Катя обожала порядок. Не в смысле вылизанная квартира по стандартам инстаграма — а чтобы всё было на своих местах, чтобы дела делались вовремя, чтобы никто никого не подводил. Она с Вадимом жили в квартире, которую выкупили у его дяди три года назад. Выплатили до копейки, хоть тот и обещал «почти даром, по родственным ценам».
Дядя тот — Борис Николаевич — был человек энергичный, с громким голосом и пристальным взглядом. А ещё — с вечно «временными трудностями», из-за которых то машину нужно перерегистрировать, то квартиру переоформить, то жильё временно для племянницы найти, то ещё что-то.
Вот и год назад этот дядя позвонил, будто ни в чём не бывало:
— Слушай, Катюш, у меня тут племянница, Танька, из Пензы. Поступила, представляешь! Умничка. Но общежитие ей не дали, пока места нет. Ты же не против, если она у вас поживёт недельку-другую? Девчонка скромная, аккуратная.
Катя тогда как раз заканчивала курс бухгалтерии и работала удалённо на проекте — ей бы покой, тишину. Но Вадим замялся, потом пожал плечами:
— Ну родственница же. Поможем.
Девушка приехала через два дня — с двумя чемоданами, коробкой с обувью и живой черепахой в тазу.
Татьяна оказалась полной противоположностью Кати. Ходила по дому босиком, пила кофе из чужих кружек, вешала полотенце на дверцу шкафа и любила по ночам смотреть сериалы на полную громкость. Сначала Катя сдерживалась, думала — адаптация. Молодёжь, чужой город. Но прошло две недели. Потом месяц. Потом два.
— Тань, ты как с поиском жилья? — осторожно поинтересовалась она однажды вечером, когда та раскладывала ногти по цветам на обеденном столе.
— Да ищу, конечно. Только всё такое дорогое! — вздохнула Татьяна. — А у меня стипендия — курам на смех. Я думала, может, вы мне хотя бы комнату сдавать будете? Я бы платила, честно-честно. Только попозже.
Катя промолчала. Сказать «нет» — вроде бы жестоко. А «да» — значит, позволить нарушать границы дальше. Вадим тем временем лишь разводил руками:
— Да она же девчонка ещё. Надо войти в положение.
Прошло полгода. Комната, которую Катя использовала как рабочий кабинет, теперь превратилась в Татьянину спальню-гардероб. Там валялись сумки, пижамы, коробки от еды. Черепаха сбегала каждый второй день и воняла не хуже пепельницы.
Потом начались «мелочи». Пропал один из любимых Катиных свитеров. Через неделю он появился на Татьяне в гостях у общих знакомых — Катя узнала его по маленькому пятну на рукаве. Сказать что-то — значило устроить скандал. Не сказать — проглотить.
— Она как будто испытывает, сколько я выдержу, — пожаловалась Катя подруге по телефону.
— Ты же не обязана её терпеть, — сухо ответила Аня. — Это не ваша дочь. Не сестра. Не иждивенка. Она просто… клоп, который поселился в диване.
Катя усмехнулась, но мысль врезалась. Клоп.
Через семь месяцев проживания Татьяна стала как родная. По её мнению.
— Я вас так люблю, как вторых родителей, — говорила она Вадиму, ласково подкладывая ему ещё кусок омлета. — И вы не думайте, я вам помогать буду.
Её помощь выражалась в том, что Катя не могла найти половину вещей по утрам. То ножницы в ванной, то фен в коридоре, то ключи от балкона в черепашьем лотке.
Как-то Татьяна осталась одна в квартире. Катя просила не трогать её ноутбук — работа с конфиденциальными данными. Но когда вернулась, нашла его включённым, с открытым YouTube. История просмотров пестрела роликами «Как выбрать идеального парня», «Манипуляции и как ими пользоваться» и «Психология влияния».
— Ты сидела за моим ноутбуком? — Катя пыталась говорить спокойно.
— Ну я только на минуточку. Мне сериал срочно надо было досмотреть. А на телефоне зарядки не было. Ты чего, ревнуешь к ноутбуку? — хихикнула та.
Катя вышла на балкон и долго стояла на холодном кафеле. Думала о том, что ей 34. Что она не обязана жить в коммуналке, когда купила эту квартиру. Что человек, у которого даже пижама чужая, имеет дерзость объяснять, как ей жить.
Она рассказала всё Вадиму. Тот мялся, бурчал, отводил глаза. Потом сказал:
— Ну ты же понимаешь, если мы её попросим — дядя Боря взбеленится. У него сейчас с деньгами беда. Он нам этого не простит.
— А мы что, живём жизнью дяди Бори? — спросила Катя.
— Мы — семья. А семья — это компромиссы.
Катя молчала. В ту ночь она спала в зале.
Через несколько недель Катя с Аней встретились в кафе. Там была и Мила — бывшая соседка Татьяны по общежитию.
— Да-да, я её знаю, — отозвалась та. — Танька хитрая. Мы её просили убираться — так она потом вещи наши постирала на 90 градусах. Всё село. И сказала: «Сами виноваты — надо было с ярлыками разбираться». Ну мы ей сказали: до свидания.
Катя ехала домой с дрожью в руках. Она не преувеличивала. Не придумывала. Не была «слишком строгой». Она просто позволила чужому человеку выжить её из собственной квартиры.
На следующий день она подала объявление в интернете: «Сдаётся комната. Хозяйка не живёт. Только девушке, без животных».
Это была ложь. Но ложь — во спасение.
Объявление Катя разместила вечером. На следующий день ей уже позвонили три девушки — одна даже приехала смотреть комнату. Вадим ничего не знал. Катя решила — сначала найдёт жильца, а потом уже будет разговор.
Но жильё было не единственной проблемой.
— А где мои духи? — Катя стояла в ванной, оглядывая пустую полочку у зеркала.
— А я одолжила, — ответила Татьяна с кухни. — У меня же сегодня встреча. У тебя такие классные, дорогущие, я прям как звезда себя чувствую.
— Это вообще нормально? — спрашивала Катя ту же Аню по телефону.
— Нет, это не нормально. Но она же не уходит, пока ты её не выгонишь.
Катя не любила слово «выгнать». Её воспитали иначе. Но внутри что-то сдвинулось. Она не спала почти ночами, и впервые за долгое время её стало раздражать даже дыхание Вадима.
Он, к слову, всё больше отстранялся.
— Ну что ты всё обостряешь. Неужели тебе не жалко?
— Мне жаль себя, — сказала Катя.
И это была правда.
Потом случилась история с ковром. Катя с мамой когда-то выбирали его вместе — шерстяной, теплый, сдержанный по цвету. Мама тогда сказала:
— Пусть в доме будет вещь, которую не стыдно оставить дочке.
И вот, зайдя домой раньше обычного, Катя увидела, как Татьяна сидит в центре ковра и красит ногти. На нём уже было пятно от лака.
— Да не переживай ты! Растворитель всё уберёт. У меня в общаге вообще был линолеум — и ничего. А ты прям принцесса какая-то.
Катя молча подняла пятно в тряпку. Потом зашла в ванную, заперлась, включила воду и просто стояла.
В тот вечер она наконец поговорила с Вадимом жёстко. Без сантиментов.
— Ты за кого вообще? — спросила она. — За нас или за неё?
Он потупился.
— Я просто не люблю скандалов. Ну вы как-нибудь уживитесь…
— Я не собираюсь с ней уживаться. Я вообще больше не собираюсь быть в этом доме третьей лишней.
Катя думала: если он сейчас встанет на её сторону — ещё есть шансы. Если скажет: «Ты права, это наш дом», — она простит. Проглотит. Попробует ещё раз.
Но он встал и ушёл курить на лестницу. Не сказал ничего.
Через пару дней Катя встретилась с новой девушкой — той, что собиралась арендовать комнату. Студентка третьего курса, тихая, в очках. Девочку звали Лена, она долго благодарила Катю за шанс, потому что ей срочно нужно было переехать. Катя тогда впервые за много месяцев почувствовала контроль над происходящим.
— Переезд — в воскресенье, — сказала она.
В субботу Катя поехала к родителям. Просто выдохнуть. Заодно обсудить с отцом, как провести границу с дядей Борисом. Тот был папин младший брат, и у них были сложные отношения с детства.
Пока Катя была в гостях, Татьяна выкатила в сторис фотографии своей вечеринки. У себя дома. То есть в их квартире.
На фото — друзья, алкоголь, фразы вроде «лузеры остались за дверью», и её селфи на фоне Катиных любимых книг. С подписью: «А тут живёт женщина, которая прячет сухарики в сейф. И боится меня».
Катя задыхалась от злости. Даже мама заметила:
— Что случилось?
— Всё. Больше — нет.
В воскресенье она приехала с Леной.
В прихожей — запах пельменей, музыка из комнаты и Татьяна в пижаме.
— А это кто? — окинула она Лену с ног до головы.
— Это человек, который будет жить в своей комнате, — ответила Катя. — Собирай свои вещи, пожалуйста.
Татьяна замерла. Потом захихикала.
— Ты это сейчас серьёзно? Мы ж не договаривались! Я же говорила, что через месяц начну платить!
— Ты говоришь это уже седьмой месяц, Тань. У нас договор устный был — «на пару недель». Всё, этот срок закончился.
Из комнаты вышел Вадим. Он смотрел то на Катю, то на Татьяну, как будто не понимал, что происходит.
— Мы же договаривались… — пробормотал он.
— Я с тобой больше ни о чём не договариваюсь, — ответила Катя и повернулась к Лене. — Проходи, не стесняйся.
Татьяна собиралась долго. Бросала вещи в сумки шумно, театрально. Комментировала каждую вещь:
— О, расческа, которую я забыла у тебя в ванной! Как жаль, она мне так подходила!
Она ждала реакции. Катя молчала.
— Я вас вообще считала семьёй. А вы меня на улицу! В воскресенье! Без предупреждения!
— У тебя было полгода, — спокойно сказала Катя.
Татьяна повернулась к Вадиму:
— Ты позволишь ей так со мной? Ты же говорил, я как младшая сестра тебе!
Тот отвёл взгляд.
— Это её квартира.
И всё. Этим он поставил точку.
Катя смотрела, как Татьяна захлопывает чемодан. Как надевает ту самую пижаму, которую считала своей. Как на прощание целует черепаху и говорит:
— Скучать будете. Я тут атмосферу создавала.
— Мы справимся, — тихо сказала Катя.
Когда Татьяна хлопнула дверью и ушла, в квартире стало тихо. Вадим сел на стул.
— Ну и что теперь? Ты ей хоть объяснила что-то?
Катя посмотрела на него. Потом на Лену, которая стояла в коридоре с чемоданом.
Она выдохнула.
— Ты им ничего не говори — я утром всё объясню. Очень внятно, — сказала Катя и встала из-за стола.
Утром понедельника в квартире было на удивление тихо. Катя проснулась без раздражающего шороха черепахи по ламинату, без чавканья кукурузных хлопьев в пять утра, без музыки из Татьяниного телефона. Просто тишина.
Лена уже собиралась на учёбу, шепча в коридоре:
— Я старалась потише… Не хотела вас разбудить.
Катя улыбнулась.
— Всё хорошо. Наоборот — спасибо за тишину.
Вадим был на кухне, сидел с чашкой кофе. Хлопнул дверцей холодильника, достал молоко. Долго молчал. Потом:
— Ты, конечно, красиво всё разрулила. Молодец.
Катя не отвечала. Она хорошо знала этот тон — вроде бы хвалит, а в подкладке упрёк. Мол, «сама всё решила». Без совета. Без него.
— Ты вообще собираешься разговаривать? — спросил он, подняв брови. — Или теперь я лишний?
Она посмотрела прямо:
— Мне пришлось выбирать между жизнью в хаосе — и жизнью с границами. Я выбрала второе.
Он замолчал. Допил кофе.
— Я только не понимаю, почему всё стало так остро. Это же не война была. Просто девчонка на время.
Катя закрыла глаза. И вдруг — не сдержалась:
— Потому что каждый день с ней — это был вынос мозга. Ты ничего не замечал. Или делал вид, что не замечаешь. А мне было больно. Обидно. И одиноко. В собственной квартире.
Он пожал плечами.
— Ну да, ты же всегда всё воспринимаешь близко.
Эта фраза добила. «Всегда всё воспринимаешь близко». Да, она такая. Но не от слабости — от того, что умеет чувствовать. А ещё — умеет вовремя сказать «стоп».
Через неделю Катя поехала к подруге в Ярославль. Просто выдохнуть, пожить пару дней на нейтральной территории. Лена присматривала за квартирой. Вадим остался в городе.
Пока она ехала в поезде, пришло сообщение от дяди Бориса.
«Катюша, ты чего устроила? Таню выгнала без предупреждения! Она рыдала! У девочки теперь стресс, сессия под угрозой. Совсем черствая стала? А я-то думал, ты с душой человек».
Катя не ответила. Закрыла телефон, спрятала в рюкзак. Не было больше сил объясняться с людьми, которым выгодна её покорность.
Через час пришло новое сообщение — уже от Вадима:
«Твой поступок — это перебор. Можно было мягче. Дядя очень зол. Не знаю, как теперь с ним общаться».
Катя снова ничего не ответила. В окно текла серость подмосковных лесов. Было грустно и странно спокойно.
Когда она вернулась домой, её ждала новость: Вадим собрал вещи и уехал «на пару недель к родителям, подумать».
На кухне не было его чашки. В ванной — бритвы. И даже зарядку он забрал. Катя села в кресло. Лена тихонько спросила:
— Может, вам чай? Или тёплое молоко?
— Нет, спасибо. Просто… дайте тишины.
Прошло две недели. От Вадима — ни звонка, ни сообщения. Только однажды Катя случайно увидела его в соцсетях — сидит с Татьяной в кафе. Та улыбается, чокаются бокалами.
Внутри что-то кольнуло. Не от ревности — от предательства. Ей потребовались месяцы, чтобы осознать: он был не просто нерешительным. Он был удобным. И слишком удобным — для всех, кроме неё.
Потом был вечер. Ленка задержалась, и Катя осталась дома одна. На кухне играло радио.
Зазвонил домофон. Катя подняла трубку:
— Кто?
— Это я. Таня. Открой. Надо поговорить.
Катя зависла.
— О чём?
— Ну не по домофону же! Я не кусаюсь. Мне просто надо объяснить кое-что.
Катя спустилась сама. На скамейке у подъезда сидела Татьяна — накрашенная, в белом пуховике, в руках термокружка.
— Привет, — сказала она, улыбаясь. — Не бойся, я не ссориться. Я хотела… ну, просто… может, переборщила.
Катя молчала.
— Ты же взрослая. Ты должна понимать. Мне реально некуда было. Я не виновата, что вы с Вадиком не справились.
Катя подняла брови:
— Не справились?
— Ну вы же как пара. Он мужик, ты хозяйка. Это не я разрушила всё. Это вы сами. А я просто была рядом.
Тишина повисла густо. Катя медленно выдохнула.
— Спасибо, что всё объяснила, Таня.
— Так… можно мы всё уладим? Ты им объяснишь, что я не такая? А то они на меня теперь смотрят как на змею.
Катя встала.
— Ты им ничего не говори — я утром всё объясню. Очень внятно, — сказала она.
И пошла домой.
Вадим вернулся через три дня. Стоял у двери с букетом из супермаркета. Спросил:
— Можно просто поговорить?
Катя смотрела сквозь него.
А потом медленно закрыла дверь.
Удержать любой ценой