Катя стояла на балконе, держа в одной руке чашку холодного уже кофе, а в другой — свой телефон. Листала рабочий чат, делая вид, что занята. На самом деле, она просто пряталась. Внутри квартиры шел тихий, но уверенный бой кастрюлями: Татьяна Петровна мыла посуду так, будто от этого зависело само её существование.
Катя не была неблагодарной. Она понимала, что мать Игоря помогала с Марком, их двухлетним сыном. Иногда даже очень выручала. Но благодарность быстро выгорает, когда кто-то трет жёсткой щёткой не только сковородки, но и твои границы.
Полгода назад всё казалось временным. В начале марта Татьяна Петровна приехала «на недельку» — помочь с Марком, пока Катя сдавала квартальный отчёт. Потом выяснилось, что у неё отвалился арендатор в её квартире, и та стоит пустая. Она не спешила сдавать её снова: «Вдруг куплю что-то ближе к вам, надо подумать».
С тех пор она и жила у них. В трёшке, купленной в ипотеку, с кухней, где не оставалось места ни для тостера, ни для Катиной тишины.
Катя всё чаще задерживалась в ванной — это было единственное место, где можно закрыться на замок.
Игорь говорил, что «мама — человек в возрасте», что «она просто хочет как лучше» и что «нам с ней просто надо привыкнуть друг к другу». Улыбался, обнимал, обещал поговорить. Но разговора не было.
Была Татьяна Петровна, которая переставляла Катину косметику, сушила свои полотенца на её халате, и каждый вечер говорила Марку:
— А давай бабушка тебе прочитает, а мама пусть отдохнёт, ей и так тяжело.
Тон был сахарный, но Катя слышала в этих словах подтекст: «ты не справляешься, я справлюсь лучше».
Всё это вызывало у Кати не ярость, а медленное выгорание. Как будто из неё кто-то ежедневно вычерпывал по ложке терпения. Она старалась не показывать раздражения. Её мама учила: «Сдержанность — лучшее оружие».
Но оружие — это то, что может сломаться.
— А почему вы заказали эти полки? — спросила Татьяна Петровна, разглядывая коробки из IKEA. — Разве нельзя было подождать? У вас ипотека. Тебе же говорили, что надо экономить.
Катя с трудом сглотнула.
— Мы отложили. Это не твои деньги.
— Но вы же семья! — воскликнула свекровь, разводя руками. — А я кто тогда? Разве я не могу выразить мнение?
— Мнение — да. Решение — нет.
Тут вошёл Игорь, с рюкзаком и пакетом из супермаркета. Окинул жену и мать взглядом, как будто сканировал поле боя.
— Опять? — тихо сказал он. — Только пришёл. Ну дайте хоть поесть в тишине.
Катя развернулась и пошла на кухню. В тишине не получилось.
Спустя неделю случилось первое настоящее столкновение.
Катя вышла в прихожую и увидела, что Татьяна Петровна выносит два больших пакета из их спальни.
— Это что? — спросила Катя.
— Я решила перебрать вам шкаф. Там такая неразбериха, что я не выдержала. Я выложила все твои старые вещи, которые ты не носишь. Думаю, стоит сдать на переработку.
— Ты… лазила в наш шкаф?
— Не в ваш, в общий. Игорь мне сам сказал, что тебе давно надо было навести там порядок. Я просто помогла.
Катя не помнила, как оказалась в ванной. Сидела на бортике ванны, не включая свет. Просто дышала. Медленно, тяжело. Вещи. Личные. Даже если это старая кофточка и поношенные легинсы.
В тот же вечер она рассказала всё Игорю.
— Это перебор. Она копается в наших вещах. Выносит мою одежду без моего ведома. Я не могу больше.
— Я поговорю с ней, — пообещал он. — Но ты тоже… ну, будь мягче. Ты знаешь маму, она не со зла.
Катя смотрела в глаза мужу. Они были уставшими, но в них не было решимости. Только усталость.
— Ты понимаешь, что я не чувствую себя дома?
— Это же временно, — пожал он плечами. — Её квартира пустая, ей одиноко. Дай ей время.
В голове Кати всплыли слова Татьяны Петровны, сказанные однажды за ужином:
— А ведь если бы мы купили квартиру вместе, я бы точно сделала всё по-другому.
Тогда Катя подумала, что это просто ляп. Теперь она поняла: это был план.
Через месяц Катя заметила, что из их счета ушли 30 тысяч. Она вела финансы, знала каждую статью расходов. Платёж ушёл на карту свекрови.
— Я просто заняла у Игоря. На пару дней. Мне надо было перевести за путёвку для подруги, а моя карта подвисла. А он сказал: «Да, конечно», — пояснила Татьяна Петровна, открывая холодильник.
— То есть ты взяла из нашего общего бюджета?
— Вы что, теперь всё делите? Так вы же семья. Какая тебе разница?
Катя смотрела, как свекровь достаёт её авокадо, разрезает его и бросает половинку в мусорное ведро.
— Он горчит, — сказала Татьяна Петровна. — Это всё твои заморские штучки. Лучше бы картошки купила.
Катя не ответила. Она не умела воевать. Пока.
Катя стала просыпаться раньше. Не потому что хотела — просто организм вырабатывал внутренний будильник: встать до Татьяны Петровны, успеть выпить кофе, не услышав ни одного замечания. Это было её утреннее сопротивление. Маленький акт внутреннего протеста.
Но сопротивление было недолгим. Через пару дней свекровь тоже стала вставать пораньше.
— Я решила делать зарядку! — бодро сообщила она однажды, когда Катя только сделала первый глоток кофе. — Ты ведь тоже с детства гибкостью не отличалась, да? Всё сидела за книгами.
— Откуда вы знаете? — спросила Катя, напрягшись.
— Ой, Игорь рассказывал. Говорит, ты была как улитка в панцире.
Катя прикусила язык. Она знала, что Игорь не хотел ничего плохого, просто говорил о ней в тепле. Но в устах его матери это тепло превращалось в тонкий укол.
На работе Катю повысили. Это было неожиданно. Её проект приняли в головном офисе, и теперь её назначили куратором нового направления. Больше ответственности. Больше зарплаты. Она вернулась домой позже обычного, с букетом, подаренным коллегами, и глазами, полными огня.
Игорь не сразу понял, что произошло. Татьяна Петровна — сразу.
— Удивительно, конечно, — сказала она, беря букет и ставя его в литровую банку. — Такая молодая, а уже руководитель. Видимо, у вас в отделе не с кем было выбирать. Или просто нужного человека на нужное место подсунули. Сейчас всё через связи.
Катя молчала. Поставила сумку. Пошла к Марку. Тот играл с пазлами на полу.
— Привет, малыш. Мамочка дома.
— Баба сказала, что ты теперь совсем будешь поздно приходить, — пожаловался сын. — А с кем я буду играть?
У Кати защемило в груди.
— Я с тобой, — прошептала она. — Я с тобой всегда.
Через неделю Катя узнала, что Татьяна Петровна ведёт с Марком свои «уроки воспитания».
— Женщины должны уметь готовить, — уверенно говорила она сыну. — А мужчины — быть сильными. Запомни это.
— А мама говорит, что мужчины и женщины могут делать всё, что хотят, — возразил мальчик.
— Это потому что твоя мама не понимает, как устроен мир, — мягко сказала свекровь. — Но бабушка знает.
Катя вошла в комнату, встала между сыном и свекровью.
— Не нужно объяснять моему ребёнку, что я чего-то не понимаю.
— Я просто пытаюсь его направить. Ты ведь всё время на работе. Кто-то должен воспитывать.
Игорь, как всегда, оказался вне зоны досягаемости: был в командировке, потом заболел, потом застрял у друзей «на монтаже». Катя перестала верить в его обещания.
Однажды она спросила напрямую:
— Ты видишь, что она делает? Она подрывает меня перед сыном. Она лезет в мои вещи. Она использует наши деньги. Её квартира стоит пустая. Ты хоть раз предложил ей съехать?
Он промолчал. Потом пожал плечами:
— У нас же всё под контролем. Ты просто реагируешь слишком остро.
Контроль рухнул в тот день, когда Катя обнаружила, что Марка без предупреждения отвели в частный подготовительный кружок.
— Я давно искала ему занятия, — сказала Татьяна Петровна. — Всё равно у тебя нет времени. А там чудесный педагог. Я уже заплатила.
— Из каких денег?
— Ну, из ваших. Но ты же сама хотела, чтобы он развивался. Не будь неблагодарной.
Катя поняла, что больше не может молчать. Она сделала то, чего давно боялась: поехала в квартиру Татьяны Петровны. Осмотрела её. Просторная двушка. С ремонтом. С мебелью. Абсолютно пригодная для жизни.
Вернувшись домой, она ждала вечера, пока Марк уснёт. Пока Игорь вернётся. Пока Татьяна Петровна устроится перед телевизором.
— Я предлагаю вам вернуться в свою квартиру, — сказала она чётко, без эмоций. — Вам там будет комфортно, вы рядом. И мы сможем сохранить хорошие отношения, если каждый будет жить в своём пространстве.
Тишина повисла в комнате.
— Я думала, ты умная, — медленно произнесла свекровь. — А ты просто эгоистка. Не хочешь принимать помощь. Прогоняешь мать своего мужа, потому что тебе удобно.
— Нет, — ответила Катя. — Я защищаю свою семью. Мою и Игоря. И нашего сына. Мы не можем жить все вместе. Это разрушает нас.
— А я никуда не поеду, — бросила Татьяна Петровна. — Эта квартира оформлена на Игоря. И он сказал, что рад, что я рядом.
Катя посмотрела на мужа.
Он молчал.
Потом произнёс:
— Давайте… не сейчас. Обсудим. Может, наймём психолога. Это ведь можно как-то решить.
Катя пошла в ванную. Закрылась. И впервые за всё время не плакала. Просто смотрела на своё отражение. И не узнавала себя.
Через день приехала подруга Кати — Лена. Была как раз по делам в их районе. Катя вытащила её на кухню, рассказала всё. Лена слушала молча.
— Ты понимаешь, — сказала Катя, — я чувствую себя квартиранткой. Всё, что я делаю — подвергается критике. Я даже бельё не могу повесить, чтобы не услышать «а у нас так не делали».
Лена задумалась. Потом сказала:
— Ты знаешь, что я работаю в агентстве по недвижимости. И ты знаешь, что сейчас можно сдать вашу квартиру и уехать на пару месяцев в апарт-отель или студию. Только ты и Марк. Просто подышать.
— А Игорь?
— А он пусть выбирает. Ты не обязана терпеть ради того, кто ничего не делает, чтобы тебя защитить.
Катя не ответила. Но семя уже проросло.
Через два дня вечером она подошла к мужу.
— Мы с Марком на выходные уезжаем.
— Куда?
— Просто отдохнуть. Я всё организовала. Не хочу сейчас объяснять. Просто… я должна уехать. И подумать.
Он посмотрел на неё растерянно.
— Это из-за мамы?
— Это из-за того, что я себя потеряла. И не хочу терять сына.
Он не остановил её. Только спросил:
— А ты вернёшься?
Она не ответила. Сын ждал её в прихожей. С рюкзачком и игрушкой.
Внизу, закрывая входную дверь, Катя услышала, как Татьяна Петровна сказала громко, на всю квартиру:
— Пусть уезжает. Вот тогда и посмотрим, как ты без неё справишься, Игорёк.
Катя сняла на неделю маленькую студию недалеко от своего офиса. Комнатка на шестнадцать квадратных метров, белые стены, узкая кровать и маленькая кухня с электрической плиткой. Она никогда не жила одна с Марком — всегда были Игорь, его мама, какие-то родственники. И вдруг эта тишина, когда слышно, как ребёнок спит, а за окном только редкие звуки машин.
Первые два дня Катя просто молчала. Говорила только с сыном. Вечерами они строили башни из кубиков, а на ночь Катя читала ему сказки вслух, как в детстве читала ей мама. Марк ни разу не спросил про бабушку. Только раз тихо спросил:
— А папа к нам приедет?
— Папа работает. Может, потом, — ответила Катя, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Игорь написал только на третий день.
«Ты надолго? Мама волнуется».
Катя долго смотрела на экран. Хотела ответить что-то вроде: «А я волнуюсь за себя? За нас с Марком? За наш дом, который перестал быть домом?»
Но просто написала:
«Надо время подумать».
Через пару часов он позвонил.
— Катя, ты же понимаешь, что я между вами двумя… как в тисках. Мама обижается, ты злишься. Я не знаю, что делать.
— Ты взрослый мужчина, Игорь. Ты обязан что-то делать, — сказала она, чувствуя, как внутри поднимается горечь. — Ты же обещал мне дом. Наш дом. Не её.
— Но ты же видишь, она одна, у неё никого нет, — оправдывался он. — Я не могу просто сказать: «Мама, уходи».
— Ты не можешь или не хочешь? — спросила Катя, и в этой тишине он не нашёлся, что ответить.
На четвёртый день позвонила Татьяна Петровна.
— Кать, ну ты чего? Ты всё не так понимаешь. Я ведь только хотела помочь. Мы же семья. Мы должны держаться вместе.
Катя слушала её ровный голос и вдруг почувствовала, что больше не злится. Злость уступила место пустоте.
— Семья — это когда уважают границы. Ты не оставила мне пространства. Ты забрала мой дом. И моё право решать.
— Ты неблагодарная, — вздохнула свекровь. — Все эти молодые женщины сейчас такие. Я ради вас всё, а вы — в ответ только недовольство.
— Может быть. Но я больше не могу, — сказала Катя и положила трубку.
На пятый день Лена приехала к ней с бутылкой сухого вина и тортом.
— И что ты решила? — спросила подруга, открывая коробку. — Ты готова вернуться?
— Вернуться — значит снова стать невидимой в собственном доме. Я устала быть третьей лишней.
Лена пожала плечами.
— Тогда или ставь ультиматум, или живите так, как сейчас. У тебя есть деньги, есть работа. Ты можешь снять квартиру.
Катя впервые задумалась об этом серьёзно. Она открыла сайт с объявлениями.
Двушка в соседнем доме. Цена кусалась, но она могла потянуть.
Когда они вернулись домой через неделю, квартира встретила их привычным хаосом. Татьяна Петровна стояла на кухне с суровым видом.
— Ну, отгуляли? — спросила она, даже не поздоровавшись. — Ты хоть понимаешь, что Марк скучал по дому?
Марк прижался к Кате.
— Мама, мы пойдём играть?
— Пойдём, малыш, — улыбнулась она, сдерживая комок в горле.
Вечером она позвала Игоря на разговор.
— Я не буду больше так жить. Или мы остаёмся здесь, только мы с тобой и Марк. Или я снимаю квартиру и ухожу.
— Ты серьёзно? — он смотрел на неё, как на чужую. — Ты хочешь, чтобы я выгнал маму?
— Я хочу, чтобы ты выбрал семью, которую мы создали.
Он молчал. В соседней комнате хлопнула дверца шкафчика. Свекровь всё слышала.
— Ну и что ты думаешь? — спросила Татьяна Петровна, когда они с Катей остались на кухне вдвоём. — Ты думаешь, что я уйду? Это мой сын. Мой дом. Я всю жизнь ради него жила. А ты пришла и считаешь, что можешь диктовать условия?
Катя поднялась. Медленно, без спешки.
— Я не подписывалась жить с твоей мамой в одной квартире, — сказала Катя и хлопнула сильно дверью.
Она шла по лестнице вниз, ощущая, как дрожат руки, но впервые за долгое время чувствовала себя собой.
– Я буду как папа, – сказал сын