— Ты уверена, что справишься? — тихо спросил Олег, застегивая куртку. — Ну, с Леной…
Надя кивнула, будто речь шла о капризной кошке, которую попросили покормить.
— Конечно. Сестра же. Родная кровь, как ты говоришь.
Олег обнял ее крепко, с какой-то напряженной благодарностью. В глазах было: «прости, что не могу поступить иначе». И Надя это видела. Он поехал в командировку на три месяца, а Лена — «на время» — переезжала к ним. «Разводится, ей сейчас тяжело», — объяснял он. «Ей нужно побыть в семье».
Первые два дня всё шло тихо. Лена улыбалась, мыла за собой чашку, спрашивала, где у них лежат полотенца и можно ли пользоваться сушкой для белья. Надя старалась быть приветливой. Вечерами они сидели на кухне, и Лена рассказывала какие-то байки из детства. Беззлобные — на первый взгляд. «Олег тогда разревелся, потому что я ему сказала, что его нашли в капусте. А он ведь в это верил, глупыш». Надя смеялась вежливо, но в животе словно скручивало.
На четвёртый день Лена сама переставила чай, специи и масло на те полки, где «удобнее». «Надь, ты не обижайся, но у тебя тут всё по-женски, а надо, чтобы и мужику было удобно. Олег с детства к правой полке привык». Надя промолчала.
Через неделю началась настоящая игра.
Сначала это были мелочи. Надя пришла с работы — их белое постельное бельё стирается с яркой Лениной футболкой. Она вяло оправдывается: «Не заметила, прости, Нусь». Смешная, весёленькая — и как будто ни в чём не виновата. А бельё теперь розовое.
Через день Лена организовала домашний ужин — «чтобы развеяться» — пригласила своих двух подруг. Одна из них была бывшей одногруппницей Олега. Слишком разговорчивая, слишком громкая. Под конец вечера Надя почувствовала себя гостьей в собственной кухне.
— Не устала от моих подруг? — спросила Лена потом, закрывая посудомоечную машину. — Ты у нас такая домашняя. Мне вот иногда нужно это… поживее. А то у вас тут всё стерильно.
«У вас» — отложилось в памяти.
Неделя спустя Надя обнаружила, что у Олега на карточке пропали восемь тысяч рублей. Она знала, сколько там должно быть. Он был педантом, у него всегда всё по папочкам.
— Я сняла, — спокойно сообщила Лена, когда Надя спросила. — Мы с мамой поехали на рынок, взяла немного. Там такое масло было! Домашнее. Да и брат не обеднеет. Он всегда мне помогал.
Надя замолчала, но что-то внутри нее стало копиться.
Всё шло не в её пользу. Лена заходила в ванну, не закрываясь. Пользовалась Надиной косметикой, не спрашивая. Надя однажды промолчала — и теперь тушь, крем и щипчики лежали в перемешку с Лениной косметичкой.
С каждым днём всё больше нарушалась тонкая граница: та, за которой начинается не временное гостеприимство, а завоевание территории.
Олег звонил почти каждый вечер, и Надя говорила, что всё хорошо. Он уезжал не просто в другой город — в другой ритм, с графиками, встречами и ночами в гостиницах. Его не было в этом доме. Но Лена — была.
Однажды вечером Лена подошла к Наде с чашкой чая и села рядом.
— Надюх, ты не обижайся, ладно? Но мне кажется, ты немножко напрягаешься. Я понимаю — чужой человек в доме. Но я не враг. Мы с Олежкой с детства так — за одного. У нас такой код, понимаешь?
Надя посмотрела на неё. Внутри было как в кастрюле, которую плотно накрыли крышкой — вот-вот начнёт бурлить. Но она только кивнула.
— Я понимаю.
В субботу приехала свекровь. И всё стало чуть хуже.
— Лена, ну ты у нас прямо вернулась к жизни! — хлопала она в ладоши. — А Надя молодец, конечно, приняла как родную.
— Ага, как родную. Я теперь её блузки по ошибке ношу, — хихикала Лена. — Всё по плечу.
И все засмеялись, кроме Нади.
Через пару дней, пока Надя была на работе, Лена перебрала кухонные шкафы. «У тебя там мука с макаронами, как на складе. Я тебе по системе расставила. Смотри — теперь крупы тут, специи здесь, а формы для запекания — наверху». Слово «тебе» звучало, как «мне».
— Я не просила, — тихо сказала Надя. — Это мой дом. Ну, наш с Олегом. И… мне важно, как тут устроено.
Лена подняла брови.
— Не надо дуться. Я же из лучших побуждений. Ты так восприимчива, Надь. Мне казалось, мы уже почти сёстры.
Вечером Надя всё-таки позвонила Олегу.
— Она меня выталкивает, — сказала она, не глядя в окно. — Это звучит глупо, но я себя чувствую лишней. В доме, где я живу.
Олег молчал. Потом сказал:
— Ты просто устала. Лена не такая. Она сейчас в сложном положении. Помнишь, ты сама говорила, что семье нужно помогать?
— Да, семье, — тихо сказала Надя. — Но, по-моему, я — не часть вашей.
Он снова замолчал. Потом пробормотал что-то про «разберемся» и отключился.
В ту ночь Надя не спала.
Прошёл месяц. Надя научилась молчать иначе — не с обидой, а с расчётом. Она наблюдала. Отмечала. Лена не просто жила в их квартире — она, кажется, её осваивала. Потихоньку. Без стука.
В ванной появились её тапочки. На подоконнике — вазон, который Надя не покупала. Лена иногда называла их квартиру «у нас» в разговоре с мамой. Пару раз сказала даже: «Вернусь домой чуть позже. Тут дел полно».
Но главное — она писала брату. Много. Длинные голосовые, мемы, фотки. Один раз Надя случайно увидела: Лена прислала фото с ужином и подпись: «Вот что значит — без жены, зато с нормальной едой». Её кольнуло в груди. Она не сказала ничего. Просто запомнила.
Потом случилось то, что перевернуло всё.
Однажды вечером, когда Надя вернулась домой позже обычного, Лена сидела в их комнате. В пижаме. На Надиной кровати. С ноутбуком. И с Олегом на видеосвязи.
— А, Надя пришла! — весело сказала она, не двигаясь с места. — Я Олежке тут показываю, как у вас полка накренилась. Говорю, держится на честном слове!
Олег смеялся с экрана.
— Ну, правда же, Надь?
Надя едва заметно улыбнулась. Прошла мимо. Закрыла дверь ванной. И долго стояла, глядя в зеркало.
«Моя постель. Моя комната. Мой муж», — повторяла она про себя. Но всё это, казалось, отступало, растворялось.
Через день пришло письмо из налоговой. Надя вбежала домой с письмом в руке. Нервы — на пределе. Она раньше никогда не сталкивалась с такими документами. Лена лежала на диване, листая телефон.
— Лена, ты не видела квитанцию по квартире? Она должна была лежать в папке. На полке, где все счета…
— А, это? Я выкинула. Там старая дата. Я думала, не нужно.
— Что значит — выкинула?! — голос дрогнул. — Ты не могла не трогать? Это не твои документы!
Лена медленно подняла глаза. В них вспыхнуло что-то опасное.
— Тише, а? Не ори. Я же не специально. Чего ты завелась? Из-за бумажки? Ты вечно такая напряжённая. Честно, не знаю, как Олег с этим живёт.
Удар. Явный. Холодный.
— Ты живёшь в доме, где ты — гость, — тихо сказала Надя, — и я прошу тебя это уважать.
Лена смотрела на неё ещё секунду, потом встала.
— Поняла. Вот она, настоящая ты. А то всё — сестра, семья… Всё наигранное. Соперничество у тебя в голове, Надя.
На следующий день Надя поехала к подруге — выговориться. Та работала психологом и слушала молча.
— Она делает всё мягко, — рассказывала Надя. — Без конфликта, но как будто ставит под сомнение моё право быть здесь. Я даже не могу объяснить Олегу — он ничего не видит.
— Это называется «эмоциональное вытеснение». Твоя территория подменяется чужим присутствием, но без агрессии. Вроде всё нормально, но ты чувствуешь угрозу. Потому что она реальна, — сказала подруга. — Надя, а ты уверена, что хочешь продолжать это молчание?
Надя кивнула.
— Нет. Больше нет.
Вечером она приготовила ужин. Аккуратный, продуманный. Их любимую пасту с курицей и сыром. Накрыла на двоих. Только на двоих. Лена вернулась позже.
— А что, без меня? — удивилась. — Даже не позвали?
— Ужин для меня и мужа, — спокойно сказала Надя. — Лена, ты должна понять: ты не можешь быть везде. Ты не жена Олега. И ты не хозяйка в этом доме.
Лена медленно поставила сумку.
— Ты ревнуешь. Серьёзно? — усмехнулась она. — Дорогая, я знала Олежку, когда ты ещё куклы собирала.
— Но теперь ты не в его жизни так, как раньше. И ты не хочешь это признавать.
Молчание. Лена отвернулась.
— Понятно, — бросила она. — Ну что ж. Раз уж всё так…
Олег вернулся через две недели.
Лена вела себя спокойно. Ходила по дому в наушниках, исчезала по вечерам, начала работать удалённо — говорила, что «нужно себя отвлекать».
Но вскоре Надя почувствовала, как всё возвращается. Бессонница. Тревога. Подслушанные обрывки разговоров. Утром в воскресенье Лена сидела на кухне с Олегом, они хохотали. Надя слышала только:
— …помнишь, как ты тогда с температурой, а я в аптеку бегала босиком? Не то что теперь…
— Лена, хватит, — резко сказал Олег.
И Надя замерла в коридоре. Он — впервые — прервал её.
В середине августа случилось то, чего она боялась. Лена заболела. Простыла. Началась температура. И Олег весь вечер сидел в её комнате, варил чай, ставил градусник, шептал:
— Потерпи, сестрёнка. Всё будет хорошо.
Надя закрылась в спальне. Не потому, что злилась. А потому, что не могла уже дышать этим воздухом.
Она вспомнила слова психолога: «Война без выстрелов — это всё равно война».
Через три дня Лена вышла из комнаты. Бледная, с чашкой в руках. И с новой подачей.
— Надюх, давай мир. Я была не права. Дура, вспыльчивая. Спасибо, что всё это терпишь. Серьёзно. Это многое говорит о тебе.
Надя почувствовала подвох, но только кивнула.
А вечером, когда Олег вышел на балкон, Лена наклонилась к Наде и тихо сказала:
— Не переживай, я тут только до осени. А там — как получится.
Сентябрь начался, как обычно: с тёплых утренников, сбившихся расписаний, вялых разговоров у кофемашины. Надя снова погрузилась в работу, в рутину, в то, что хоть как-то давало ощущение устойчивости. Дома она старалась появляться позже, оставаться в офисе под предлогом авралов, совещаний, дедлайнов. Это был её способ взять передышку.
Лена, тем временем, вела себя иначе. Спокойнее. Приветливее. Даже слишком. Она стала готовить обеды, предлагать подвезти, спрашивать про дела — с тем сладковатым выражением, от которого у Нади мурашки бежали по спине. Как будто Лена надела маску «идеальной сестры», и теперь играла в это с азартом.
— Как будто заново пробует роль, — жаловалась Надя подруге. — Только теперь — с мягким захватом. А не в лоб.
— А ты? — спросила та. — Ты до сих пор ждёшь, что она уедет?
Надя задумалась.
— Не знаю. Хочу — да. Верю — нет.
На следующий день случилось странное.
Надя нашла в ванной… свою старую щётку. Ту, что выбросила пару месяцев назад, когда Лена «случайно» перепутала с Олеговой. Теперь щётка снова лежала на полочке. И выглядела — новой. Но не той, что Надя покупала.
Сначала она подумала, что показалось. Потом — что у неё нервный срыв. Потом заметила: шампунь стоит иначе. Полотенце сложено в непривычный треугольник. Мелочи. Но всё это вызывало ощущение, что кто-то копирует её. Или дублирует.
В воскресенье они втроём пошли в гости к родителям Олега. Обычный обед. Картошка с курицей. Варенье из абрикосов. Мама Лены оживлённо рассказывала о новой соседке. Отец — молчал, как всегда.
— А Надя вот недавно сказала, что ей в нашем доме холодно, — внезапно вставила Лена. — Представляете? Я даже обиделась сначала. Как будто я тут — никто.
Надя замерла. Она никогда этого не говорила. И поняла: Лена перевела в общественное поле то, что происходило между ними. Присвоив чужие слова — и сделав из них жалобу. Манипуляция стала публичной.
— Это не совсем так, — медленно сказала Надя. — Я говорила о себе, а не о тебе. И не вам.
Мать Лены пожала плечами:
— Ну, это всё мелочи. Главное, что вы вместе. А споры бывают в каждой семье.
И вот оно — объединение по крови. Надя снова почувствовала себя за границей. Не страной. Стеной.
Олег не понимал. Он сидел посередине, обтекая двумя мирами: одним — где сестра тонко, изящно давила на его слабости, и другим — где жена просила границ, защиты, простого равенства. Он хотел мира. Не правды.
В середине сентября Надя пришла домой раньше обычного. С дождём, с усталостью. Открыла дверь — и остановилась.
Лена стояла в её халате. Варила кофе. Разговаривала по громкой связи. А в комнате — в их комнате — сушилась её рубашка. Та самая, которую Олег подарил на годовщину.
— Что ты делаешь? — тихо спросила Надя.
Лена обернулась. Без тени вины.
— Постирала. Случайно пролила кофе. Хотела поносить — она такая мягкая. Но теперь вот сушу. Прости, если не так поняла.
Надя закрыла дверь. Глубоко вдохнула. Посчитала до пяти. И снова открыла.
— Лена. Нам нужно поговорить.
Они сидели за столом. Сухой свет кухни. Чашки. Тишина.
— Я не знаю, что ты хочешь. Но я вижу, что ты не просто живёшь у нас. Ты как будто пробуешь — каково это: быть мной. Занимать мои вещи. Мою роль.
Лена откинулась на спинку стула.
— Какая чушь.
— Тогда объясни. Почему ты постоянно вмешиваешься? Пользуешься моими вещами. Передаёшь мои слова. В моём доме ты ведёшь себя, как будто это твой.
— Потому что ты пустая, Надя. Ты — внешне: да, жена. Но ты не внутри. Он любит меня больше, ты это чувствуешь. А я просто… рядом. Где ему комфортно.
Надя почувствовала, как внутри всё оборвалось. Потому что это было правдой. Или, по крайней мере, то, во что Лена хотела, чтобы она поверила.
— Уезжай, — прошептала она.
— Не могу, — ответила Лена. — У меня пока нет куда. Но ты не переживай. Я тут только до осени. А там — как получится.
Олег вернулся домой поздно. Надя не сказала ничего. Они ужинали в тишине. Он что-то рассказывал о проекте, о коллегах. Надя слушала, будто через ватную стену.
Ночью она лежала, не сомкнув глаз. В голове крутилась фраза Лены. Не как угроза. Как мантра. Как тихий марш завоевания.
«Я тут только до осени. А там — как получится.»
Осень уже началась. Но Лена всё ещё здесь.
Выставила за порог сестру