Марина с остервенением впихивала коробки с витаминами на полку, когда телефон в кармане халата разразился вибрацией. СМС от банка. Внутри всё оборвалось.
«Списание средств: 18500 рублей. Карта *5678. Ваш Сбербанк».
Восемнадцать с половиной тысяч?! ВОСЕМНАДЦАТЬ! Те самые, что она прятала от самой себя, недоедала, экономила — всё ради взноса за учёбу сына. Пальцы тряслись, когда она набирала номер мужа. Гудки растягивались, как резина. Один, второй, пятый… Трубку не берёт, паразит!
Она набрала снова. И снова. Бесполезно.
— Марина! У тебя всё в порядке? — голос Любови Сергеевны, заведующей аптекой, выдернул её из ступора.
Марина подняла взгляд — дикий, почти невменяемый. Сглотнула вязкую слюну.
— С карты… Всё сняли. Все деньги на учёбу Кирилла… Все до копейки.
— КТО? — Любовь Сергеевна пододвинулась вплотную, зашептала горячо.
— А то не ясно? — Марина скривила губы. — Толик, конечно. Кому ещё знать пин-код от моей карты?
Она нервно убрала седеющую прядь под аптечную шапочку. В пятьдесят восемь у неё уже половина волос седые, а у других женщин её возраста еще и не начиналось. Да только седина – меньшая из её проблем.
— Опять на свою драгоценную рыбалку, небось смылся? — Любовь Сергеевна покачала головой так, будто слушала историю в сотый раз.
— А то куда ж ещё, — Марина с такой силой двинула коробку на полку, что та чуть не проломила заднюю стенку. — Бормотал вчера про какую-то Волгу, прикормленные им места… Но чтоб МОИ деньги брать?!
Любовь Сергеевна вздохнула с видом человека, который давно всё понял:
— Мариночка, ты прости, что я лезу, но сколько можно? Твой Анатолий уже пять лет как просиживает всю пятую точку на пенсии, а работать — ни в какую! «Спина болит!» А на рыбалку — спина не болит? На диване валяться — не болит? Только спиннинги покупать да свой драндулет драить до блеска! А ты? Ты по ночам от боли в глазах на стенку лезешь! На операцию копишь, в две смены вкалываешь! А этот… этот…
— Да знаю я всё! — рявкнула Марина так, что покупатели у кассы обернулись. — ЗНАЮ!
В квартиру она ввалилась почти в полночь. Тишина и пустота. На кухонном столе — криво оторванный листок бумаги с каракулями, будто писал пятиклассник:
«С Витьком на Волгу. Вернусь через 3 дня. Забрал, что было в холодильнике».
Про деньги — ни полслова. Ни извинения, ни объяснения. НИЧЕГО.
Марина рухнула на табуретку как подкошенная. Перед глазами рассыпались мушки — зрение садилось с каждой неделей, а не то что с месяцем. «Вам нужна операция, и срочно,» — вспомнились слова врача. Сто тысяч! Где их взять? Она выкраивала из своей жалкой зарплаты провизора, отказывала себе даже в еде, одежде, обуви. И вот теперь ещё и деньги на учёбу Кирилла тю-тю. А сын-то, сын! Заканчивает колледж, на юриста хочет… Был шанс выбиться в люди, а теперь?
Телефон зазвонил. На экране высветилось «Кирилл».
— Привет, мам, — голос сына звучал бодро. — Ты как там? Получила мои документы на почту? Я отправил.
Марина сглотнула комок в горле.
— Получила, сынок.
— А с деньгами как? Успеем заплатить до двадцатого?
Она закрыла глаза. Что ему сказать?
— Мам? Ты там?
— Тут я, тут… Понимаешь, Кирюш… папа деньги взял.
Тишина на том конце была такой долгой, что Марина подумала — связь прервалась.
— Снова? — наконец произнёс сын. — На рыбалку, да?
— Да.
— Мам, почему ты это терпишь? — В голосе Кирилла звенела сталь. С каждым годом он всё больше становился мужчиной, её мальчик. — Он же тебя за банкомат держит! Он совсем тебя не уважает! Он совсем с катушек съехал!
— Кирилл, не говори так про отца.
— А как ещё прикажешь говорить? Называю вещи своими именами! — взорвался Кирилл. — Он ПЯТЬ лет, мам, ПЯТЬ ЛЕТ нигде не работает, хотя водительский стаж у него — будь здоров! В такси бы взяли с руками и ногами! А он? Свой древний металлолом драит до зеркального блеска! Машине скоро на свалку пора, а он всё возится! То на рыбалку, то за грибами… А ты? ТЫ — работаешь все, как проклятая! Глаза у тебя скоро вытекут от этих твоих рецептов и мелких буковок!
Марина молчала. Что тут скажешь, когда сын режет правду-матку?
— Мам, я устроился на подработку, — вдруг выпалил Кирилл. — Курьером в доставку еды. Буду по вечерам мотаться. На первый взнос сам накоплю.
— И не думай! — Марина аж подпрыгнула. — Какие курьеры? Тебе учиться надо, а не по подъездам с пиццей бегать! Я сама решу эту проблему.
— КАК?! — в голосе сына прорезалась мужская сталь. — Третью подработку возьмёшь? Ночью будешь полы в аптеке мыть? У тебя же глаза кровью наливаются к вечеру! Ты в зеркало-то на себя смотрела?
— Я разберусь, — отрезала она. — И точка.
Утром Марина пошла в банк. Подтвердилось — деньги снял Анатолий. Через банкомат в торговом центре рядом с их домом.
— Могу вам предложить кредитную карту, — улыбнулась молоденькая сотрудница банка. — У вас хорошая кредитная история.
Домой Марина вернулась с новой кредиткой. Тридцать тысяч лимита. Хватит и на первый взнос за учёбу сына, и даже немного останется.
Следующие два дня прошли как в тумане. Работа, дом, мысли. Много мыслей. Тридцать лет брака. Когда-то Толик был другим — работящим, внимательным. Когда они только поженились, он работал на двух работах, чтобы купить мебель в их первую квартиру. А потом… Потом стал меняться. Медленно, незаметно. Словно каждый год что-то внутри него угасало, пока не осталась лишь пустая оболочка.
На третий день, когда Марина вернулась с работы, она отправила СМС сыну с фотографией: Счёт за учёбу Кирилла, оплаченный. И текста: «Всё оплатила, милый. Учись хорошо. Целую, мама».
Кирилл позвонил через час:
— Мам, как ты это сделала? Откуда деньги?
— Не беспокойся об этом, — ответила она. — Главное — учись.
— Ты кредит взяла? Мам, не надо было!
— Кирилл, — её голос звучал неожиданно твёрдо. — Я всю жизнь делаю то, что считаю нужным. Это мой выбор. А теперь расскажи, как у тебя дела в колледже? Скоро выпускной?
И он стал рассказывать. А она слушала его голос и думала о своём. О том, что за все эти годы ей ни разу не пришло в голову поставить точку. Она всё надеялась, что Толик изменится, вернётся тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Но может, того мужчины больше нет?
Анатолий ввалился на четвёртый день — без звонка, как ни в чём не бывало. Распахнул дверь своим ключом, когда часы едва пробили шесть вечера. Загорелый до черноты, пропахший рекой, костром и потом. Приволок здоровенный, как гора, рюкзак, связку удочек и — ну надо же, какая щедрость! — ведро с дохлыми рыбинами.
— Маринка! — заорал он с порога, как будто приз в лотерею выиграл. — Глянь, чего припёр! Лещи — ТАКЕННЫЕ! — растопырил руки, как будто рыбу метровую поймал. — Ща уху забабахаем — на весь подъезд запах пойдёт!
Марина сидела за кухонным столом, записывая в тетрадь свои нищенские расходы. Медленно подняла голову, но не проронила ни звука.
— Чё молчишь-то? — Толик с грохотом опустил ведро прямо на линолеум в коридоре. — Я ж тебе рыбы привез! Деликатес! Как ты любишь!
— Деньги гони, — процедила Марина так тихо, что он едва расслышал.
— Какие ещё деньги? — Толик скорчил недоумевающую рожу, но глазёнки забегали, как тараканы. Знает, зверь поганый!
— Восемнадцать с половиной тысяч! — отчеканила Марина. — Которые ты слямзил с моей карты перед своей драгоценной рыбалкой!
— А-а-а, эти… — он небрежно отмахнулся, как от мухи. — Так это… Рыбы ж привёз! Глянь, какая! На рынке за такую по штуке отдашь! А тут сразу ведро! Тыщ на десять потянет!
Марина впилась в него взглядом. Зрение подводило, очертания расплывались, но она ВИДЕЛА. Видела, как этот жалкий человечишка ёрзает, мнётся, переступает с ноги на ногу. Как врёт в глаза, как даже не собирается каяться! Ни капли раскаяния на его лоснящейся роже!
— Толик, — процедила она, — эти деньги были на учёбу Кирилла. На УЧЁБУ. СЫНА.
— На учёбу? — его брови взлетели вверх с показным изумлением. — А чего ж ты молчала-то? Не сказала ни разу!
— Я ГОВОРИЛА, — отрезала Марина. — ТРИЖДЫ.
— Да ну? — наигранно протянул он. — Что-то не упомню… А, ладно! Новые заработаешь! Чего ты? У тебя ж зарплата — огого! Ты же можешь еще подкопить! Ты баба умная!
И тут Марина почувствовала, как внутри что-то ЛОПНУЛО. Будто перетянутая до предела струна с мерзким звоном порвалась. Всё. ХВАТИТ.
Она поднялась с места и молча проследовала мимо оторопевшего мужа в коридор. Широко распахнула дверцы шкафа. Вытащила его вонючие носки, растянутые майки, ржавую бритву. Швырнула всё в чёрный мусорный пакет, рывками, с остервенением. Открыла холодильник, вытащила банку шпрот — его любимых, дорогущих, на которые она экономила неделю — и с грохотом бросила сверху.
— Чё ты там шуршишь? — заорал Толик с кухни. — Рыбу будем чистить или как? Куда мне ведро-то девать?
Марина вернулась на кухню с пакетом в руках. Лицо — застывшая маска.
— Толя. Вали отсюда, — выдохнула она.
— Куда это? — он выпучил глаза.
— Да хоть на Марс! К своему Витьке на Волгу! К сестре в Тамбов! Под мост! В канаву! МНЕ ПЛЕВАТЬ!
— Ты что, белены объелась? — он заржал, но в глазах мелькнула паника.
— Нет, Толя. Я наконец-то ПРОЗРЕЛА. Хоть и слепну с каждым днём!
Она сунула ему под нос пакет с его пожитками:
— Забирай свой хлам. И чтоб ноги твоей здесь больше не было!
— МАРИНА! — взвыл он как раненый зверь. — Ты из-за каких-то паршивых денег такой цирк устраиваешь?! Я ж тебе объяснил — не знал я! И рыбы вон — целое ведро припёр!
— Причём тут твоя тухлая рыба, Толя?! — Марина чеканила слова, и каждое било сильнее кувалды. — Дело не в твоих жалких деньгах! Не в твоих вонючих лещах! А в том, что ты ПЯТЬ ЛЕТ СИДИШЬ на моей шее, как КЛЕЩ! Я пашу в две смены! У меня глаза по ночам ГОРЯТ от боли — подушку кусаю, чтоб не выть! А ты?! Свои драгоценные спиннинги покупаешь?! Тряпочкой свой МЕТАЛЛОЛОМ натираешь, меняешь там что-то, пытаешься оживить давно прогнившее, на котором мы два раза в год за грибами трясёмся?!
— Так у меня же здоровье! — возмутился он. — Спина! Врач сказал — никакого тяжёлого физического труда!
— А мои глаза — это что? Это не здоровье? А то, что я на операцию копила, а ты деньги взял и уехал рыбачить?
Он молчал, только рот открывал, как та рыба в ведре.
— Я устала, Толя, — продолжала Марина уже спокойнее. — Тридцать лет я тащила на себе всё. Дом, сына, работу. Я думала, когда-нибудь ты изменишься. Но нет. И знаешь что? Наш сын подрабатывать пошёл, чтобы за учёбу заплатить. Стыдно тебе? Нет? А мне за тебя стыдно.
— Подрабатывать? Кирька? — он как будто только сейчас понял, о чём речь. — Зачем это?
— Затем, что его отец снял последние деньги с карты матери и уехал на рыбалку!
Впервые за весь разговор она повысила голос. Затем глубоко вдохнула и продолжила уже спокойнее:
— Толя, бери свои вещи и уходи. Я подаю на развод.
— Ты что, серьёзно? — он наконец понял, что происходит. — Из-за какой-то мелочи… Марин, ну хочешь, я подработку найду? Вон, в магазине возле дома водителя ищут…
— Нет, — она покачала головой. — Я для тебя — банкомат. Не жена, не любимая женщина. Банкомат и уборщица. А я так больше не хочу.
Она протянула ему пакет и распахнула входную дверь:
— Забирай и уходи.
— Марин, ну чего ты… — Толик вдруг засуетился. — Давай поговорим. Я же не со зла. Просто не подумал. Витька позвал, а у меня денег не было…
— У тебя не было. А у меня, значит, были? — она горько усмехнулась. — Уходи, Толя. Просто вали.
Он взял пакет — растерянно, не веря, что это происходит на самом деле. Вышел на лестничную клетку. Обернулся:
— Марин, ты совсем страх потеряла? Не выделывайся давай…
Марина распахнула дверь настежь. Вышвырнула пакет на площадку.
— Убирайся! — процедила она сквозь зубы. — И не возвращайся! Вон!
Толик, оглушённый этим ураганом гнева, словно в замедленной съёмке подобрал пакет. Его плечи обмякли, спина согнулась — жалкая фигура человека, потерявшего почву под ногами. Медленно, как во сне, он повернулся к лестнице.
Тридцать лет унижений. Тридцать лет жертв. И вся боль, всё отчаяние, вся ЯРОСТЬ этих лет вдруг собрались у Марины во рту горячим комом.
— Я ТЕБЕ НЕ БАНКОМАТ! — выкрикнула она ему вслед. — И НЕ УБОРЩИЦА! НЕБЛАГОДАРНЫЙ НЕГОДЯЙ!
А потом — резким, яростным движением, вложив в него всю боль прожитых лет — с такой силой ПЛЮНУЛА ему между лопаток, что он вздрогнул, будто от удара!
И с грохотом, от которого содрогнулся весь подъезд, ЗАХЛОПНУЛА дверь. Финальный аккорд тридцатилетней симфонии её рабства.
Она привалилась к двери, задыхаясь, как после марафона. Толик барабанил кулаками по двери, выл, матерился, скулил как побитая собака! Минут через пять всё стихло. Она слышала, как он спускается по лестнице — грузно, неуклюже, шаркая подошвами. Внизу громыхнула подъездная дверь.
Телефон разразился трелью. Кирилл.
— Мам! Ты как там?
— Нормально, сынок, — её голос звучал неожиданно звонко, будто помолодевший. — Просто ОТЛИЧНО!
— Отец явился?
— Явился. И исчез.
— В смысле?
Марина втянула воздух полной грудью:
— Я его ВЫШВЫРНУЛА, Кирюша! НАВСЕГДА!
Тишина. Потом голос сына — твёрдый, мужской:
— НАКОНЕЦ-ТО! Давно пора было, мам!
И после паузы добавил:
— Люблю тебя, мам…
Марина расплылась в улыбке, хотя по щекам текли слёзы:
— Спасибо, родной мой!
Завершив звонок, она подошла к окну. Внизу Анатолий топтался с пакетом в руках, как потерявшийся щенок. Башкой вертит по сторонам — видать, не верится до сих пор! Но ничего, квартира ее по праву — наследство от бабушки, она имеет право его отсюда выставить. А вот он не понимает, куда теперь податься! Потом сгорбился, как старик, и поплёлся в сторону гаража.
Марина отвернулась от окна и покосилась на ведро с рыбой, брошенное в коридоре. Лещи. Здоровенные. Жирные. На знатную уху потянут. Уха — это здорово. Уха на одного — это еще ЛУЧШЕ.
И она вдруг поняла, что УЛЫБАЕТСЯ.
Новогодние традиции разных народов. Стоит ли им подражать