Алёна проснулась от детского плача в четверть шестого утра. Кирилл снова температурил — третья ночь подряд. Щёки пылали, волосы прилипли к мокрому лбу. Градусник показал тридцать восемь и семь. Таблетки помогали на пару часов, потом всё повторялось.
Сын цеплялся за неё липкими ручками, хныкал, тыкался носом в плечо. Пять лет, а в болезни превращался в грудничка. Алёна качала его, шептала всякую ерунду, чтобы не разбудить Стаса. Тот спал в гостиной на раскладушке — переселился туда полгода назад. Сказал, что детский плач мешает высыпаться перед работой.
К семи утра Кирилл выключился. Алёна переложила его в кроватку, прикрыла пледом. Сама еле стояла на ногах — голова гудела, в горле першило. Но завтрак готовить надо было. Стас вставал строго в половине восьмого.
На кухне она машинально поставила чайник, нарезала хлеб. Руки тряслись от недосыпа. Три ночи подряд — полтора часа сна за раз, между детскими подъёмами. Кирилл просыпался, плакал, просил водички, жаловался на уши.
Стас вышел ровно в семь тридцать. Свежевыбритый, в чистой рубашке, пахнул гелем для душа. Сел за стол, полез в телефон.
— Кофе, — бросил он, не поднимая глаз.
Алёна поставила перед ним чашку. Заметила, что пальцы дёргаются.
— Кирилл всю ночь мучился. Может, вызовем врача?
— Зачем? Сопли обычные.
— Но уже четвёртый день температура…
— И что? Дети болеют постоянно.
Стас хлебнул кофе, поморщился.
— Сахар забыла. И кофе опять водянистый.
Алёна молча добавила сахар. В горле саднило всё сильнее.
— Вечером нормальную еду сделай, — сказал Стас, вставая. — Вчера твоя каша была как размазня.
— Я заболеваю…
— Все болеют. Это не повод расслабляться.
Хлопнула входная дверь. Алёна осталась одна с больным ребёнком и пониманием, что сама разваливается.
К обеду у неё самой поднялась температура. Тридцать семь и шесть. Горло горело, ломило плечи и спину. Кирилл висел на ней постоянно — капризничал, отказывался от еды, просился на ручки. Алёна таскала его по квартире, включала мультики, давала планшет. Ничего не помогало.
В два дня позвонила мать.
— Как дела, доченька?
— Плохо. Кирюшка болеет, я тоже разболелась.
— А Стас помогает?
Алёна усмехнулась. Стас за пять лет ни разу не встал к ребёнку ночью. Максимум — мог подать воды, если Алёна просила.
— Стас работает.
— Понятно, — мать вздохнула. — Может, приехать?
— Не надо, мам. Как-нибудь сама.
Но становилось хуже. К вечеру температура поползла к тридцати восьми. Голова раскалывалась, в горле будто наждачкой прошлись. Кирилл по-прежнему плакал и требовал внимания.
Стас приехал в половине восьмого. Заглянул в холодильник, хмыкнул.
— Жрать что будем?
— Я заболела. И Кирилл ещё не поправился.
— Ну и? Я что, голодный сидеть должен?
— Там суп остался…
— Позавчерашний? Спасибо, обойдусь.
Он достал телефон, заказал пиццу. Алёна сидела на диване с сыном, который наконец притих у неё на коленях.
— И убери тут, — сказал Стас, кивнув на разбросанные игрушки. — Как в дурдоме.
— Кирилл болеет, я его развлекала…
— А порядок кто наводить будет? Домовой?
Алёна молча начала складывать конструктор. Каждый наклон отдавался болью в висках.
— Быстрее, — поторопил Стас. — Друзья сейчас приедут. Стыдно же будет.
— Какие друзья?
— Серёга с Димкой. Футбол смотреть.
Алёна вздрогнула. Серёга и Димка — это было испытание. Оба недавно развелись, жили как холостяки, приходили в гости напиваться и жаловаться на бывших жён. Шумели, сорили, могли сидеть до утра.
— Стас, ребёнок болеет. Ему нужна тишина.
— Подумаешь! Поставишь его в спальню, и всё.
— Но они же орут постоянно…
— Не ори — не будут орать, — он пожал плечами. — И место для бутылок в холодильнике освободи. Сейчас привезут.
Друзья явились к девяти. Серёга — рыжий, громкий, вечно недовольный. Димка — тощий, нервный, дымил на балконе каждые полчаса. Оба выглядели так, будто жизнь их обидела.
— О, Алёнка! — Серёга влез в прихожую с пакетом звенящих бутылок. — Как дела? Выглядишь фигово.
— Болею.
— Ерунда! Водочки с лимоном выпей — как рукой снимет.
Они расселись в гостиной, включили телевизор на полную громкость. Алёна унесла Кирилла в спальню, но тот не мог заснуть — за стеной орали, хохотали, спорили.
— Мам, громко как папа, — пожаловался сын.
— Потерпи, малыш. Скоро они уйдут.
Но не ушли. В половине двенадцатого Алёна вышла в гостиную. На столе стояли пустые бутылки, валялись чипсы, воняло пере..гаром и дымом.
— Стас, можете тише? Ребёнок не спит.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Серёга. — Мужики расслабляются после трудовых будней.
— Но Кирилл болеет…
— Все болеют, — вмешался Димка. — У меня бывшая тоже вечно ныла — ребёнок то болеет, то ещё что. А сама работать не хотела.
— Точно! — поддакнул Серёга. — Моя такая же была. Дома сидит, жалуется. А мужик пашет как папа Карло.
Стас кивал, соглашался. Алёна поняла, что разговор пойдёт в привычное русло — про женскую неблагодарность и мужские трудности.
— Ладно, сидите. Только потише, пожалуйста.
Но тише не стало. Наоборот — к часу ночи они разошлись окончательно. Кричали на весь дом, включили музыку, Димка вообще запел под гитару.
Кирилл так и не заснул. Плакал, жаловался на шум, просился к маме на кровать. Алёна легла с ним, обняла, но сама была как в тумане — температура поднялась почти до тридцати девяти.
Друзья свалили только в третьем часу. Оставили после себя погром — посуду, бокалы, объедки на полу. Стас даже не извинился, просто лёг спать.
Кирилл наконец задремал под утро. Алёна тоже забылась на час-два, но проснулась совсем разбитая. Горло распухло так, что больно было глотать воду. Температура под тридцать девять.
Стас встал как ни в чём не бывало. Позавтракал остатками вчерашнего, собрался на работу.
— Уберись тут, — кивнул он на гостиную. — Друзья зайдут ещё — стыдно будет.
— Ещё?! — Алёна не поверила. — Стас, я больная! Ребёнок больной!
— И что? Значит, я не имею права друзей приглашать?
— Но они же всю ночь орали!
— Ерунда. Нормально общались.
— До трёх утра! Кирилл не спал!
— Пусть привыкает. Мужчина в доме должен отдыхать.
Стас ушёл. Алёна осталась с больным ребёнком и квартирой, которая выглядела как после вечеринки студентов.
Убираться сил не было. Она легла на диван с Кириллом, включила ему мультики. Сама дремала урывками, вставала только дать сыну лекарство или попоить.
К вечеру стало ещё хуже. Температура поднялась до тридцати девяти и трёх. Алёна еле ходила, голова кружилась. Позвонила матери.
— Мам, приезжай, пожалуйста. Мне очень плохо.
Татьяна Ивановна примчалась через полчаса. Посмотрела на дочь и ахнула.
— Господи, да ты же горишь! А где Стас?
— На работе.
— А кто будет ужин готовить?
— Не знаю. Сил нет.
Мать покачала головой, засучила рукавы. Убрала после вчерашних гостей, приготовила лёгкий супчик, напоила Алёну чаем с мёдом. Кирилла искупала, накормила, уложила спать.
— Остаться у вас, — предложила она. — Пока не поправитесь.
— Нет. Стас не поймёт.
— Как? А что тут понимать? Вы больные!
Но Алёна знала — скандал будет обеспечен. Стас считал, что жена должна справляться дома независимо от обстоятельств.
Мать уехала в восемь. Стас вернулся в девять, увидел чистую квартиру, кивнул одобрительно.
— Вот видишь — захотела, сделала.
— Мама убирала.
— Молодец тёща.
Он поужинал супом, который приготовила Татьяна Ивановна, потом сел к телевизору.
— Завтра опять Серёга с Димкой придут, — сообщил он. — Матч важный.
— Стас, нет! Ребёнок болеет, мне плохо…
— Да перестань ныть! Температурка у тебя, не чума.
— Но они же до утра сидят, орут…
— Привыкнешь. Я имею право друзей приглашать в собственный дом.
Алёна поняла — спорить бесполезно. Как всегда.
Вторая ночь оказалась копией первой. Серёга и Димка явились к девяти, притащили ещё напитков, да покрепче. К полуночи разошлись окончательно — пели, хохотали, рассказывали байки про бывших жён.
— А моя вечно канючила — дескать, устала, болею, — рассказывал Серёга. — А что она делала-то? Дома сидела, за ребёнком смотрела. Это ж не работа!
— Точно! — поддакнул Димка. — У меня бывшая так же. Работы никакой нет, а ноет постоянно.
— Женщины вообще не понимают, что такое настоящая работа, — философствовал Серёга. — Мы ишачим, а они дома отдыхают.
Стас согласно кивал. Алёна сидела в спальне с ревущим Кириллом и слушала эти перлы. Хотелось выйти и сказать всё, что думает. Но сил не было даже на злость.
Кирилл заснул только к четырём утра, когда друзья наконец ушли. Алёна легла рядом с сыном, но сама не спала — горло горело огнём, температура зашкаливала.
Утром она еле встала. Стас собирался на работу, был бодр и весел.
— Классно вчера посидели, — сказал он довольно. — Давно так не расслаблялся.
— А мы всю ночь не спали.
— Ерунда. Зато я отдохнул.
— Стас, можно попросить их больше не приходить? Пока мы не поправимся?
— С какой стати? Это мой дом, мои друзья. Сегодня матч важный. Я уже пригласил.
— Но Кирилл больной! Ему нужен покой!
— Привыкнет. И вообще — хватит раздувать из мухи слона. Простуда у вас, не холера.
Он ушёл. Алёна рухнула на диван и заплакала — от бессилия, от злости, от полного отчаяния.
К вечеру третьего дня Алёна была на грани. Температура держалась под сорок, горло распухло, кружилась голова. Кирилл тоже чувствовал себя хуже — вялый, горячий, почти не ел.
Стас пришёл домой весёлый.
— Сегодня финал! Серёга с Димкой придут к восьми. Приготовь что-нибудь к пиву.
— Что?! — Алёна не поверила ушам. — Третий день подряд?!
— А что такого? Важный матч.
— Стас, я умираю! Кирилл заболел ещё сильнее! Нам к врачу надо!
— К какому врачу? Денег нет на врачей.
— Но ребёнок…
— Ничего с ним не случится! А закуску готовь. Друзья не должны голодными сидеть.
Алёна посмотрела на него и поняла — он не слышит. Не видит. Для него существуют только его потребности.
— Я не буду готовить.
— Как это не будешь?
— Никак. Я больна, ребёнок болен. Пусть твои друзья сами готовят.
Стас нахмурился.
— Ты что, совсем берега попутала? Это мой дом!
— И мой тоже! И я имею право на покой!
— Да успокойся ты! Ничего страшного не происходит!
В восемь появились Серёга с Димкой. Притащили огромные пакеты напитков. Расселись как у себя дома.
— Алёнка, а где закуска? — спросил Серёга.
— Не приготовила, — ответил за неё Стас. — Заболела, видите ли.
— Да ладно! — захохотал Димка. — Женщины вечно болеют, когда поработать надо.
Они включили телевизор на полную громкость. Через полчаса Кирилл проснулся и заплакал. Алёна пошла к нему, но крики из гостиной не утихали.
— Стас! — позвала она. — Сделай тише!
— Не мешай смотреть матч!
Кирилл плакал всё сильнее. Алёна взяла его на руки, вышла в гостиную.
— Ребёнок не может спать. Делайте тише.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Серёга. — Пусть привыкает к мужской компании.
— Точно! — поддержал Димка. — Моя бывшая тоже вечно ныла из-за ребёнка. А сама работать не хотела.
— А что она должна была делать? — не выдержала Алёна. — С больным ребёнком на руках?
— Работать! — заявил Серёга. — Все работают! А не сидеть дома и жаловаться!
— Правильно, — кивнул Стас. — Мужчина работает, женщина дом ведёт. Всё честно.
Алёна смотрела на них и не верила. Три взрослых мужика, разведённых, одиноких, учили её жизни.
— Идите все в знаете куда?! На три весёлых! — сказала она тихо и ушла в спальню.
За спиной послышался хохот.
— Вот видишь, какие они все, — сказал Серёга. — Сразу истерика.
— Точно, — согласился Стас. — Женщины одинаковые.
В два часа ночи друзья наконец ушли. Алёна лежала с Кириллом, который так и не смог толком заснуть. Сама она была как в бреду — температура зашкаливала, болело всё тело.
Стас зашёл в спальню, включил свет.
— Вставай. Рубашку погладь. Я свою запачкал соусом.
Алёна с трудом открыла глаза.
— Что?
— Рубашку погладь! Завтра важная встреча.
— Сейчас? Два часа ночи…
— А когда ещё? Утром опоздаю.
— Стас, я умираю…
— Перестань драматизировать! Встань и сделай.
Алёна медленно села. Голова кружилась, перед глазами всё плыло.
— Я не встану.
— Как это не встанешь?
— Никак. Не встану.
Стас нахмурился.
— Я работаю, ты дома сидишь, значит прислуживать — твоя обязанность!
Эти слова врезались в неё как нож. Прислуживать. Обязанность.
Алёна встала с кровати. Подошла к шкафу. Достала его белую рубашку. Посмотрела на неё. И швырнула на пол.
— Хочешь — глади сам. Не хочешь — ходи мятый.
Стас опешил.
— Ты что творишь?
— То, что должна была сделать давно.
— Ты обязана!
— Нет. Не обязана.
Кирилл проснулся от крика, заплакал. Алёна взяла сына на руки.
— Тише, малыш.
— Видишь? Ребёнка разбудила! — Стас показал на Кирилла.
— Ты его разбудил. Своим криком.
— Я не кричу!
— Кричишь. И требуешь, чтобы больная женщина встала и обслуживала тебя.
— Это твоя работа!
— Нет. Моя работа — быть матерью. А не прислугой.
Стас растерянно смотрел на неё. Видимо, впервые за много лет слышал отказ.
— И что теперь?
— А теперь ты сам себе гладишь, готовишь и стираешь. И вообще — живёшь сам.
Утром Стас ушёл на работу в мятой рубашке. Алёна собрала вещи, взяла Кирилла и поехала к матери.
— Доченька! — Татьяна Ивановна обняла её. — Что случилось?
— Всё, мам. Больше не могу.
— Правильно сделала, — мать покачала головой. — Я давно ждала, когда ты очнёшься.
В тёплой маминой кухне Алёна впервые за много дней почувствовала покой. Никто не требовал еды, рубашек, прислуживания. Можно было просто лежать с больным ребёнком и выздоравливать.
Завтра она пойдёт к юристу. Потому что мужчина, который поднимает больную женщину среди ночи, чтобы она ему «прислуживала» — это не муж. Это надсмотрщик.
А она больше не рабыня.
Заставила мужа отказаться от «домика мечты»