Ксюша. — Это ты так решила. Ты просто пришлая, поняла? Сегодня ты здесь, завтра — нет. А мы с ним всегда были вместе.
Когда вечером вернулся Максим, Вика рассказала всё. Не обвиняя, просто спокойно, по фактам. Он слушал, молча, потом сел рядом.
— Это… сложно. Ксюша — часть моей жизни, Вика. Ты должна это понять.
— А я? Я — тоже часть?
Он не ответил сразу. Только сжал её руку.
На следующий день Ксюша съехала. Без скандала. Без объяснений. Просто собрала вещи и ушла. Вика думала, что теперь всё будет по-другому.
Но через пару недель Максим снова начал говорить о ней. С сочувствием, с теплом, с беспокойством.
— Ей тяжело. У неё никого нет. Я не могу просто бросить.
И Вика поняла — Ксюша не ушла. Она просто сделала шаг назад. Пока.
Осенью Вика вышла на неполный рабочий день. Удалёнка, пара часов в день — больше и не нужно было. Она соскучилась по делу, по взрослым разговорам, по ощущению, что она не только мама.
Максим поддержал — поначалу.
Но в тот же вечер сказал, как бы невзначай:
— Только, может, попросим Ксюшу помогать с малышом пару раз в неделю? Раз уж ты занята, а мама далеко. Ей тоже будет полезно.
Вике показалось, что в животе всё сжалось. Она знала, чем это закончится. Но кивнула.
— Хорошо. Только пару раз. Без ночёвок.
Ксюша пришла на следующий день — с игрушками, с советами, с глянцем на губах. И сразу повела себя как хозяйка.
— Ты опять на этой работе? — спросила она, усевшись на край дивана с малышом на руках. — Могла бы заняться домом. Я, если что, готова помогать по-настоящему. Уволиться, посидеть с ребёнком. Мы с Максом обсудим.
Вика молча смотрела на неё.
— Обсудите?
— Ну а что. Мы с ним всю жизнь вместе. Мы друг друга чувствуем. Ты, конечно, мама. Но давай честно — ты же не тянешь.
Максим на такие разговоры отмахивался:
— Она просто волнуется. Не цепляйся.
— Она вмешивается. Она лезет туда, где не должна быть, — настаивала Вика.
— Но она же сестра.
— А я кто?
Он всё чаще молчал. Всё чаще переводил разговор. Всё чаще ночевал «на работе». И всё чаще Вике писали знакомые: «А Ксюша — это точно твоя родня? Почему она у себя подписывает фото твоего сына как «мой малыш»?»
В один из вечеров, когда Вика готовила ужин, Ксюша пришла без звонка. С ключами, которые Вика не знала, что всё ещё у неё есть.
— Ты что, не слышала? — удивилась Вика, когда Ксюша открыла дверь сама.
— У тебя музыка играла. Я же своя. Ты не против?
— Против.
Ксюша резко остановилась. Потом медленно оглядела кухню.
— Многое изменилось, да? Ты, конечно, тут всё перекроила. Всё под себя. Только, знаешь, не всем это по вкусу.
— Кому — не по вкусу?
— Мне, например.
— Это не твой дом, Ксюша.
— А ты уверена, что твой?
Позже вечером, после тихой, напряжённой ссоры, Вика подошла к Максиму.
— Я больше не могу так. Она вторгается в каждый уголок. Я не хочу, чтобы наш сын считал это нормой.
Он устало выдохнул:
— Я устал быть между вами. Не хочу выбирать.
— Но ты выбираешь. Каждый раз — не меня.
Он молчал.
Через неделю Вика собрала вещи. Не в истерике, не в слезах. Просто собрала — для себя и сына. Поехала к подруге, пока не решит, что делать.
Максим писал — сначала часто, потом всё реже. Его сообщения были растерянные, как будто он не понимал, почему всё вдруг рухнуло. Как будто не он позволил этому произойти.
Ксюша тоже написала — одно сообщение, короткое.
«Не нравится? Значит, не твой дом. Всё просто, — подвела итог золовка.»
Вика не ответила.
Сейчас она живёт отдельно. Ребёнок подрос, Вика снова работает, обустраивает быт. С Максимом — редкие разговоры. Ни ссор, ни попыток вернуть — просто усталое молчание.
Он говорит, что скучает. Но продолжает жить с Ксюшей в той квартире, где теперь её вещи снова стоят на своих местах.
Что будет дальше — Вика не знает. Вернётся ли он? Осознает ли, что потерял? Или так и останется между двумя женщинами — не выбрав ни одну.
Но одно она поняла точно:
дом — это не стены, и не мужчина рядом.
Дом — это там, где тебя уважают.
А не говорят: «не нравится — значит, не твой».
– А зачем нам отказываться от наследства? – спросила Арина