Когда они только взяли ипотеку, у Елены еще были силы на дипломатичность. Казалось, всё можно решить, если спокойно поговорить. Не повысить голос. Проглотить. Улыбнуться. Но, видимо, не всё.
Двушка на окраине, сорок восемь метров, новостройка с минимальной отделкой, ипотека на двадцать лет — изначально планировалась как старт. Пока дочка в садике, потом, может быть, вторую возьмут, разменяют. Все эти разговоры о будущем велись с осторожным оптимизмом, когда они с мужем сидели на полу новой кухни среди коробок.
— Намного лучше, чем снимать, — убеждал ее Вадим. — И свою кладем, и родители помогут, быстро выплатим.
Родители. Вот это слово надо было сразу обвести красным.
Первые пару месяцев всё было нормально. Потом мама Вадима — Раиса Георгиевна — предложила остаться у них на неделю. «После операции на колене», «пока не окрепну», «да мне и не мешают врачи — просто скучно одной». Лена, конечно, согласилась — не выбрасывать же пожилого человека на лестничную клетку.
Она искренне старалась быть вежливой. Даже купила новую кастрюлю — Раиса Георгиевна не одобряла мультиварку, считая её «игрушкой для ленивых». Лена убрала сушилку с коридора, хотя там удобно. Перестала вечером заниматься йогой в гостиной, чтобы не мешать «смотреть новости». Всё ради мира.
А потом неделя затянулась на месяц. И Раиса Георгиевна вдруг стала… хозяйкой. В прямом смысле. Делала замечания, переставляла вещи, не спрашивая. Один раз Лена не нашла свою косметику в ванной — свекровь убрала всё в ящик, потому что «разбросано, как у школьницы». Одежду в спальне «пересмотрела», сложила «по-человечески», потому что у Лены «не система, а бардак».
Когда Лена попыталась мягко возразить, Раиса Георгиевна обиделась. И очень убедительно. Вадим после этого ушел в глухую неслышимость, будто его подменили. Утром — на работу, вечером — в наушниках. Ни обсуждений, ни поддержки.
— Мам, ты с Леной поосторожней, она устает, — только и пробормотал как-то вечером на кухне, наливая себе чай.
— Устает она… — протянула Раиса Георгиевна, вздыхая с непередаваемой горечью. — А я что, не человек? Или уже всё? Пока ноги не отнялись, надо мной можно ходить?
Лена знала, что у них разные взгляды. Но не думала, что настолько. Например, в её понимании совместный бюджет — это когда муж и жена договариваются. А не когда свекровь даёт Вадиму деньги «на продукты» и потом, спустя неделю, предъявляет чек:
— Вот я мясо покупала, рыбу. Не надо, чтоб вернули, я не жадная. Просто чтоб знали, сколько тратится.
Или еще лучше — когда Лена пришла с работы и обнаружила на кухне курицу в маринаде, гречку и салат. Уже разложенные по контейнерам.
— Я приготовила. Ты только разогрей, — сказала свекровь. — Всё, как любит мой Вадимушка. Он у меня с детства гречку с курочкой ест, помнишь?
Лена не помнила. Её муж вообще гречку не ел с тех пор, как они живут вместе. Но в тот вечер съел и даже похвалил.
— Спасибо, мам.
Лена тогда отодвинула свою тарелку. Аппетит пропал.
Самое трудное было — молчать при дочке. Рита была маленькой, в садик только пошла. И хоть Раиса Георгиевна её не баловала, но старалась быть «бабушкой». Давала сладкое перед сном («ну чуть-чуть же»), не следила за режимом («поспит завтра подольше»), вмешивалась в воспитание («что ты на неё кричишь, она просто устала»).
Однажды Лена задержалась на работе и пришла, когда Рита ещё не легла. В комнате было темно. Вадим уткнулся в ноутбук, дочка валялась в кровати с телефоном, а Раиса Георгиевна сидела на кухне и шила пуговицу.
— Ты где была? — спросила она с порога, не поднимая глаз. — Ребенок не ужинал нормально, тебя ждали. Всё на мне.
Лена не ответила. Просто прошла мимо и пошла в душ. Там и расплакалась. Тихо, чтоб никто не услышал.
К новому году Раиса Георгиевна всё ещё была с ними.
— Подождите, ну она же после операции, — разводил руками Вадим. — Давай весной решим, как дальше. Сейчас холодно, она одна, ей плохо.
— А мне, значит, хорошо? — спросила Лена.
Он не ответил. Только ушел на балкон и закурил.
Они не ссорились — они просто не разговаривали. Лена стала всё чаще задерживаться на работе, иногда уезжала с Ритой к своей тете на выходные. А в доме тем временем менялся порядок: на балконе появились заготовки, в ванной — халат Раисы Георгиевны, на кухне — знакомый запах её супов.
И никто не говорил, что она живёт здесь. Просто как будто всегда была. Как будто Лена — временная.
Лена поняла, что сдвиг произошёл незаметно. В какой-то момент перестала чувствовать себя в своей квартире. Как будто переехала в чужой дом, где нельзя ходить босиком, где не твоя чашка и не твой порядок. Даже часы на кухне — те, что она выбирала под стиль фасадов, — свекровь как-то сместила на другую стену, «там удобнее».
Был еще случай с рабочим ноутбуком. Лена оставила его заряжаться на кухне, вышла в комнату, а когда вернулась — ноутбук лежал на подоконнике.
— С него гудит, у меня голова заболела, — сказала Раиса Георгиевна. — Не злись, я аккуратно.
Но крышка была поцарапана. Не сильно, но это был служебный. Лена пошла в комнату, закрылась и молча выдохнула. Только ногти в ладони вжались — до боли.
Самое тяжёлое началось в феврале, когда Раиса Георгиевна вдруг сказала:
— Я вот думала. Давайте детскую комнату переделаем, всё равно у вас там всё навалено. А Рите нужно пространство, она растёт. Купим ей стол, шкаф, сделаем уголок. У меня на пенсии есть чуть-чуть, помогу. А вы со своим хламом в спальне как-нибудь разместитесь.
Лена чуть не подавилась чаем. Она ничего не ответила — хотела услышать, что скажет Вадим. Но он только пожал плечами:
— Ну идея, в принципе, нормальная. Всё равно там вещи не разложены, а Рите действительно надо уже своё.
— А шкаф куда? — тихо спросила Лена.
— Да продадим, ты же хотела минимализм, — вмешалась свекровь. — Вот и сделаем. А Вадиму поставим стеллаж у кровати — всё помещается. Мы же не в дворце живем.
«Мы». Это «мы» почему-то особенно кольнуло.
— А ты к нам в комнату переедешь? — спросила Лена, глядя прямо в глаза свекрови.
Та рассмеялась:
— Нет, я что, мешать? Мне и на раскладушке в гостиной хорошо. Я в жизни не позволю себе лезть в чужое пространство.
Лена тогда чуть не рассмеялась в голос. Но не стала. В этот момент она поняла, что проигрывает. Потому что молчит. Потому что муж — не союзник. Потому что её границы уже давно снесли — не ломом, а чайной ложечкой. Аккуратно, терпеливо.
Был еще один разговор, после которого Лена долго не могла уснуть.
— Слушай, ты же на своей работе держишься только потому, что удалёнка, — сказал Вадим вечером. — А если нет, ты же не вытянешь офис, Риту, садик, дорогу… Может, всё-таки подумаешь о смене?
— На что? — спросила Лена.
— Ну… мама говорит, в её аптеке кассирша ушла. Там полдня, рядом, тебе бы идеально.
Она не сразу поняла, что он это всерьёз.
— То есть я бросаю нормальную работу, иду в аптеку на кассу, и… дальше что?
— Да не надо психовать, просто идея. Стабильно, в коллективе. Мама говорит, там все добрые.
Это была не шутка. Это было предложение — жить «по-простому». Не сопротивляться. Сложить крылья.
Однажды Лена решила поговорить напрямую.
— Раиса Георгиевна, я понимаю, вам тяжело одной. Но всё-таки у нас семья, маленькая квартира. Вы у нас живёте уже почти полгода.
— И что? Я в дом принесла свет, тепло, заботу. Вам самим тяжело — вы ни к чему не приспособлены. Я хоть порядок навела.
— Но это наш дом.
— Не «наш», а ипотечный, между прочим. И кто вносил первый взнос? Я. Так что я не на улице подобралась.
Это было правдой. Её доля — тридцать процентов. Они долго не могли наскрести, и свекровь тогда, действительно, помогла. Под запись, конечно. С условиями. «Без процента, но с пониманием».
Теперь «понимание» стало вечной пропиской.
Когда Лена пыталась поговорить с Вадимом, он закрывался. Уходил в телефон, отворачивался.
— Ты всё воспринимаешь как враждебность, — сказал он однажды. — Ну живёт мама, и что? Это же временно. У неё никого нет. Ты хочешь её выкинуть?
— А ты хочешь, чтобы мы вот так жили всегда?
— Да всё наладится. Просто потерпи.
Она больше не верила, что «наладится». Потому что всё катилось вниз.
Настоящая вспышка произошла в середине марта. Лена забрала Риту из садика, на ходу купила по акции сок и какие-то печенья, пришла домой — а в квартире переставлена мебель.
— Мы с Вадимом всё передвинули! — с гордостью сказала Раиса Георгиевна. — Ты не волнуйся, это не вторжение, просто чтобы пространство организовать. Всё же в одной куче, глаза режет.
— А ты меня спросила? — с трудом сдерживая себя, прошептала Лена.
— Да ну что там спрашивать. Я же тебе только облегчить хотела. Ты ж на работе как лошадь. А тут порядок. Уголок для Риточки. Всё по уму.
Риточка, между тем, радостно бегала по комнате, распаковывая новую раскраску. Наверное, ей и правда было весело. Но Лена стояла, как вкопанная. Внутри всё сжималось. Это было слишком.
— Завтра я всё верну обратно, — сказала она тихо.
— Что? — свекровь возмутилась. — Ты в своём уме? Я целый день ползала, всё измеряла! Мы с Вадимом думали, как лучше!
— Мы? — переспросила Лена.
— Да. Мы — семья. Или ты себя выше всех ставишь?
— Я ставлю границы, — спокойно сказала Лена. — У себя дома. Где я живу. Где мой ребёнок. Где мне должно быть спокойно.
— Так иди и живи отдельно! Без помощи, без бабушки, без денег!
— Отлично, — сказала Лена. — Только не удивляйтесь, если вы окажетесь первой, кто уйдёт.
На следующий день Лена взяла выходной. Она вернула шкаф на место, перетащила комод, убрала раскладушку, которую Раиса Георгиевна притащила в угол детской. Всё делала молча, с аккуратной, маниакальной сосредоточенностью. В квартире снова стало тесно, но хоть дышалось легче.
Когда свекровь вернулась с Ритой с прогулки и увидела перестановку, она просто замерла в коридоре.
— Ты… обратно всё вернула?
— Да.
— Ты не уважаешь чужой труд! — вскинулась она. — Я не из вредности! Я старалась! Ради вас! Я по себе убила позвоночник! Я на диане от давления сижу, а ты…
— Я не просила. И не разрешала, — спокойно сказала Лена.
Раиса Георгиевна тяжело выдохнула, будто собиралась закричать. Но нет, не закричала — ушла в комнату, демонстративно хлопнув дверью.
Через двадцать минут Вадим написал из офиса: «Что там опять? Мама в слезах. Ты реально всё передвинула?»
Лена не ответила. Села на пол, обняла Риту, посмотрела в окно. Серое небо, мокрый снег, мартовская каша на асфальте.
Через два дня Раиса Георгиевна упала. Подскользнулась в ванной. Без переломов, но с громким визгом и драмой: «Вы меня довели! Я же говорила, что у меня слабые колени!»
Лена держалась. Понимала, что сейчас самое удобное время для обвинений.
Вадим действительно был мрачнее тучи. Не говорил прямо, но всё его поведение кричало: «Ты виновата». Что именно — не уточнялось.
Раиса Георгиевна ходила с эластичным бинтом, драматично прихрамывала, театрально вздыхала.
— Я уже никому не нужна. Ни сыну, ни внучке. Хорошо, что у меня хоть давление скачет, — говорила она соседке в подъезде, достаточно громко, чтобы Лена, выходя с мусором, всё это слышала.
В середине апреля Лена записалась на приём к юристу. Не потому что собиралась подавать на развод. Пока. Но она хотела знать, что именно значит «доля», которую внесла свекровь. Какие у неё права. Может ли она претендовать на постоянное проживание. Есть ли возможность вернуть ту сумму. Или размен.
Юрист был прямолинеен:
— Если не оформляли договор займа — всё. Это дар. Никаких юридических рычагов. Только личные договорённости.
Лена поблагодарила, вышла, села в машине и долго смотрела в одну точку. Плакать не хотелось. Хотелось просто выключить звук жизни.
Когда Вадим в очередной раз сказал: «Ну ты пойми, ей тяжело. Она всё равно скоро уедет», — Лена не выдержала.
— Сколько «скоро»? Полгода прошло. Полгода! У нас ни одной ночи без неё. Ни одного дня, чтобы я не чувствовала себя чужой.
— Она вложилась, — сказал он тихо.
— Да. Купила тебе возможность иметь жену без прав. Купила за сто тысяч. Дёшево, кстати.
— Лена…
— Знаешь, я могу уехать. Но тогда ты останешься с ней и Ритой. Сама с Ритой я справлюсь. Ты — вряд ли.
Он долго молчал. Потом ушёл на балкон. Закурил.
Решающим стал вечер, когда Лена пришла с работы и застала свекровь, ковыряющуюся в их документах. Та искала медицинскую карту Риты — «в саду просили», «я хотела помочь». Бумаги были вытащены из ящика, аккуратно разложены на диване, поверх — паспорт Лены.
— Что ты делаешь? — спросила Лена, стараясь не повышать голос.
— Я просто хотела порядок навести. У вас в бумагах каша! Я не лазила, честно! Только хотела найти…
— Выйди, пожалуйста, — сказала Лена.
— Что? Я же ничего плохого…
— Выйди. Из комнаты. Сейчас.
Раиса Георгиевна встала, демонстративно выпрямив спину.
— Ты ведёшь себя, как фурия. Я в этой квартире всё сделала. Без меня вы бы сгорели. Я держу этот дом. И ты мне указываешь?
— Да. Потому что это мой дом. И мои документы. И моя семья.
— Да ты… кто вообще такая, чтобы комнаты делить?! — закричала свекровь. — Я вложила в эту квартиру больше, чем ты своей работой за два года принесла!
Лена почувствовала, как в ней что-то отпустило.
— Спасибо, что напомнили. Значит, вы не семья. Вы инвестор.
Она повернулась и ушла. В комнату. Закрыла дверь. Потом открыла. Подошла к дочке.
— Завтра мы поедем к тёте Оле, ладно? На пару дней.
— А папа?
— Папа — пусть пока с бабушкой побудет. Им нужно многое обсудить.
Они уехали. Лена включила телефон только на третий день. Там было много сообщений. От Вадима. От свекрови. Одно — от соседки: «Ты всё правильно сделала. Я б давно сорвалась».
Она перечитала это сообщение несколько раз.
Наконец-то кто-то сказал: ты не сумасшедшая. Ты просто пыталась выжить. И сохранила себя.
– Это все из-за тебя! – обвинила Карину мать