Когда Оля впервые увидела квартиру, в которой они с Игорем должны были жить, она сразу влюбилась. Не потому, что там был дизайнерский ремонт или панорамные окна. Наоборот — планировка была странной, на кухне пахло старым линолеумом, а вместо душевой стояла хрупкая ванна с облупленной эмалью. Но в ней было что-то родное: свет из окна падал на подоконник так, как в её детской, а в гостиной, если встать у стены, можно было представить, как туда встанет книжный шкаф, а возле него кресло, где она будет читать сыну сказки.
Игорь тогда взял её за руку и сказал:
— Я бы сам такую не выбрал, но если тебе нравится — пусть будет она.
Оля работала уже десять лет в IT, и три года назад, когда умерла её бабушка, вложила полученное наследство в первоначальный взнос. Остальное они с Игорем выплатили в течение двух лет — вдвоём, без помощи родителей, без долгов. Квартира официально оформлена на них обоих. Вскоре после новоселья родился Лёва. Всё складывалось, как в правильной жизни: работа, дом, семья.
А потом заболел отец Игоря. Инсульт. Свекровь, Татьяна Аркадьевна, сначала держалась. Потом начала звонить каждый вечер. Через месяц — каждый час. Через два — сообщила, что «им надо как-то переждать, пока подлечат Анатолия». Переждать — значит, пожить у них.
— Она говорит, временно, — сказал Игорь, не глядя в глаза. — Пока его переведут в пансионат. Или хотя бы когда она оформит над ним опеку, сейчас же всё через суд. Это не навсегда. Мы ж не бросим её?
Оля молчала. Она знала, что спорить с Игорем в вопросах матери — бесполезно. Его мать была для него и судьёй, и учителем, и защитницей — в любой ситуации. Даже если она кричала, он говорил: «Ты её просто не понимаешь». Даже если она унижала его при посторонних — «у неё такой характер, не обижайся».
Когда Татьяна Аркадьевна приехала, она не принесла ни пакета продуктов, ни извинений, ни благодарности. Только два чемодана и коробку с таблетками. С порога она сказала:
— У вас, конечно, уютненько. Но кухню придётся переделать. И эти коврики — они ж грязь собирают.
Оля попыталась пошутить:
— Коврики — Лёвины. Он на них ползает.
— Вот и я говорю — грязь! — кивнула свекровь. — Надо хотя бы пароочиститель купить. Ты же работаешь, Оля, неужели не можешь себе позволить?
Игорь молчал. Лёва завозился в манеже. Татьяна Аркадьевна прошла в спальню — не в свою, а в ту, где стояла Олина кровать и шкаф.
— Здесь светлее. Я здесь лягу. А вы уж как-нибудь, молодёжь, потерпите.
Первые дни Оля не выходила из кухни. Она тихо мыла посуду, убирала игрушки, прятала Лёвин плед, если на нём лежала свекровь. Потом начались первые столкновения.
— Почему у ребёнка столько игрушек? Половину — выкинуть. У него глаза разбегаются, он будет нервным.
— А кто готовит суп? Ты что, на работе так устаёшь, что ужин сварить не можешь?
— Этот йогурт в холодильнике три дня стоит. Вы что, экономите на еде?
Оля пыталась сглаживать. Несколько раз проговорила с Игорем — мягко, по-доброму. Тот слушал с каменным лицом, потом уходил спать.
— Это мама, — буркнул он однажды. — У неё и так жизнь нелёгкая. Я не хочу ругаться.
Она не говорила, что ей тоже нелегко — с младенцем, с работой на удалёнке, с чужой женщиной, оккупировавшей весь дом. Вечером она ставила ноутбук на стиральную машину в ванной — только там можно было уединиться — и писала отчёты, пока Лёва не просыпался с криком.
А через месяц Татьяна Аркадьевна начала интересоваться их финансами.
— А что, Игорёк, много у вас платят за эти ваши айтишные штучки? — спросила она за завтраком, перелистывая квитанции на столе. — А Оля, я так понимаю, не особо помогает?
— Я работаю, — тихо сказала Оля.
— Ну конечно. На удалёнке. Это как отпуск с ноутбуком, да? А вот в моё время…
Она не продолжила. Просто встала, взяла Лёву на руки и понесла его в спальню. Без разрешения. Без просьбы. Без понимания, что она задела.
Игорь молча допивал чай. Сцены он терпеть не мог.
Через два месяца Оля начала замечать, что её вещи пропадают. Сначала — косметика. Потом — футболка. Как-то она увидела, как свекровь вытирает Лёве рот её любимым платком.
— Это платок с вышивкой. Его мама мне подарила, — спокойно сказала Оля.
— А я думала, тряпка какая-то, — пожала плечами Татьяна Аркадьевна.
Оля старалась не показывать, как ей больно. Но однажды, когда она пришла из магазина, увидела, что свекровь срезает ножом шнур с детских ботинок.
— Он мог им задохнуться, — объяснила Татьяна Аркадьевна. — И вообще, зачем вы тратите деньги на такие вычурные вещи? Нормальные ботиночки, советские, были бы в разы практичнее.
Оля впервые не выдержала:
— Это не ваши вещи. Не ваша квартира. Не ваш внук.
Свекровь прижала руку к груди:
— Что ты сказала? Не мой внук? Ты что, вообще стыда не имеешь?
— Я сказала, что вы лезете туда, куда не имеете права.
Игорь пришёл с работы и застал свекровь на диване в позе мученицы.
— У меня давление. Она кричала на меня. А Лёвушка рядом…
— Я не кричала! — взорвалась Оля. — Я просто пытаюсь защитить свою жизнь!
Но Игорь лишь поднял брови:
— Вы обе можете себя вести по-человечески?
Оля села на кухне, включила телефон и машинально пролистала календарь. Прошло уже три месяца. И всё, что она называла «домом», стало клеткой.
Оля решила съездить к подруге. Просто на выходные. Сказала Игорю, что устала, что ей надо проветриться. Он кивнул, даже не спросив, куда. Лёву оставила с ним — не потому что доверяла, а потому что хотела проверить: справится ли он один, без маминой опеки, без чужих подсказок.
Когда она вернулась, на кухне стоял комод.
Новый, белый, массивный, с золотыми ручками в виде львиных голов. На нём — ажурная скатерть, фарфоровая собачка, свечи и рамка с фотографией Татьяны Аркадьевны в молодости. А рядом — Лёва, сидящий в коробке из-под этого же комода, с оторванной ручкой от кухонного ящика.
— Мам, зачем ты это поставила? — голос Игоря дрогнул. — Это же кухня. Тут негде ходить теперь.
— А ты хоть раз подумал, куда мне вещи складывать? — свекровь обиделась мгновенно. — Я что, должна по сумкам жить, как цыганка?
Оля молчала. Она обошла кухню, открыла дверцу шкафа — та заедала. Шумно вдохнула. Игорь заметил.
— Ну чего ты опять? Комод-то хороший. Мама из пенсии свою долю добавила.
— Мы не договаривались об обстановке, — выдохнула Оля. — Это наша квартира.
— Мы же семья! — вмешалась Татьяна Аркадьевна. — И вообще, я тебе не мешаю. Я с внуком гуляю, тебе полегче!
Оля почувствовала, как внутри начинает полыхать. Свекровь не мешает — но её вещи повсюду. Её запах теперь витал на полотенцах. Её голос звучал в каждой комнате. А сама Оля чувствовала себя гостьей.
В воскресенье вечером раздался звонок в дверь. Оля, вытирая руки от теста, открыла — на пороге стояла золовка. Светлана.
— Мам, я на два дня. Ты же обещала помочь с внуком, — не спросив, не поздоровавшись, она уже прошла внутрь, снимая кроссовки. — У нас затопление в ванной, всё срывается. Мы с Димой ругаемся. Я не могу больше.
Оля застыла. Два дня. Теперь и золовка. А в квартире и так — три комнаты, из них одна — детская. В одной — свекровь. Где они с Игорем?
Ответ пришёл сам собой — вечером Светлана разложила диван на кухне. Прямо напротив комода. Оля не выдержала и тихо прошептала Игорю:
— Это уже невыносимо. У нас не коммуналка.
— Потерпи. Ну что тебе стоит? — ответил он, лёжа рядом на матрасе на полу, потому что их собственную кровать теперь занимала его мать.
— Нам вообще есть где уединиться? — её голос дрожал. — Или теперь мне рожать второго ребёнка на скамейке у лифта?
— Не начинай, — буркнул Игорь и отвернулся к стене.
Через неделю, в субботу, когда Лёва уснул, Оля не выдержала — она села на кухне с чашкой чая и сказала:
— Мы должны поговорить.
Свекровь отложила вязание.
— Я больше не могу так. Это наш дом. Вы живёте здесь, как у себя. Я устаю, я раздражена, я чувствую себя лишней. Я боюсь даже пошевелиться, чтобы не услышать очередное «в наше время такого не было». Мне нужно пространство. Мне нужно… дыхание.
Татьяна Аркадьевна выпрямилась:
— Ты предлагаешь мне уйти? После того, как я помогала вам? Когда мне самой некуда идти?
— Я предлагаю найти решение. Игорь, скажи хоть слово, — обратилась она к мужу, который в этот момент делал вид, что копается в телефоне.
— Мам, может, тебе правда пока вернуться домой? Вон у тёти Лиды в комнате всё равно никто не живёт, можно договориться.
— К тёте Лиде?! У неё плесень на потолке! Я там умру, и тебе будет всё равно! Я вырастила тебя одна, без копейки, а ты меня выгоняешь?!
Оля почувствовала, как наворачиваются слёзы. Но сдержалась.
— Никто вас не выгоняет. Мы просим просто… вернуть границы.
— Это всё она, — свекровь подняла палец на Олю. — Стерва. Манипуляторша. Ты был другим до неё. Ты и Лёву против меня настраиваешь.
— Никто никого не настраивает! — вскрикнула Оля.
И тут из спальни вышел Лёва, напуганный. За ним — золовка, бледная, с перекошенным лицом.
— Вы что творите? Ребёнок маленький! Успокойтесь! — крикнула она.
— Ты бы молчала, — прошипела Оля. — Ты сама приперлась сюда со своими проблемами. Вы все живёте здесь, как в хостеле. А я — как обслуживающий персонал!
В тот вечер Оля собрала сумку. Просто молча, без истерик. Взяла Лёву и вышла.
Уехала к родителям. Они были в шоке, но не спрашивали лишнего. Через два дня Игорь приехал.
— Прости. Всё зашло слишком далеко.
— Я не вернусь, пока в квартире порядок не восстановится. Пока не будут расставлены границы. Пока ты не решишь, на чьей ты стороне. Я устала быть удобной. Я устала быть той, кто всегда «терпит».
— Я поговорю с мамой. Обещаю. Но… пожалуйста, вернись. Лёва плачет без тебя. И я тоже.
— Я вернусь. Но в наш дом. Где только мы. Где я не чужая.
Через несколько дней он позвонил и сказал:
— Мама обиделась. Уехала к тёте Лиде. Сказала, что вы нас предали. Но… я устал. Я не хочу, чтобы мой сын вырос в этом вечном конфликте.
— Это правильно, — ответила Оля.
— Мне стыдно. Но, может, так и надо было.
— Может.
Она закрыла глаза и прижала Лёву к себе.
Оля вернулась домой через неделю. Квартира казалась пустой, и в этом была невыразимая роскошь — тишина. На кухне не было комода. На подоконнике снова стояла Лёвина рассада фасоли в пластиковом стаканчике. Спальня — их спальня — была освобождена. Только на шифоньере лежала сложенная стопка чужих полотенец.
— Я ещё не всё разобрал, — пробормотал Игорь. — Мама уехала в спешке. Там остались её вещи. Но она сказала, что пока к нам не вернётся.
— Пока?
— Я сказал — пока. Но думаю, надолго. Она сказала: «Мне там будет спокойнее». Правда, потом добавила, что Лида хлеб впрок не покупает и окна давно не мыла.
Оля грустно усмехнулась. Свекровь умела обижаться громко и навсегда. Но и возвращаться — ещё громче.
На следующее утро Оля заварила кофе. Поставила Лёве мультик и села напротив Игоря.
— Нам нужно обсудить не её. Нас. Мы ведь не в этом вопрос. Проблема не в том, что она плохая. А в том, что ты не умеешь сказать «нет». Ни ей, ни мне, ни себе. Ты всё время где-то между.
Игорь теребил край салфетки. Потом сказал:
— Мне с детства казалось, что если я не соглашусь с мамой — она умрёт. Что я единственный её смысл. И поэтому мне было легче подстраиваться, чем противостоять.
— Я понимаю. Но мы тоже семья. У нас свой уклад. И он не должен зависеть от чужих обид.
— Я постараюсь это запомнить, — кивнул он. — Я правда не хочу тебя терять.
Они обнялись — по-настоящему, впервые за несколько месяцев. Без раздражения, без усталости, без напряжения.
Но мир продлился недолго.
Через две недели, в выходной, раздался звонок. Татьяна Аркадьевна.
— У меня давление. Я вся дрожу. Лида не может повезти меня в поликлинику. А там очередь, и анализы, и ты же знаешь, как я переживаю…
— Мам, у тебя нет температуры, ты сама сказала. И там рядом поликлиника. Если что — вызови врача на дом, — ответил Игорь, глядя на Олю.
— Ты меня бросаешь? Ради неё?! Я так и знала.
— Мам, я не бросаю. Я просто… выбираю жить своей семьёй. Дай нам пожить. Пожалуйста.
— Ага. Значит, теперь ты с женой, а не с матерью. Всё понятно. Не жди, что я когда-нибудь приду обратно. Даже на день рождения твоего сына!
— Мам… — он хотел сказать ещё что-то, но трубка уже молчала.
Игорь молча сел рядом с Олей. Несколько минут они молчали.
— Ты сделал всё, что мог, — сказала она. — И, может, однажды она поймёт. А может, и нет. Но мы хотя бы попробовали.
Он кивнул.
— Мам, я тебя люблю, но квартира — наша, не твоя, — сказал он тихо.
Эта фраза не предназначалась для телефона. Он произнёс её, не чтобы кто-то услышал — а чтобы сам поверил, что может.
Через месяц они впервые поехали втроём — на дачу, на выходные, без гостей, без скандалов. Лёва смеялся в машине, и ветер путал Оле волосы. Она смотрела на Игоря за рулём и думала, что, может быть, впервые за долгое время они не убегают — а едут туда, где можно просто быть собой.
Телефон молчал. В соцсетях Татьяна Аркадьевна публиковала загадочные цитаты и рецепты каш из трёх злаков.
Оля не лайкала. Не писала. Не звонила.
Игорь тоже — но иногда смотрел на экран с тревогой.
Однажды он показал Оле сообщение:
«Прости, если я была резка. Но я просто не хочу быть забытой. Я приеду, когда вы будете не против. Если будете».
Оля прочитала. Потом долго смотрела в окно.
— Будем? — тихо спросил он.
— Пока — нет, — так же тихо ответила она. — Но когда-нибудь, может быть. Если с новым уставом. Без комодов на кухне.
Они рассмеялись. И впервые этот смех был не оборонительным. А настоящим.
Как печь пирожки в Атлантическом океане?