Когда Таня выходила замуж за Сергея, она сразу поняла, что его сестра — человек непростой. Оля была из тех женщин, которые с юности привыкли к фразе «мужики — только мешают». За её плечами было два развода, трое детей от разных отцов и бесконечная череда подруг, «злобных шкур», как она выражалась, виноватых в её проблемах.
— Ну ты у нас лошадь рабочая, — с прищуром говорила она Тане, когда та после родов уже через месяц вернулась на удалёнку, — всё бы пашешь, да пашешь… Устать не пробовала?
Таня молча улыбалась. Устала она давно, но не привыкла жаловаться. И с мужем отношения выстраивала не на нытье, а на взаимопонимании. А с Олей старалась быть вежливой. Не то чтобы полюбила её, но, как родственницу, терпела. Сергей просил: мол, «ну не гони её, ей же кроме нас некому помочь».
Помощь заключалась в том, что Оля появлялась на даче в любое тёплое время суток. Без предупреждения. С детьми. Иногда с их друзьями. Один раз даже с каким-то мужчиной, который потом три дня валялся на шезлонге с пивом.
— Мы тут немножко… передохнём, — говорила она весело, усаживаясь на веранде. — У тебя же там кабачки опять попёрли?
И Таня шла на грядки. Полоть. А потом варить икру. Оля не предлагала помочь. Только приносила баночку с приклеенной этикеткой «Олина полка» и ставила её на полку кладовки.
Один раз Таня спросила у Сергея, нельзя ли как-то мягко ограничить визиты.
— Это ж моя сестра, — пожал плечами он. — Да и дети… им же тут нравится. Ты у нас добрая, Тань. Не обижайся.
Добрая. И действительно не обижалась. Первое время. Потом начала замечать странности.
Например, однажды на дачу приехали их друзья — семья Ветровых, с которыми они дружили с института. Привезли пирог, мясо для шашлыка, пообещали помочь с забором. Вечером Таня зашла на кухню и застала, как Оля открывает их холодильник и набивает мясо в какой-то пластиковый контейнер.
— Оля, ты что? — удивилась Таня.
— Да ты не волнуйся, я только чуть-чуть. Я Викиному сыну обещала шашлычка, у него же железо понижено. А у вас тут много. Не жадничай.
Не жадничай. Таня тогда промолчала. Хотя и проглотить это было сложно. Сергей, как всегда, отмахнулся: «Ну а что, она ж не всё забрала».
Потом был случай с велосипедами. Их сыну Дане исполнилось восемь, и они с мужем купили ему хороший велосипед. Через неделю Даня пришёл расстроенный:
— Мама, а мой велик теперь у Славика, а мне тётя Оля сказала, что он ему нужнее, потому что у него нет папы, и я могу немного на своём подождать.
Таня чуть не взорвалась. Подождать?! У чужого ребёнка?
Сергей в этот раз попробовал поговорить с сестрой. Та устроила скандал. Кричала на всю улицу:
— Вот и видно, какие вы «родственнички». Пацану жалко двух колёс! Он даже поесть не всегда может нормально, а у вас тут… да вы в жире утонули уже!
Соседка, тётя Лена, потом сочувственно кивала:
— Да, девочка, у вас с ней тяжёлый случай. Только ты сама границы ставь. Мужчины не врубятся, пока по ним трактор не проедет.
А ещё был эпизод с Таниной мамой. Мария Петровна приехала на дачу на выходные, привезла пироги, ягоды, взяла внука в лес. Вечером Таня застала, как Оля язвительно уговаривала её маму:
— Да вы, наверное, к своим пирогам коньячку любите? У вас ведь время появилось — на пенсии-то. А у меня-то дети! Одна всё тащу!
Мария Петровна только поджала губы. Вечером сказала дочери:
— Она токсичная. Открыто не ругайся. Но и не позволяй больше так.
Таня пыталась ограничить визиты. Закрывала ворота. Не открывала дверь. На сообщение «Мы тут под дверью с детьми» — не отвечала. Вскоре Сергей начал намекать:
— Ты стала какой-то холодной. Прямо как моя мать, когда нас с отцом разводила.
Таня смотрела в его глаза — усталые, непонимающие — и думала: а может, правда перегибает?
Потом снова отпуск. Опять дача. И снова Оля с детьми. Без звонка. Без просьбы. Просто приехала. Как к себе.
Таня не знала, чем это закончится. Но нутром чувствовала: скоро что-то сорвётся.
Таня не успела опомниться, как на участке снова закипела жизнь. Олина. Громкая, неорганизованная, пыльная.
Дети бегали по клумбам, выкапывали червяков из-под клубники, швыряли палки в бочку с дождевой водой. Оля курила на веранде, звонко разговаривая с какой-то подругой, смеялась, срывалась на визг, потом снова смеялась.
— Ты где вообще пропала? Я у сестры. Угу. Да тут как в санатории, жрачки завались, кровати удобные, кран не капает. Да, да, у них тут как у людей, — и опять хохот. — Нет, сама не варю, ты что! Мне только помешать дадут — и то, спасибо.
На четвёртый день Таня не выдержала.
— Оля, а ты не думала спросить, удобно ли нам, что вы приехали?
— А что спрашивать? Мы ж свои. Или уже нет?
Сергей тут же поднял брови: мол, ты чего начинаешь?
— Не начинаю. Я просто хочу понимать — это у нас семейная дача или коммуналка по умолчанию?
Оля усмехнулась:
— Коммуналка — это когда платишь. А я тут душой отдыхаю. Или ты хочешь с меня квитанцию?
Вечером Таня долго сидела на кухне и не ела. В груди было тяжело. Сергей молчал, потом сказал:
— Ты на неё не злись. Она просто не умеет по-другому. Давай как-нибудь переждём. Всё же лето.
Таня кивнула. А потом встала в шесть утра, сварила две кастрюли борща, испекла пирог, разобрала полку с вареньем, замариновала огурцы и пошла на работу.
Оля проснулась к одиннадцати.
— А борщу мне оставить? — крикнула с крыльца. — Или вы с Даней всё сожрали?
На следующей неделе Таня получила важное задание по работе. Нужно было провести онлайн-презентацию на пятнадцать человек. Она предупредила всех: «среда, утро, с восьми до одиннадцати — полная тишина».
Оля кивнула. А в 8:15 на участке завизжала бензопила. Как выяснилось позже, её какой-то «друг Серёга» обещал «спилить гнилой ствол». Именно в этот день. Именно в это время.
Таня выключила камеру, положила микрофон, вышла и сдержанно, как могла, сказала:
— Оля, пожалуйста, ты же знала, что у меня важная встреча.
Оля поставила руки в боки:
— Так это ж не я пилила! Я что, тебе теперь за мужиков отвечаю?
— Они у тебя на участке. В твоё приглашение приехали.
— Ну всё, начинается! Господи, как будто ты тут миллионы зарабатываешь. Подумаешь, зум какой-то! Я тоже работала когда-то, не поверишь!
В пятницу Таня увидела, как в комнате сына пустует его коробка с лего.
— Даня, а где твои детали?
— Мы Славику отдали. Тётя Оля сказала, что я уже взрослый и мне не надо, а у Славика нет, и ему грустно.
Таня больше не сдержалась. Она пошла на улицу, где Оля чистила клубнику.
— Слушай, это уже слишком. Мы не обязаны обеспечивать твоих детей игрушками. У каждого своё. Ты никогда не спрашиваешь, можно ли. Просто берёшь.
— Я же не ворую! Ты чего орёшь? Клубничку почистила — это тебе мало? У меня трое детей. Ты попробуй одна их вытащить — потом посмотрим, как запоёшь!
— А я не должна вытаскивать твоих детей. У меня есть свой. И свои обязанности. Ты взрослая, Оля. Ответственная за себя и за то, что творишь.
Оля взорвалась. Закричала, что Таня «счёт ведёт», что ей «никто ничего не должен», и вообще она «только из жалости сюда приезжает, а не потому, что её тут кто-то ждёт». Потом хлопнула дверью и уехала с детьми — громко, с визгом колёс.
Сергей молчал до вечера. Потом сказал:
— Надо было мягче.
— Как? — Таня с трудом удержалась от крика. — Сказать: «Проходи, пожалуйста, срежь ещё пару грядок, детей оставь, холодильник вынеси и, если несложно, перелей бензин из бака»?
Сергей отвёл глаза:
— Ну ты же понимаешь… у неё жизнь сложная.
— А у меня, значит, — курорт? — усмехнулась Таня. — Послушай, я больше не могу. Если ты хочешь быть для неё всем — будь. Но без меня. Я не подписывалась быть на вторых ролях в собственном доме.
Через неделю они разъехались. Формально — «на время». Таня уехала в квартиру с Даней. Сергей остался на даче. Он писал вечером сообщения: «Ты всё не так поняла». «Это не повод рушить семью». «Я поговорю с Олей».
Она читала и не отвечала. Просто смотрела, как Даня надувает губы, не понимая, где папа. Слушала, как Мария Петровна ворчит в другой комнате: «Всё из-за его сестры. Всегда такие женщины на голову лезут».
Через две недели Таня рискнула приехать на дачу. Проверить запасы, забрать свои вещи, документы, кое-какие записи. Сергей был на работе. В доме было пусто. Только в кладовке, на полке, где раньше стояли её банки с абрикосовым вареньем, стояли уже другие — подписанные чётким маркером: «Олина полка». Помидоры. Кабачковая икра. Мёд.
В углу — пластиковая тара с надписью «Для Славика». Там лежали Данины машинки.
Таня присела на краешек стула. Прислушалась. В доме было тихо. Очень тихо. Только где-то в глубине нарастало странное, липкое чувство — как будто всё, что она строила, теперь растворялось под чужими шагами.
Она вышла и села в машину. В зеркало заднего вида увидела знакомую фигуру — Оля вышла из соседнего дома с чёрным рюкзаком.
— О, Тань, ты здесь! А мы как раз на минутку! Мы банку мёда взяли и варенья малинового 3 банки — вкусные у вас всегда, — сказала золовка, запихивая в рюкзак.
Таня смотрела, не двигаясь. И понимала: это не случайность. Это система.
Таня не ответила. Просто включила зажигание и медленно поехала вперёд, не дожидаясь, пока Оля отойдёт от ворот. Плевать, что та осталась стоять в пыли с удивлённой физиономией и рукой, как будто собиралась ещё что-то добавить. Неинтересно. Уже давно неинтересно, что она говорит.
В голове стучало одно: всё, хватит.
Через пару дней она вызвала мастера и поставила на дверь кодовый замок. Старые ключи теперь были бесполезны. Она отвезла «Олину полку» в гараж — с глаз долой. Машинки сына вернула ему в комнату и больше ни с кем не обсуждала. Приехала соседка тётя Лена, поставила на стол банку с солёными груздями и тихо сказала:
— Правильно ты всё сделала, Танюша. У таких людей рот без дна. Сколько ни давай — всё мало будет.
Мария Петровна тоже хмуро кивала. Она давно уже говорила: «Если границы не обозначишь — тебя всю раздербанят по кускам. Даже не из злобы. Просто потому, что ты рядом».
Сергей звонил. Сначала просил, потом настаивал, потом кричал в трубку:
— Ты выживаешь мою сестру! Ты хочешь остаться одна, да? У нас ребёнок, а ты разводишь тут вражду!
Таня слушала и не узнавала его голос. В нём не было сомнений — только раздражение, обида, как у человека, которому сломали старую, удобную схему. Где жена всё тащит. Где сестра всё берёт. Где ему только остаётся не вмешиваться.
Через месяц Сергей приехал с вещами. Поселился в квартире, но не в спальне. На раскладушке, в комнате сына.
— Пока так. Надо подумать, — сказал он с натянутой улыбкой. — Всё же мы семья.
Слово «семья» вдруг показалось Тане пустым. Обёртка без начинки. Слово, которым Сергей прикрывал чью-то наглость и свою безответственность. Ей стало не жалко. Ни его, ни себя рядом с ним.
В середине сентября Таня пришла за Даниным дневником, оставленным на даче. В доме было чисто. Она прошлась по комнатам, проверила окна, закрутила воду. На веранде лежал картонный коробок, весь в крошках. Пустой. На крышке — кривой детский почерк:
«Тут были пироги. Спасибо, тётя Таня!»
Она закрыла коробку, поставила в кладовку и вдруг увидела: на полу стоят пустые баночки из-под варенья. Её малиновое. Стерильно вымытые. Уложенные аккуратно. Словно Оля хотела сказать: «Я хоть вернула».
А может, и не хотела. Может, просто готовила новое пространство под будущий улов.
В октябре Таня снова поехала на дачу. Собирать последние яблоки и закрывать дом на зиму. Соседка Валентина Петровна, молчаливая пенсионерка с добрым лицом, остановила её у ворот:
— Сын твой — молодец. Всё лето воду носил, помогал бабушке. А вот твоя… родственница… опять с чемоданами ездила. Я говорю — вас ведь нет. А она — «так ключи у брата, я только подержу детей, пусть побегают».
Таня вздохнула. Ничего нового. Только в этот раз ей было всё равно.
— А муж твой что? — спросила соседка.
— Он теперь как гость. Чужой у себя дома.
— Ну ты смелая. Не каждая бы решилась.
Таня ничего не ответила. Просто улыбнулась и прошла к дому. Подумала: не смелая — уставшая. До самой кости.
Позже, уже в городе, ей позвонила Олина старшая дочь — Вика. Та самая, которая всё лето ходила с наушниками и отмахивалась от взрослых. Голос был неуверенный, немного заикающийся:
— Тётя Таня… я хотела спросить… вы случайно не видели нашу соковыжималку? Мама говорит, вы могли взять её, когда мы… ну, уезжали.
Таня приложила ладонь ко лбу. Потом медленно выдохнула:
— Я не видела. У нас своя. Если найду — скажу. Но вообще мы уже ничего не берём.
— Ага… спасибо… простите, если что…
— Всё хорошо, Вика, — мягко ответила Таня. — Просто вы там у себя тоже как-нибудь разберитесь, что ваше, а что — общее.
И положила трубку. Она не злилась на девочку. Та была заложницей — как и все в окружении Оли.
В ноябре Сергей всё-таки попытался «поговорить по-взрослому». Устроил ужин. При свечах. Сказал, что соскучился, что надо всё наладить. Что он поговорил с сестрой. Что она согласна больше не приезжать без спроса. Что «надо только простить и отпустить».
Таня слушала и молчала. Потом посмотрела на его руки. Чистые, ухоженные. Без мозолей. И подумала: а ведь он никогда не копал грядки. Он просто был рядом с теми, кто копает.
— Серёжа, ты хороший отец. Но как муж ты меня предал. И не один раз. Ты не защитил ни меня, ни Даню. Ты прятался. А я больше не хочу быть щитом.
Он обиделся. Сказал, что она жестокая. Что он-то ради семьи готов на всё. И что, кстати, Оля на днях звонила — опять варенье просила.
Таня засмеялась. Впервые за долгое время — искренне.
— Ну так иди. Дай ей варенье. И мед. Может, ещё ключи к кладовке оставь. И к сердцу — если остались.
А спустя неделю Таня случайно встретила Олю в магазине. Та была в пуховике, на голове — вязаная шапка с яркими пайетками. У тележки — Славик, в одной руке чипсы, в другой — баночка шоколадной пасты.
Оля увидела Таню и, не моргнув, сказала:
— Мы банку мёда взяли и варенья малинового 3 банки — вкусные у вас всегда, — и запихнула в рюкзак.
Голос — как ни в чём не бывало. Словно ничего не произошло. Словно и не было боли, криков, разъезда, пустых коробок, обид.
Таня посмотрела ей в глаза и впервые почувствовала — страха нет. И вины тоже. Есть только понимание: это не конфликт, это система. И в этой системе она больше не участвует.
Она развернулась и пошла мимо. Мимо отдела с консервацией, мимо полок с уксусом, мимо витрины с мёдом. Просто — мимо.
Я не обязана ухаживать за твоими детьми. Я – бабушка, а ты – мать