В квартире пахло корицей и жареными яблоками. Лена вытащила из духовки шарлотку, поставила на деревянную доску и сняла прихватки. На кухне было жарко, но уютно — такой уют, который держится на мелочах: старом эмалированном чайнике, расписных горшках с фикусами и радио, что тихо бормотало где-то у окна.
— Всё, дети, через десять минут чай. Только руки помыть не забудьте, — крикнула она в сторону комнаты, где возились ее сын и дочка.
Лена жила с мужем Игорем в трёшке, доставшейся от его бабушки. Всё было обжито, всё по-своему любимое, даже облезлая стенка в зале. Но два месяца назад их размеренную жизнь перевернул звонок из другого города. Младшая сестра Игоря, Жанна, потеряла работу, поссорилась с мужем и приехала к ним «на недельку, пока всё не утрясётся».
— Ты же не против? — спросил Игорь, стоя с телефоном у окна. — Она в беде. Ну поживёт немного у нас… Детям, кстати, весело будет с тётей.
Жанна появилась через день. С двумя чемоданами и собакой породы шпиц по кличке Чуча. Вошла в квартиру как в гостиницу: звонкая, весёлая, жестикулирующая. Говорила быстро, с интонацией актрисы — будто репетировала перед зеркалом. Уже в прихожей выдала:
— Так, Лена, я спать буду в детской, мне же важно высыпаться, без крика и игрушек. Своих детей не завела — так хоть от чужих отдохну!
Лена застыла с тряпкой в руке. Сказать что-то резко помешала вежливость, да и Игорь в это время подошёл, приобнял сестру:
— Да ладно, как-нибудь на недельку устроимся, правда?
На деле «неделька» быстро превратилась в месяц.
Сначала Лена просто удивлялась.
Жанна не просыпалась раньше десяти. На кухне появлялась в пижаме, прямая как балерина, с выражением лица, как будто её разбудили на допрос.
— Кофе варишь? О, супер. Мне с молоком, три сахара.
Завтрак? Нет, она «на интервальном голодании». Но могла без предупреждения съесть с вечера приготовленные детям бутерброды «на завтра в школу», потом с изумлением пожать плечами:
— А это что, не просто так лежало?
Собака Чуча стала отдельной темой. Шерсть — повсюду. Шторы — обгрызаны снизу. Один раз Лена обнаружила мокрое пятно прямо на диване в зале.
— Это не она! — вскричала Жанна. — Это, может, дети?
Лена помолчала. Сдержалась.
Но напряжение росло.
На второй неделе Лена решила поговорить с Игорем.
— Слушай, у нас не гостиница, — начала она. — Она ни в чём не участвует. Есть — готовь, посуду — не моет, детей — игнорирует. Твоя сестра взрослая женщина, но ведёт себя как принцесса на горошине.
Игорь вздохнул.
— Я знаю… Но она сейчас в стрессе. Ты же понимаешь, у неё жизнь рухнула. Надо поддержать.
— А нас кто поддержит? — спросила Лена. — Или это теперь моя обязанность — делать её жизнь уютной?
Он отвернулся.
— Ну потерпи немного. Всё наладится.
Наладилось, конечно, не «всё», а наоборот — многое начало валиться.
Однажды Лена вернулась с работы домой и увидела на кухне пустую кастрюлю. Утром она варила суп — большой, на три дня, как обычно. Жанна сидела на табуретке, пила вино и красила ногти.
— Ты суп ела? — спросила Лена.
— Ну… Да. Я и Варька, подружка моя. Мы ж голодные были. Она забежала на минуточку, ну я и угостила.
— Это был обед на троих! У нас двое детей, Жанна!
Та фыркнула.
— Ну подумаешь. Сваришь ещё. Не впервой же.
— Может, ты сама что-нибудь сваришь, наконец? — голос Лены дрогнул.
— Не начинай. Я сейчас не в состоянии. Меня бросил муж, я без работы, я…
— …и ты ешь за шестерых, да?
Жанна замолчала, но в глазах мелькнула обида. Как будто Лена — главная виновница её бед.
Через три дня в квартиру снова пришла та самая Варька. Высокая, надменная, в коротком пуховике. За ней по коридору летала Чуча, облаивая всё подряд.
— Ты чё такая злая, Лен? — спросила Варя, усаживаясь на диван с ногами. — Ты не рада, что Жанна не сдохла от тоски? Вообще, хорошо, что у неё есть вы. Я бы вот не пустила никого.
Лена стояла в дверях, с пакетом продуктов.
— А кто тебя звал? У нас дети спят, уже девять вечера.
— Да уймись ты, божечки, — влезла Жанна. — Мы тихо посидим, обещаю. Всё, не напрягайся.
Лена ушла на кухню. Руки дрожали. Хотелось крикнуть. Хотелось, чтобы кто-то сказал: «Ты не обязана всё это терпеть».
Но никто не говорил. Даже Игорь, который всё чаще оставался допоздна на работе. Или, как она подозревала, просто не хотел возвращаться в эту напряжённую атмосферу.
Однажды вечером Лена вошла в ванную и увидела, что её новое платье — то самое, что она берегла «на особый случай» — висит на вешалке. Мокрое. И с пятнами от тонального крема на воротнике.
— Ты моё платье надевала?
Жанна подняла голову от телефона. У неё был свежий маникюр, и она делала селфи с Чучей.
— Ага. Вчера в бар ходила. Оно мне подошло, кстати.
— Жанна, оно моё. Ты спросить не могла?
— Господи, ты чё как моя первая тёща. Подумаешь, платье! Не дырявое ведь. Да и вообще — мы ж теперь почти как семья. Или нет?
Лена отошла. Глубоко вдохнула.
«Почти как семья».
Нет, не почти. И не семья.
Но пока она молчала. Только внутри всё громче бился вопрос: «А если никто не уйдёт, что буду делать я?»
Прошло ещё две недели.
Жанна не искала работу. То есть, говорила, что ищет, но чаще сидела на балконе с телефоном и кофе. Соседи начали спрашивать у Лены:
— А кто у вас там всё время орёт по телефону? И что это за собачка, что воет с утра?
На лестничной площадке пахло лаками для волос, и однажды Лена услышала, как соседка снизу вполголоса бросила мужу:
— Тот ещё цирк там теперь. Бедная Лена.
Бедной она себя действительно чувствовала.
Каждое утро Лена просыпалась раньше всех. Завтрак, дети, работа, вечером — готовка, уборка. А Жанна? Могла не встать с дивана до обеда. Чуча бегала по всей квартире, с лаем прыгала на детей.
— Мам, Чуча опять съела мой ластик! — жаловался сын.
— А она в тапки написала! — пищала дочка. — И на куклу мою лаяла, я теперь боюсь её!
Лена терпела. Сжимала зубы. Разговаривала с Игорем.
— Мы же договаривались — до конца месяца! Уже середина следующего. Пусть съедет. Или хотя бы начнёт вести себя нормально.
Игорь вздыхал. Уходил от разговора. Временами и сам был раздражён, но громко ничего не говорил. Жанна — его младшая сестра. Он с детства был к ней снисходителен. Лена это знала, но теперь снисходительность мужа превращалась в пассивность, которая выводила её из себя.
Очередной скандал случился в субботу утром.
Жанна проснулась с жуткой головной болью. Сказала это громко и театрально, войдя на кухню. Мол, ей срочно нужно тишины, кофе и «что-то с жирком».
— Может, сваришь яичницу? — бросила она Лене, у которой в одной руке был чайник, а в другой дочка с градусником.
— Варе плохо, — спокойно сказала Лена. — У неё температура. Мы сегодня на кухне недолго — всё остальное в комнате. Сама разберись с завтраком.
Жанна посмотрела на неё так, будто Лена ей нахамила.
— Ого. Это ты со мной так разговариваешь? После всего?
— После чего именно? — Лена впервые не отвела глаз.
— Я тут из кожи вон лезу, держусь, а вы меня… Ну ладно, поняла. Всё с вами ясно.
— Мы тебя кормим, стираем за тобой, терпим твою собаку и твоих подруг… И это — “держусь”? Ты у нас как гость на отдыхе, Жанна.
Тишина. Только тикало радио у окна.
— А ты просто завидуешь, — выплюнула Жанна. — Что я умею жить, не превращаясь в зануду. А ты вечно у плиты. Убери, принеси, пожарь. Я бы так не смогла.
Лена промолчала. Но внутри что-то оборвалось. Похоже, этот разговор случился слишком поздно.
Понедельник. Утро. Лена снова опаздывала.
Игорь должен был отвести детей в школу, но вместо этого стоял у двери, натягивал ботинки и слушал Жанну.
— Да я же тебе говорю, Игорёк, мне тут некомфортно. Лена на меня смотрит, как будто я украла у неё телевизор. А я вообще-то твоя родная кровь, если что!
— Может, пока поищешь съёмное жильё? — несмело предложил он.
— Съёмное? Серьёзно? А ты вообще знаешь, какие сейчас цены?! Я тебе не чужой человек! Мы вообще-то с тобой в детстве из одной миски ели, а сейчас ты мне что говоришь?
Лена услышала это из кухни. Она вытирала руки о полотенце, думая только об одном: когда всё это закончится?
Но настоящая кульминация случилась вечером.
Дети были у бабушки — Лена специально попросила маму, чтобы немного передохнуть. Она мечтала о тишине, ванне и фильме. Вернулась домой в девять, прошла в спальню — и остолбенела.
На их с Игорем кровати сидела Жанна. В её руках — ноутбук Игоря. На полу валялись его документы. По телевизору шёл сериал, в ногах лежала Чуча, в зубах у неё был чей-то носок.
— Ты чего здесь делаешь?
— А что? — Жанна даже не подняла глаз. — Мне тут удобнее. В комнате душно, и там окно не закрывается.
— А ты не подумала, что это не твоё пространство?
Жанна рассмеялась — фальшиво, сухо.
— Пространство? Ты психологов начиталась, что ли? Я тут временно. Ты же сама говорила, что поможешь.
— Я не говорила, что отдам тебе свою жизнь. И свою постель. Где Игорь?
— Он сказал, что придёт попозже. Устал.
Лена вышла, молча. Зашла в ванную. Закрылась. Села на край ванны. Плакать не хотелось — хотелось кричать. Или выть.
Сколько ещё это будет продолжаться? Что должно случиться, чтобы всё это прекратилось?
На следующее утро она впервые не встала раньше всех. Просто лежала. Потом пошла в кухню — и увидела, как Жанна роется в их аптечке.
— У тебя есть что-то от изжоги? Я вчера бургеров переела. У Варьки был день рождения, — сказала она, даже не повернувшись.
— У меня есть кое-что, — сказала Лена тихо. — Чемодан.
— Что?
— Поставь себе будильник. Собери вещи. Через два дня тебя здесь не будет.
— Ты серьёзно?
Лена посмотрела ей в глаза. Без злобы. Без крика. Просто — достаточно.
— Да.
— А Игорь что скажет?
— Скажет, если успеет. А если не скажет — значит, тоже собирает.
Жанна фыркнула. Но ушла. А через полчаса Лена увидела в прихожей её чемодан.
Стоял у двери. Закрытый.
А сама Жанна сидела на табуретке, курила в открытое окно, и, не поворачивая головы, бросила:
— Ты с ними попрощайся. Я не буду.
Жанна ушла на следующий день.
Без криков. Без скандала. Даже без фальшивой слезливости, которая раньше сопровождала все её провалы. Просто — встала утром, повозилась в ванной, выгуляла Чучу, запихала пса в переноску и молча вытащила чемодан в коридор.
— Я такси ждать не буду. Вызовешь сама? — бросила Лене. — И да, я ключи тебе в раковину брошу. Мне не жалко.
Лена не ответила. Только стояла, прислонившись к дверному косяку, и смотрела, как уходит хаос.
Прошла минута. Другая.
Потом раздался звук открывшейся двери. Воздух в квартире стал легче.
Но стало ли легче внутри — Лена не знала.
Жизнь начала возвращаться к прежнему ритму, но не сразу.
Игорь избегал разговоров. Возвращался домой поздно, ужинал молча, смотрел телевизор. Он не задавал вопросов. Не извинялся. Не вставал на чью-либо сторону. Это, пожалуй, было хуже всего.
— Ты всё-таки мог бы хоть что-то сказать, — однажды вечером сказала Лена, пока он жевал котлету.
— А что тут говорить? Всё уже случилось, — бросил он и не глядя ушёл из-за стола.
Позже, когда он заснул на диване перед телевизором, Лена долго смотрела на его лицо. И думала: а он был с ней хоть один раз за это время? Или всё это было удобно — спрятаться за молчание и туман “семейных обязательств”?
Прошла неделя.
О Жанне было ни слуху ни духу. Варька звонила Игорю один раз — Лена случайно услышала обрывки разговора:
— Да она с ума сошла, твоя жена. Так с родной сестрой… Ну, конечно, всё забудется. Но осадок, как говорится…
Осадок, действительно, остался. У всех.
Лена продолжала работать, возить детей в школу, готовить, убираться. Но теперь в ней было что-то другое — холодное, упрямое. Как будто внутри она поставила гранитный столб: больше — никаких “потерпеть”.
Однажды её остановила соседка, та самая, что раньше бросала фразы в спину:
— Слушай, Лен, ты молодец. А то у нас вот племянница два года прожила, не выгонишь — и в душу, и в еду, и в шкафы. А ты — хоп, и порядок.
Лена усмехнулась.
— Ничего я не молодец. Просто устала. Это не сила — это предел.
Через месяц Жанна снова появилась. Позвонила в дверь утром, в субботу. На пороге — в очках, в пальто нараспашку, с тем же шпициком на поводке. Без чемодана.
— Привет, — сказала тихо. — Я… я по делу.
Лена стояла в дверях, не приглашая войти.
— У меня ничего твоего нет.
— Я не за этим, — Жанна кашлянула. — Я, ну, хотела спросить. Можно ли я у тебя кое-что оставлю на пару дней?
— Нет.
Жанна смотрела ей в лицо. Потом развела руками:
— Ясно. Просто… ты же всегда всех спасала. Я думала, вдруг и сейчас…
— Ошиблась.
И тут подошли дети. Сын — с книжкой, дочка — в пижаме, с расческой.
— Мама, кто там?
— Никто, — спокойно ответила Лена. — Уже ушёл.
Жанна стояла, будто вкопанная. Потом улыбнулась криво.
— Ты с ними попрощайся. Я не буду, — и развернулась.
Лена смотрела ей вслед, пока та не исчезла за поворотом лестницы.
А потом захлопнула дверь.
Вечером Игорь спросил:
— Это Жанна была?
— Да.
— Чего хотела?
— Пожаловаться на жизнь. Или снова попроситься. Неважно.
Он промолчал. Долго.
Потом, уже в спальне, вдруг сказал:
— Ты знаешь, мне стыдно. Что я тогда не был рядом. Не защитил. Просто… испугался конфликта.
Лена посмотрела на него. Слов не было. Только тишина, в которой оба понимали: что-то прошло точку возврата.
А спустя пару дней пришло сообщение от Жанны. В мессенджере. Без фото, без смайлов. Просто текст:
«Ты была права. Но сказать это тебе я не могу. Я — не из тех, кто говорит “извини”. У меня по-другому.»
Лена перечитала его три раза. Потом закрыла, не отвечая.
В ту ночь она не спала.
А наутро снова было утро. Шумные дети, радио на кухне, чайник, пельмени на ужин. Обычная жизнь, в которой не было Жанны.
Но был след — неровный, болезненный. И вопрос, который не отпускал:
«Если она вернётся снова — я смогу сказать “нет” так же просто?”
Ответа не было.