Когда Вера впервые познакомилась с Ольгой Аркадьевной, всё показалось почти милым. Свекровь была ухоженной, вежливой женщиной лет шестидесяти с аккуратно подкрашенными губами, жемчужными серёжками и мягким голосом. Слишком мягким. Почти как у школьной учительницы, которая сначала гладит по голове, а потом неожиданно ставит двойку за поведение.
— Какая вы у нас современная, — сказала Ольга Аркадьевна на первой встрече, кивнув на Верин шоппер и кеды. — И всё-таки хорошо, что у Игоря есть теперь кто-то, кто будет следить за тем, чтобы он ел нормальную пищу.
Вера тогда только улыбнулась. Позже, вспоминая этот момент, она думала — надо было насторожиться уже тогда.
Игорь был занятой — строил карьеру в IT, работал на удалёнке, но так, будто гонялся за Нобелевкой. Вера вела маркетинг для нескольких брендов — тоже на фрилансе. Их маленькая трёшка в ипотеке в Химках была компромиссом между близостью к МКАДу и возможностью иметь отдельную комнату под рабочие столы. До счастья, как казалось Вере, не хватало только ребёнка.
И вот в начале весны, почти одновременно с двумя полосками на тесте, в их квартиру «на время» въехала Ольга Аркадьевна. Якобы, в её доме в Пушкине начали «капитальный ремонт системы отопления», и «надо же где-то пожить, пока не закончат».
— Мам, это ненадолго, — говорил Игорь, — и вообще, вдруг у тебя будет токсикоз, а она поможет.
Вера тогда только кивнула. Это был первый месяц беременности, и ей казалось, что всё ещё наладится.
Первые два дня были тихими. Свекровь вела себя деликатно: готовила, убирала, приносила чай.
— Что вы будете? Зелёный или с мятой? — спрашивала она с мягкой улыбкой.
На третий день начались «мелочи»:
— Вера, милая, а ты не замечала, что у вас молоко всегда стоит на дверце холодильника? А ведь оно так быстрее портится. Лучше бы вам сразу переставить всё на верхнюю полку, я сама уже сделала.
— Вер, а ты часто моешь полы? У меня просто после твоей уборки ноги к полу прилипают…
— Я вчера перестирала Игорькины футболки — зачем ему носить вот это, с дыркой? Ты, наверное, не заметила?
Вера замечала. Она замечала каждую деталь. И держала лицо.
Через неделю Вера нашла свои баночки с косметикой в нижнем ящике тумбочки, а на их месте — крема Ольги Аркадьевны. В ванной на её полотенце кто-то повесил чужую ночнушку, на кухне вместо варёных яиц теперь варился холодец.
— Мама просто помогает, — повторял Игорь, когда Вера пыталась аккуратно выразить беспокойство. — Ну, она же временно, не начинай.
Она не начинала. Просто в какой-то момент перестала покупать ту еду, которую любила — потому что всё равно исчезала. Исчезла её любимая сковородка с антипригарным покрытием — «разболталась ручка, я выбросила, она же старая». Исчезли платья из общего шкафа — «висят неаккуратно, сложила на антресоль».
На девятой неделе у Веры случился выкидыш.
Она не звонила никому — просто поехала сама в районную больницу, сжав зубы от боли. С Игорем не делилась — он был в срочной командировке на два дня.
Когда она вернулась домой, Ольга Аркадьевна сказала:
— Ты где была, Верочка? Я тут блинчиков напекла, а ты вон какая худая пришла. И глаза… усталые. Ты себя не запускай, Игорю нужна красивая жена.
Вера села на кухонный стул, положила сумку на колени, посмотрела на обшарпанную стену, которую Ольга Аркадьевна зачем-то перекрасила в бежевый, и сказала:
— У меня был выкидыш. Поздравьте, вы остались без внука.
Тишина была плотной, как тесто на пирог. Ольга Аркадьевна смотрела, как будто не верила в услышанное.
— Ты что-то путаешь, — прошептала она. — Это не из-за меня. Я ведь просто хотела помочь.
Игорь вернулся вечером.
— Ты серьёзно сказала ей, что это из-за неё?! — кричал он. — У неё давление поднялось после твоих слов! Что ты творишь вообще?!
Вера смотрела на него спокойно. Впервые за два месяца ей не хотелось оправдываться.
— Я никого ни в чём не обвиняла. Просто сказала, что случилось. Если она от этого чувствует вину — это не моя проблема.
Он замолчал. Ушёл в спальню. Через час тихо попросил:
— Давай просто попробуем не ругаться. Пожалуйста.
Она кивнула.
А через день свекровь, сияющая и с пакетом фруктов, заявила:
— Я решила. Раз уж с ребёнком не получилось, я побуду с вами ещё пару месяцев. Чтобы вы не остались совсем одни.
Вера в этот момент наливала воду в кастрюлю. Руки дрожали. Но она не сказала ни слова. Пока.
Два месяца прошли, и Вера почти перестала узнавать себя. Она всё ещё работала, всё ещё готовила, убирала, но будто бы делала это на автопилоте. Иногда ловила себя на том, что стоит посреди кухни с мокрой губкой в руке и не помнит, что собиралась вытирать. Память стала вязкой, как кисель, настроение — ровным, как линия пульса у усопшего.
Свекровь, напротив, оживилась.
— Я тут на «Авито» нашла замечательный комод, можно поставить вместо вашего стола, — говорила она за обедом. — А то у вас там всё навалено.
— У меня там работа, — вяло возражала Вера.
— Ну, можно всё перенести в спальню, — пожимала плечами Ольга Аркадьевна. — В конце концов, Игорю там спокойнее будет спать, а ты не будешь мешать ему щелчками клавиатуры.
Щелчками клавиатуры.
Она заметила, как Игорь стал реже обнимать её. Как избегает разговора, даже глаза прячет. И однажды, когда Вера не выдержала и всё-таки попыталась поговорить, он сказал:
— Просто сейчас тяжело. Ты нервная, мама обижается, я между вами как… как в капкане. Вы обе меня дергаете.
— Я тебя не дёргаю. Я просто пытаюсь жить в собственном доме.
Он тогда долго молчал. Потом встал и тихо произнёс:
— Ты могла бы быть помягче.
Ольга Аркадьевна начала «перестраивать пространство».
Сначала «для порядка» она переставила посуду. Потом убрала со стены фотографии — «зачем они, милая, пыль собирают». На полке в прихожей появился её глянцевый ёжик-копилка, рядом — подставка под зонты в виде гусеницы. Смешно, нелепо и… устойчиво. Вера уже не пыталась сопротивляться. Даже не убирала обратно. Она будто сдалась, даже не поняв, когда именно.
В один из вечеров она услышала, как свекровь по телефону говорит кому-то:
— Да, конечно, всё у нас хорошо. Она немного истеричная, но я терплю. Женщины сейчас такие, с этими интернетами и равноправием… Нет, Игорь-то у меня умница, а вот с ней — тяжело.
Слово «терплю» будто разрезало кожу.
В середине мая Вера уехала к подруге — «на выходные отдохнуть». Даша жила одна с дочкой в Мытищах и была одной из немногих, кому Вера могла пожаловаться, не услышав в ответ что-то вроде «ну, это же его мама, ты пойми».
— Слушай, — сказала Даша, — а ты не думала, что она не просто к вам переехала? Она тебя выживает.
— Зачем? — Вера удивилась. — Ну, живёт, да. Но ей же возвращаться некуда — отопление…
— Вера. В мае. В Подмосковье. У неё частный дом, там всё работает, я нашла его по кадастру. Вот он.
Она показала фото на экране. Светло-серый кирпичный коттедж, палисадник, декоративная ель у ворот. Без признаков ремонта.
— Я просто поискала по номеру её телефона, — пояснила Даша. — Он в объявлениях о сдаче. Она сдала свой дом посуточно на лето. За хорошие деньги, между прочим.
Вера смотрела на экран, и как будто реальность на секунду дрогнула. Всё стало ясно — не было никакого отопления. Она просто… решила, что летом ей будет выгоднее жить с сыном.
Когда Вера вернулась домой, Ольга Аркадьевна раскатывала тесто прямо на их обеденном столе. Без скатерти. Без доски. Просто на дереве.
— А ты чего такая уставшая? — спросила она, даже не подняв головы. — Или ты там, с подружками, вином перебралась?
Вера молча зашла в комнату, открыла ноутбук и набрала сообщение Игорю.
«У твоей мамы никакой проблемы с отоплением не было. Она сдала дом и теперь просто живёт с нами, потому что так дешевле. Ты знал?»
Ответ пришёл быстро.
«Слушай, ну это временно. У неё просто трудности были. Я не хотел говорить, чтобы ты не напрягалась.»
— Ты знал, — произнесла Вера вслух, как диагноз.
На следующий день она собрала вещи. Тихо. Без истерик. Без скандалов. Только записка на кухонной доске, маркером:
«Я не уезжаю. Я просто отступаю. Пока ты не поймёшь, где кончается семья и начинается вторжение.»
Она сняла квартиру поблизости. Маленькую, но с тишиной. И личным пространством. Даша помогла с риелтором. Когда Вера поставила последнюю сумку в коридоре новой квартиры, впервые за долгое время почувствовала: дышится.
Прошло две недели. Вера почти не общалась с Игорем. Только короткие сообщения: «Перевёл деньги», «Подтвердила платёж по ипотеке». Но однажды он всё же приехал.
— Вер, я… не знаю, как это всё получилось. Мы с тобой были семьёй, а теперь… ты ушла. Мама в шоке. Она говорит, ты сошла с ума.
— Я просто вышла из-под контроля, — спокойно сказала Вера. — Не из семьи.
Он опустил голову. Потом спросил:
— Ты вернёшься?
Она посмотрела в окно, где качались вяловатые липы. И тихо ответила:
— Когда ты научишься быть взрослым. И не путать «маму» с «миром».
Игорь долго сидел. Потом встал и ушёл.
А на следующее утро раздался звонок в дверь.
Ольга Аркадьевна.
С белым пакетом, в котором явно что-то тёплое.
— Я сварила борщ, подумала, тебе не помешает домашняя еда. Мы ведь всё равно одна семья, Вера. Нельзя же из-за обид всё рушить…
Вера взяла пакет, поставила его на тумбу в коридоре. Улыбнулась. Медленно, беззлобно. И закрыла дверь.
Не хлопнув.
Просто — закрыла.
Ещё не сказала того, что вертелось на языке. Но это уже было где-то рядом. Очень близко.
Первые недели после визита свекрови были почти сказочными. Вера просыпалась одна. Без стука в дверь: «Ты не проспала? Я просто зашла спросить, будешь ли кашу.» Без запаха жареной печени в восемь утра. Без критических взглядов на несделанную кровать.
Она открывала ноутбук на кухне, ставила чашку кофе рядом с блокнотом и включала музыку. Никто не комментировал её плейлист. Никто не переставлял ложки в сушилке. Даже в тишине был уют.
С Игорем они виделись пару раз. Первый — чтобы подписать допсоглашение к ипотеке. Второй — когда он предложил «попробовать снова».
— Без мамы, — пообещал он. — Серьёзно. Я ей уже сказал, чтобы она съезжала. Даже помог ей переехать обратно в Пушкино.
— Она сдала дом до августа, — напомнила Вера. — Где она живёт?
— У тёти Аллы, — пробормотал он.
— То есть, всё-таки не у себя.
— Ну, пока… временно.
— Вот когда она реально будет у себя — тогда и поговорим.
Он тяжело выдохнул.
— Вер, ну что ты как ребёнок? Это же моя мать.
— А я — кто?
Он промолчал. И больше не настаивал.
Ольга Аркадьевна не отступала.
Вера нашла в почтовом ящике открытку: «Верочка, помиритесь с Игорем. Он страдает. А вы так красиво смотрелись вместе. Ты же не злопамятная?»
Потом был звонок с незнакомого номера:
— Это тётя Алла. Оля говорит, ты очень её обидела. Она же хотела тебе только добра. Ты не подумай, я не вмешиваюсь, но…
— Но вмешиваетесь, — перебила Вера. — Спасибо, мне не нужно посредничество. Я взрослый человек.
— Так нельзя с родными, — обиженно сказала тётя Алла.
— Я не говорю, что нельзя. Я говорю: я не буду.
Настоящий взрыв произошёл через месяц, когда Вера приехала забрать кое-что из старой квартиры. Она заранее договорилась с Игорем. Знала, что его не будет. Просто хотела быстро забрать пару коробок.
Ольга Аркадьевна открыла дверь.
Вера встала на пороге, ошеломлённая: квартира была другая. Почти всё переставлено. Их кровать стояла в зале, на её месте — диван, накрытый вязаным покрывалом. На подоконниках — искусственные цветы. Шторы — в мелкий розовый цветочек.
— Я просто сделала уют, — сказала свекровь, заметив её взгляд. — Как у себя. Ну, тебе же всё равно, ты же ушла.
— Это моя квартира, — тихо сказала Вера.
— Игоря, — парировала Ольга Аркадьевна. — А ты, прости, гостья. И гости, если уходят, не возвращаются с претензиями.
Вера медленно прошла в спальню. Её письменный стол исчез. Вместо него — шкаф с Ольгиными вязанными жилетами и коробками.
Она не стала забирать коробки. Просто вышла и пошла к лифту. И там, пока двери не закрылись, услышала:
— Неужели борщей не хватило, чтобы сохранить семью?
На следующий день Игорь пришёл сам.
— Я ей не разрешал. Она просто… ну, осталась. Сказала, что переживает, что мне плохо. Я не знаю, что с ней делать.
— Это не со свекровью у тебя проблема, Игорь. Это с позвоночником. У тебя его нет.
— Ты всегда была такая жестокая?
— Нет, — спокойно ответила Вера. — Я просто научилась выживать. И отделять собственные желания от навязанных.
Он снова молчал. Было видно: он устал. Но не сделал ничего, чтобы изменить ситуацию.
И тогда Вера впервые не почувствовала вины. Ни за уход, ни за молчание, ни за то, что отказалась возвращаться. Ни за упрёки, ни за обиды. Впервые она ощутила: она — не обязана.
Через пару недель она пошла забирать посылку. На почте случайно встретила соседку из бывшего подъезда, тётю Любу.
— А ты знаешь, Вера, твоя свекровь теперь у подъезда всех встречает. Слушай, как она рассказывает, что ты с ума сошла. Что ты, мол, забросила мужа, не кормила его, и вообще, дома беспорядок был страшный. Говорит, что у неё даже аллергия на твой шампунь началась.
Вера усмехнулась.
— А ещё говорит, что теперь сама всё контролирует. Что ты ей как кость в горле была. И что вот, наконец, всё по её.
— Ну, пусть празднует, — пожала плечами Вера. — Пиррова победа.
Прошло ещё два месяца. Ольга Аркадьевна действительно осталась в квартире. Игорь, по слухам, стал ночевать на работе. Вера жила своей жизнью. Работала, общалась, встречалась с подругами, прошла курс терапии.
Однажды она снова увидела на экране знакомый номер. Ничего не писали уже давно. Но сообщение было коротким:
«Я всё понял. Можно мы встретимся?»
Вера долго смотрела на экран. Потом ответила:
«Только если ты приедешь один.»
Они встретились в кофейне у метро. Без сцены. Без слёз. Просто разговор.
— Я переехал. Снял квартиру. Мама сначала истерила, потом обиделась, теперь просто не звонит. Ты была права. Всё это время.
— Мне не нужно было быть правой, — сказала Вера. — Я хотела быть услышанной.
Он кивнул. Потом достал маленькую коробочку.
— Это… твои документы. Я случайно нашёл в шкафу. Она собиралась выбросить. Говорит, «зачем ей теперь эти бумаги, она тут больше не живёт». Я… понял, что всё зашло слишком далеко.
Вера взяла коробочку. Поблагодарила. И уже в дверях остановилась.
— Знаешь, Игорь. Я правда больше не держу зла. Ты не плохой. Ты просто… сломался под чужим весом. И это не моя битва — тебя собирать.
Он кивнул.
— А мама… всё ещё надеется, что ты вернёшься.
И тогда Вера улыбнулась. Спокойно, без злости. Но с точкой.
— А давай ты будешь варить борщи у себя, — сказала она.
И ушла.
Без пафоса. Без оглядки. Без обещаний. Просто — ушла. Навсегда.
Не(чужие)