Девять лет. Девять долгих лет мы с Димой вместе, и каждый раз, когда вижу свою свекровь Варвару Степановну, внутри всё скручивается в тугой узел. Желудок сжимается, как перед прыжком с высоты. Организм уже на автомате готовится к обороне.
Знаете этот тип улыбки — губы растягиваются, а глаза остаются ледяными, как у акулы перед атакой?
Это вся она. Когда воркует «детки мои драгоценные», а сама так и излучает «какие же вы хитрые»? Это тоже она, от макушки до пяток.
За девять лет я научилась читать её как открытую книгу. И особенно — предугадывать, когда она готовится выдать очередную какую-нибудь штуку.
Вечер был обычный, даже хороший. Мы с Димой ужинали на кухне — простая паста с овощами, пара стаканов сока. За окном апрель расцветал, и настроение было по-весеннему приподнятое. Мы обсуждали, что взять с собой на дачу к моим родителям — наконец-то выбрались на неделю, первый совместный отпуск за два года.
— Слушай, — сказал Дима, как-то странно изучая еду в своей тарелке, — мама хочет за новой квартирой присмотреть, пока нас не будет.
Я дернулась. Новая квартира — наша квартира. Двушка в хорошем районе, которую мы купили как инвестицию и для будущего нашего ребёнка. Пока что ремонт только-только заканчивался.
— Что? — я невольно подняла бровь.
— Ну, говорит, чтоб ремонтники без контроля не развалили там чего, чтоб окна прикрыть, воду перекрыть, если надо…
Я уже знала, куда он клонит. Он старательно делал вид, что просто «озвучивает», а не «уговаривает». Я хорошо знала эту интонацию — когда он пытается выглядеть нейтральным посредником между мной и своей матерью.
— Она сама предложила? — спросила я, хотя ответ был очевиден.
— Да, — в голосе Димы промелькнуло облегчение. — Говорит, мол, не хочу вас беспокоить, да и ей не особо напряжно — всё равно рядом.
Я поставила чашку и медленно выдохнула.
И в голове моментально всплыл тот самый день. Как будто кто-то нажал кнопку на машине времени, и я снова там.
Пять лет назад. Вот эта наша первая собственная квартира. Трёшка в новостройке, свежий ремонт, запах новой жизни. Светлые стены, пустые комнаты, в которых эхом отдавались наши голоса и смех. Мы с Димой таскали коробки с вещами — немногочисленными, но бесконечно дорогими нам. Я поставила на подоконник маленький кактус — первый житель нашего нового дома. Дима расположил в углу гитару — временно, пока не купим для неё подставку.
— Ты представляешь, здесь будет наша спальня, — я кружилась по пустой комнате, представляя, как расставим мебель.
— А тут рабочий стол, — Дима деловито мерил шагами комнату.
— А третья — для будущей детской, — мы оба заглянули в самую маленькую комнату и улыбнулись друг другу.
Мы разогрели обед и сели прямо на полу, опираясь спинами о стену. Пластиковые контейнеры на коленях, пластиковые вилки в руках, и ощущение полного счастья.
И тогда в дверь позвонили.
Звонок был настойчивый, длинный. Мы с Димой переглянулись — никого не ждали. Может, соседи пришли знакомиться? Может что случилось?
Дима открыл дверь, и я услышала голос:
— Сыночек! Ну наконец-то! Я уж думала, не найду вас!
На пороге стояла Варвара Степановна. С чемоданом. С ЧЕМОДАНОМ. И большой сумкой. И кастрюлей, завёрнутой в полотенце. И выражением лица «я пришла надолго».
— Мама?! — Дима так резко отступил на шаг, что чуть не споткнулся. — Ты… ты не предупредила, что приедешь. Ты как тут?
— А что тут предупреждать-то? — она буквально протаранила дверной проём, втащила чемодан и сразу начала командовать парадом. — Не стой столбом, сынок! Помоги с сумками! К родным детям жить приехала! Тут места нам — хоть танцуй!
Она прошествовала мимо застывшего Димы в комнату, где я так и сидела на полу с контейнером, чувствуя, как кусок застрял в горле.
Варвара Степановна окинула взглядом пустую квартиру, цокнула языком так громко, что эхо пошло.
— Ну и слава богу, что я приехала! — она театрально всплеснула руками. — Что это такое? Голые стены! Без меня вам никак! Ни стульчика приличного, ни стола! В каменном веке и то уютнее было! Как вы тут жить-то собирались? Как беженцы какие-то!
Она энергично прошагала на кухню. По-хозяйски открыла шкафчики, заглянула в холодильник, с шумом открыла кран.
— Вода-то еле теплая! Этот ваш хвалёный ремонт… Ой, Леночка, немедленно вставай с пола! Почки застудишь — потом лечи тебя! Я вам борщец домашний привезла, сейчас мигом разогрею. Хоть поедите по-человечески, а не эти ваши макароны сухие!
Я медленно поднялась, ловя взгляд Димы. Он выглядел растерянным.
— Мама, мы не планировали, что ты… — начал он.
— А что планировать? — она уже разматывала полотенце с кастрюли. — Вы же вдвоём не уживётесь, а со мной — душевно будет. Я и готовить буду, и убирать, и всё-всё! Молодым нужна помощь!
— Варвара Степановна, — осторожно начала я, — мы рады вас видеть, но мы планировали жить вдвоём.
Она повернулась ко мне, и её взгляд стал острым.
— Ну не выгонишь же ты мать! Это же и моя квартира, я же ваша родная матушка! — она обернулась к Диме. — Сынок, скажи ей! Где я ещё буду жить?
— У тебя есть своя квартира, мам, — Дима стоял в дверях кухни, нервно перебирая пальцами.
— Там такие соседи! — Варвара Степановна всплеснула руками. — Всю ночь музыка, топот! А я старая уже, мне покой нужен. А тут у вас тихо, просторно…
Мы с Димой тогда только переглянулись. Он мялся, пытался шутить, объяснять, но я чувствовала — это надолго. Возможно — навсегда.
— Я в маленькой комнатке устроюсь, — она уже прошла туда и оценивающе осматривала будущую детскую. — Тут мне как раз хватит места. И вам не буду мешать, и всё под присмотром.
— Мама, — Дима наконец-то собрался с силами, — мы ценим твою заботу, но мы хотим жить вдвоём. Это наше решение.
— КАКОЕ ЕЩЁ РЕШЕНИЕ? — она подбоченилась, глядя на него так, словно он сообщил о намерении прыгнуть с моста. — Ты что это удумал? Я! Мать! Твоя! Родная! Я всю жизнь на тебя положила! Недоедала! В обносках ходила! А ты теперь… теперь…
Её губы задрожали, глаза моментально наполнились слезами. Мастерский переход — от атаки к жертве за секунду.
— А теперь, значит, на помойку меня? Как старую тряпку? Как ненужную вещь? Чужую тётку пустил, а мать родную — за порог?
И понеслось. Потоки слёз, вселенского масштаба трагедия, душераздирающие всхлипы и стенания. Воспоминания о тяжёлом детстве Димы вываливались одно за другим, как из мешка.
О её неимоверных жертвах, о том, как она недоедала, недосыпала, мозоли на руках натирала, всю молодость на него потратила. Как она теперь одинока, всеми покинута, никому не нужна.
Каждая фраза — ударная манипуляция: «Ты же всё, что у меня есть!», «За что же ты так со мной?!», «Чем я это заслужила?!»
Два часа этого спектакля — и я уже готова была бежать из собственной квартиры, только бы не слышать этого. Но Дима, к моему изумлению, держался.
— Мама, — сказал он твёрдо, хотя голос и дрогнул, — хватит. Мы с Леной купили эту квартиру для НАШЕЙ семьи. Для меня и моей жены. И в будущем — для наших детей. Точка. Мы будем тебя навещать каждую неделю, обещаю. Но жить — будем — отдельно.
Только через два часа разговоров, почти со слезами, она ушла. Обиделась. Очень. Но ушла.
Каждый раз при встрече Варвара Степановна находила способ напомнить о том дне. «А помнишь, как вы меня не пустили жить к себе?» или «Когда меня выгнали из вашей квартиры…» — хотя никто её не выгонял. Она сама пришла без приглашения и сама ушла, когда поняла, что номер не пройдёт.
И всё эти пять лет она не оставляла попыток. То просила помочь с капитальным ремонтом в её квартире — «А может, мне к вам переехать на время?», хотя просто меняла кран в ванной за 30 минут. То жаловалась на шумных соседей. То намекала, что было бы неплохо купить ей новую квартиру поближе к нам — раз уж её собственная такая неудобная.
Каждый раз Дима вежливо, но твёрдо отказывал. И каждый раз я видела в её словах тот же расчёт — найти способ, прощупать границы, выискать лазейку.
А теперь у нас появилась вторая квартира. И как я и предполагала, Варвара Степановна не могла упустить такую возможность.
— Мы ведь всё равно её пока не сдаём, — продолжал Дима, вырывая меня из воспоминаний. — А мама говорит, что может цветы туда перенести, чтобы квартира жилой выглядела. Ну и прибраться, если что…
Я молчала. Дима отвёл взгляд.
— Она ведь правда хочет помочь, — он поковырял вилкой в тарелке. — Ты же знаешь, она…
— Я знаю, что мы завтра уезжаем на неделю, — перебила я. — И знаю, что ключи от новой квартиры я никому не доверю.
— Лен, — Дима вздохнул, — не будь такой. Это же моя мать.
— Именно поэтому я и не хочу давать ей ключи.
Он отложил вилку.
— Ты всё ещё злишься из-за того случая? Прошло пять лет, Лен.
— Я не злюсь. Я просто помню.
В дверь позвонили. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы знать, кто это.
Варвара Степановна буквально ворвалась в квартиру, как праздничный торнадо — с коробкой пирожных и улыбкой шириной с Красную площадь.
— ДЕТОЧКИ МОИ НЕНАГЛЯДНЫЕ! — она с таким энтузиазмом набросилась на Диму с поцелуями, что чуть не сбила его с ног, оставив два ярких отпечатка помады на щеках.
Затем развернулась ко мне, расставив руки, как для объятия медведя.
— Леночка! Какая ты у нас красотка! Это от предвкушения отпуска такой румянец? Или может…? — она многозначительно подмигнула, намекая на беременность.
Я сдержанно приобняла её, стараясь не морщиться от удушающего облака парфюма. От неё разило смесью хитрости и предвкушения лёгкой победы.
— Чай будете? — спросила я, демонстративно включая чайник и мечтая, чтобы эта встреча закончилась как можно скорее.
— Конечно, милая! — она тут же устроилась за столом, как будто это был её собственный дом, с шумом выкладывая пирожные на тарелку. — Ну как там ваши сборы? Купальники не забыли? Крем от комаров? Что-то от живота?!
— Почти всё собрали, — сдержанно ответил Дима, бросив на меня извиняющийся взгляд. — Завтра утром последние вещи закинем в машину и поедем.
— Какие же вы у меня молодцы-организаторы! — она улыбалась, но глаза, как у хищника, неотрывно следили за мной. — А с новой-то квартирой что решили? Вот ведь незадача — такое сокровище, и присмотреть некому? Денег столько вложили туда…
Вот оно. Я поставила чашки на стол, не глядя на неё.
— Да что ей будет-то?! — коротко ответила я.
— Ой-ой-ой, Леночка, да ты что такое говоришь! — Варвара Степановна так всплеснула руками, что чуть не задела чашку. — Такая новёхонькая квартирка! Таких бешеных денег ремонт стоил! А вдруг что-нибудь прям СЕРЬЕЗНОЕ случится?
А вдруг соседи сверху устроят потоп? А вдруг эти ваши «специалисты»-ремонтники что-то накрутили не так, и всё прорвётся? Или утащить что задумают? Вы ведь и мебель уже частично завезли… А вдруг воры пронюхают, что никого нет? Вы же в деревне будете! На отшибе! Без связи! Кто проверит? Кто спасёт? Кто уследит?
Я упорно молчала. Дима тоже. Хотя мы только что уже все это обсудили.
— Ну хотите, я присмотрю? — она выдала эту фразу так, будто озарение снизошло на неё прямо сейчас, хотя я уверена — она репетировала это предложение всю дорогу к нам.
— Мне же совершенно несложно! Я ж как раз буду прогуливаться. Заеду, всё проверю, окошки закрою, если дождик пойдёт. Или наоборот — открою настежь, если жара. Ах, батюшки! Так я же вообще могу там и ночевать остаться пару раз — ночью же самое опасное, от воров стеречь стану…
«Ночевать останусь пару раз» — пронеслось у меня в голове. Конечно. А потом своё кресло. А потом свой чемодан. А потом свое полотенце и подушку. А потом и сама переедет — ведь уже полквартиры занято её барахлом.
— Спасибо. Но — нет, — я наконец посмотрела ей прямо в глаза, чеканя каждое слово.
— Диме я уже всё до мелочей объяснила, — она мгновенно повернулась к сыну, полностью игнорируя мой ответ, как будто я была пустым местом. — Тебе ведь тоже спокойнее будет, сыночек, когда знаешь, что квартирка под надёжным материнским присмотром? М?
— Мама, Лена против, — Дима произнёс это тихо, но твёрдо.
— ПРОТИВ ЧЕГО?! — она так резко выпрямилась и распахнула глаза, что стала похожа на сову, увидевшую мышь. — Против ПОМОЩИ? Против ЗАБОТЫ? Против РОДНОЙ МАТЕРИ? Я же как лучше хочу! Я же для ВАС стараюсь! О вас БЕСПОКОЮСЬ!
Я вздохнула. Сколько раз я слышала эту фразу. «Я же как лучше хочу.» И всегда за ней следовало что-то, что было лучше только для неё самой.
— Леночка, — она вдруг сменила тактику, сладко улыбнулась и положила свою руку поверх моей, с такой силой прижимая её к столу, что едва не пережала кровоток, — ну вы же всего-навсего на неделю уезжаете. Дайте ключ мне, чтоб не беспокоиться!? Махонький такой ключик! — она сделала жест пальцами, показывая размер. — Я же не жить туда иду! Просто приглядеть! Просто одним глазком!
Я почувствовала, как напрягся Дима. Он знал, что я только сейчас вспоминала. И знал — что скажу.
Я резко выдернула свою руку из-под её влажной ладони и выпрямилась.
— Ага, конечно. А потом выселяй вас, — я чеканила каждое слово, глядя ей прямо в глаза, не моргая. — Вы же скажете, что всё под контролем, что вы только временно, что вы только присмотреть, а через неделю заявите: «я тут одна всё караулила, берегла-стерегла, теперь здесь и останусь, мне здесь нравится!»
Варвара Степановна застыла, как громом пораженная. Улыбка сползла с её лица, как плохо держащаяся маска.
— Ты… ты так обо мне думаешь? — прошипела она, сузив глаза до узких щёлочек, из которых почти искры летели.
— Да. По своему опыту между прочим, — отчеканила я, не отводя взгляда.
И добавила, вбивая гвоздь по самую шляпку:
— У этой квартиры будет один комплект ключей. И один хозяин и это точно не вы.
В кухне повисла тишина. Было слышно, как кричит ребенок через три квартиры соседей. Дима нервно постукивал пальцами по столу.
— А это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ваша ОБЩАЯ новая квартира? — вдруг выпалила Варвара Степановна, резко переводя взгляд на сына. — Или это только ЕЁ квартира? — она ткнула пальцем в мою сторону, как будто я была неодушевлённым предметом.
— Наша, мам, — ответил Дима с нажимом. — МОЯ и ЛЕНЫ. Общая.
— И ты… ТЫ позволяешь ей ТАК со мной разговаривать?! — её голос взлетел на октаву выше, мгновенно превращаясь из командного в жалобно-плаксивый. — С твоей РОДНОЙ МАТЕРЬЮ? С той, что тебя РОДИЛА, ВЫРАСТИЛА, всю жизнь на тебя потратила?
Дима глубоко вдохнул и тихо, но решительно сказал:
— Мам, давай правда без ключей. Просто — чтоб всем было спокойно. И тебе, и нам.
Его слова как будто запустили салют в комнате. Тишина стала осязаемой, густой, как туман. Варвара Степановна сидела, окаменев, несколько секунд, а потом с такой яростью отодвинула стул, что он проскрежетал по полу. Она встала, демонстративно опрокинув нетронутую чашку с чаем.
Она выскочила из кухни, в прихожей послышался грохот — видимо, она сорвала с вешалки свою куртку вместе с крючком. Входная дверь хлопнула с такой силой, что задребезжала посуда в шкафу.
Я машинально убирала чашки со стола и вытирала разлитый чай.
Дима сидел, глядя в окно. Солнце уже садилось, раскрашивая небо в розовый.
— Ну вот, — он тихо выдохнул, когда входная дверь захлопнулась. — Теперь мама точно надолго обидится.
Я поставила чашки в раковину.
— Позвонит вечером, — я пожала плечами. — Как всегда.
— Думаешь?
— Уверена. Ещё и моей маме наябедничает, какая я бессердечная.
Дима слабо улыбнулся. Его плечи опустились, словно с них сняли тяжесть.
— Прости за неё, — сказал он. — Вечно она так…
— Да ладно тебе, — я повернула кран с водой. — Не ты же её такой сделал.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — я ведь понимаю её в чём-то.
— Да?
— Боится одиночества. Стареет. Квартира её не радует.
— Но это не повод захватывать нашу, — сказала мягко.
— Ну да.
Родила от парня сестры