Когда Лена выходила замуж за Рому, ей казалось, что у них всё получится. Они не были безумно влюблены, но были уважение, тепло, общее чувство юмора и общие цели. Лена не искала сказки — хотела именно семью. Спокойную, надёжную, внятную.
С сестрой мужа, Мариной, она впервые познакомилась на второй месяц после свадьбы. Лена тогда готовилась к собеседованию в новую фирму, ходила по дому в старой футболке с пятном от отбеливателя, с хвостом и блокнотом в руках, когда в дверях появилась она.
— А ты что, прямо дома так ходишь? — первым делом сказала Марина. — Перед мужем в тряпках?
Лена улыбнулась — нейтрально, без эмоций. Тогда она ещё старалась воспринимать подобные замечания как шутки. Но Марина с порога заняла территорию: пошла без приглашения на кухню, залила себе кофе, осмотрела холодильник, заглянула в ванную. А потом, будто между делом, спросила:
— Ты не против, если я поживу у вас пару дней? Мне до врача неудобно от мамы ездить. А тут — двадцать минут.
Лена не была против. По крайней мере, тогда. Марина ушла через четыре дня, не убрав за собой и ни разу не предложив помочь. Потом начала заглядывать чаще: то ей по пути, то между делом, то переночевать на диване, потому что с подругой поссорилась, а домой — «никак, мамка мозг выносит».
— Она часто так? — спросила Лена у Ромы.
— Кто? Маринка? Да она просто такая. Пороховая. Но добрая.
Добрая — громко сказано. Как-то Марина разыграла Лену в присутствии друзей: будто Лена потеряла кольцо, которое та «подарила». Лена в ужасе обыскала всю квартиру, прежде чем Марина расхохоталась: «Шутка! Оно у меня в кармане! Ты б себя со стороны видела!»
Рома только улыбался. Он всегда улыбался, когда речь заходила о сестре. В детстве, рассказывал он, она защищала его от хулиганов. Вытаскивала из сложных передряг. Он чувствовал за неё вину — будто у неё жизнь не сложилась, потому что всё детство она жила ради него. Теперь, по его мнению, он должен быть благодарным.
— Но ты же не можешь теперь каждый её каприз исполнять, — однажды не выдержала Лена. — У нас семья.
— А она — не семья, да? — тут же обиделся он.
Марина то приходила, то исчезала. Иногда звонила ночью — плакала в трубку, жаловалась, что никто её не любит, что все бросают. А потом, через два дня, появлялась с блеском в глазах и историей о новом «очень серьёзном» мужчине.
Лена пыталась держаться. Старалась не лезть. Рома просил «не трогать Маринку, ей и так тяжело». Лена молчала, пока могла. До того дня, когда обнаружила, что та влезла в их сбережения.
— Я не брала! — закричала Марина, когда Лена прямо обвинила её в краже десяти тысяч с карточки. — Это он мне сам перевёл! На лечение зуба! Что ты на меня накинулась, как мегера!
Рома молчал. Потом пробормотал:
— Я сам ей перевёл. Просто не сказал.
— Почему? — голос Лены дрожал. — Это же наши деньги.
— Ну ты бы не поняла…
После той ссоры Марина не появлялась почти два месяца. Лена даже начала надеяться, что всё — стабилизируется. Она с головой ушла в работу, записалась на курсы графического дизайна, стала меньше думать о доме, больше — о себе.
Но в один понедельник, в шесть сорок утра, кто-то настойчиво позвонил в дверь. Рома всё ещё спал. Лена открыла — и увидела Марину с чемоданом. Большим, красным, с оторванной биркой от аэропорта.
— Ты чего?.. — только и выдавила Лена.
— Да так, — пожала плечами Марина. — С Костей поссорились. Он козёл. Уехал к маме. А я не поеду. Не могу. Она с ума сходит. У тебя кофе есть?
И уже не спрашивая, прошла в кухню.
Когда Рома проснулся, Марина уже сидела в его футболке и рассказывала, как Костя «вообще не мужчина», как он «унижал» её, как «хотел, чтобы она просила прощения, представляешь?»
— Конечно, живи, — сказал Рома. — Сколько нужно.
Лена ничего не сказала. Только села рядом и почувствовала, как у неё по спине потек холод.
В первый вечер Лена еще старалась держать лицо. Она приготовила ужин, сдержанно слушала бесконечный поток жалоб Марины, поставила в ванную лишнее полотенце. Но уже через день чувствовала себя как гость в собственной квартире.
Марина занимала не только диван, но и всё пространство вокруг. Она бесцеремонно пользовалась косметикой Лены, без спроса надевала её футболки, «потому что свои в чемодане помялись», оставляла после себя крошки, кружки, влажные полотенца на кровати. Каждый её шаг — громкий, каждый разговор — громогласный, с непременным участием Ромы.
— А помнишь, как ты меня в пионерлагерь провожал? — смеялась Марина за ужином. — А потом маме сказал, что это я тебя учила плавать. Она же ревновала!
— Конечно помню, — улыбался Рома. — У нас с тобой вообще детство — огонь.
Лена молчала. Потом поднялась и пошла мыть посуду. Из кухни было слышно, как они хохочут.
В те дни Лена впервые начала избегать дома. Задерживалась в офисе, гуляла одна по паркам, заходила в кофейни без цели. У неё не было ни плана, ни стратегии. Просто не хотелось возвращаться туда, где даже воздух казался чужим.
— Слушай, — однажды в обед ей написала Марина. — Тут проблема. Мне позвонили из банка. Костя отказывается платить кредит за ноутбук, который он мне купил. Говорит — «сама разбирайся». А если не заплачу, штрафы пойдут. У тебя есть восемь тысяч до пятницы? Потом отдам, честно.
Лена не ответила сразу. Показала сообщение Роме. Тот нахмурился, но сдержался:
— Ну… Если не хочется — не давай. Но она всё-таки в тяжёлой ситуации.
— Она всегда в тяжёлой ситуации, — тихо сказала Лена. — А я — всегда виновата, если не хочу ей помогать.
Он ничего не ответил. Просто развернулся и ушёл в ванную.
На следующий день Лена заметила, что с её карточки снова списались деньги. Ровно восемь тысяч.
— Это что? — подошла она вечером к мужу.
— Я просто перевёл. Она бы не просила, если б всё было нормально, — начал он привычную песню.
— Ты посоветовался со мной?
— Лена, она же не чужой человек!
— А я — чужой?
Он отвёл взгляд.
Марина всё чаще устраивала домашние вечеринки. Она звала подруг, включала музыку, занимала кухню под «девичник», «антистресс», «разрядку». Рома говорил: «Ну пусть развлекается, ей тяжело». А Лена молча мыла за ними посуду в полночь, вдыхая запах чужих духов и сигарет.
В какой-то момент она поняла: дома стало меньше её, чем Марины. Буквально. Её книги и блокноты исчезали со столов, а вместо них появлялись Маринины кроссовки, чашки, лаки для ногтей, резинки с чужими волосами.
— Тебе не кажется, что она… ну, слишком расслабилась? — попыталась Лена завести разговор.
— Ты всё воспринимаешь в штыки, — отмахнулся Рома. — Она же не навсегда. Просто пока ей плохо.
— А если ей будет плохо ещё полгода?
— Ну… не будь жестокой.
Ссора случилась внезапно. Лена пришла с работы и увидела, как Марина учит их пятилетнего племянника — сына двоюродной сестры Ромы — говорить про Ленины «капризы». В комнате сидела ещё и свекровь, которую Марина зачем-то пригласила «на блины».
— А потом Лена запретила мне купить вот эту кофеварку, — оживлённо говорила Марина. — Типа дорого. А я же знаю: Рома хотел!
— Я не запрещала, — тихо, но твёрдо сказала Лена. — Я сказала, что мы пока не можем себе это позволить.
— Слышите? — Марина повернулась к мальчику. — Вот запомни, Игорёк: женщины любят командовать. Ты главное — слушай только тех, кто любит по-настоящему. Как я Ромку.
Лена не выдержала:
— Ты что себе позволяешь? Ты лезешь не только в наш быт — ты учишь чужих детей, как надо себя вести в моей семье?
Марина вспыхнула:
— Это не твоя семья! Это мой брат, и он был моей семьёй задолго до того, как ты вообще появилась!
Лена впервые не стала молчать. Она сорвала с вешалки своё пальто, надела кроссовки и просто ушла. Без истерики. Просто — вышла. Ушла к подруге, где просидела до одиннадцати вечера. Рома звонил, писал. Она не отвечала.
Когда вернулась, дома было тихо. Марина ушла. На время. Словно всё — улеглось. Они поговорили. Почти спокойно. Рома пообещал, что будет иначе. Что он — за них. За семью.
Лена поверила. Очень хотела поверить.
Прошёл месяц. Было тихо. Даже слишком. Как будто кто-то затаился. Потом Марина снова начала писать: просила советы, кидала мемы, делала вид, что ничего не было. Она не появлялась. Просто обозначала себя. Но Лена чувствовала, что это — не конец.
И оказалась права.
Марина вернулась в начале марта — вместе с оттепелью и новой драмой. На этот раз всё выглядело серьезнее: синяк под глазом, поцарапанный телефон и молчание, которое длилось дольше обычного. Она стояла на пороге, дрожала, не смотрела в глаза. Не играла.
— Только не говори ему, — прошептала Лене. — Я сама всё улажу. Мне просто нужно… где-то перевести дух.
Лена молча отступила в сторону. Она ничего не чувствовала — ни жалости, ни злости. Просто пустоту. Как будто за зиму в ней что-то окончательно замёрзло.
Рома, когда узнал, встал грудью: «Ну конечно остаётся! Это что, повод — выгнать человека на улицу?»
Вопрос риторический. Никто Лене ничего не предлагал.
На этот раз Марина не кричала, не смеялась, не устраивала девичников. Она будто растворилась в квартире — ходила босиком, пила чай с мёдом, долго сидела на подоконнике, листая ленту. Но в этой тишине было больше напряжения, чем в любой из её прошлых истерик.
Однажды Лена увидела, как Марина долго перебирает её фотоальбом. Не свадебный — старый, где были снимки с их путешествий до брака, её подруги, дача родителей. Марина сидела, прислонившись к подушке, и вдруг заплакала. Не громко — беззвучно.
— Почему ты всё-таки его выбрала? — спросила она неожиданно. — У тебя же могли быть другие. Богаче. Умнее. Красивее. Ты же… не из тех, кто хватался за первого встречного.
Лена опешила. Потом села напротив.
— Потому что он добрый. И потому что рядом с ним я чувствовала себя живой.
— А теперь?
Лена не ответила.
На восьмое марта Рома подарил Лене часы — дорогие, с их инициалами на задней крышке. Марине — цепочку. Подарки лежали на столе, пока он не вернулся с работы. Лена заметила, что Марина чуть дольше смотрела на коробочку, чем принято. Но промолчала.
На следующий день цепочка исчезла.
— Ты её не видела? — как бы между делом спросил Рома у Лены.
— Я не трогала.
— Просто странно. Марина говорит, что оставила её в ванной. А там — ничего.
— Может, убрала? — пожала плечами Лена. — Или унесла с собой в комнату.
Рома кивнул. Но уже через час Марина выложила сторис: она в кафе, за столом с подругами, на шее — цепочка. Подпись: «Сама себе всё дарю, не надеюсь ни на кого.»
Лена показала сторис Роме.
— Это… что? — только и смог он.
— Это манипуляция, Рома. Очередная. Как и всегда.
Марина уехала через неделю. Сказала, что вернулась к Косте. Или не вернулась. Никто не понял. Она просто собрала вещи и исчезла, не прощаясь. Рома был подавлен. Лена — облегчена. И одновременно — тревожна.
Потому что за ней оставалась пустота. Как в квартире, где выключили свет и отопление: вроде всё на месте, но ты знаешь — холод войдёт с любой щелью.
Весна прошла в попытках что-то наладить. Лена снова писала, много работала, уклонялась от тем про семью. Рома вроде бы старался. Но где-то между ужинами и редкими поездками в кино, они оба знали: это пауза. Не новая жизнь.
А потом, в июне, Марина позвонила. С утра. Голос у неё был бодрый.
— Я приеду вечером. Ненадолго. Ты дома?
Лена хотела отказаться. Хотела сказать: «нет, мы уезжаем», «ремонт», «гости». Но только спросила:
— Зачем?
— Поговорить. По-хорошему. Не бойся, я с миром.
Вечером Лена открыла дверь. Марина стояла, как всегда, с чемоданом. В новых кроссовках. Загорелая. Без следов драмы на лице.
— Я не навсегда, просто пока с парнем не помиримся, — сказала золовка, распаковывая чемодан.
И Лена поняла: ничего не закончилось. И не закончится. Пока кто-то не решится поставить точку.
Но кто?
Мама сказала — ты ничего не решаешь. Это её квартира! -сообщила золовка