Оля не мечтала о принце. Она мечтала о тишине. Чтобы без соседей за стенкой, без гремящей ночью посудомойки, без мамы, которая могла вломиться в комнату с криком: «Ты ещё не спишь?» в два часа ночи.
Когда она познакомилась с Димой, показалось — вот он, шанс. Спокойный, домашний, не пафосный, но очень заботливый. Съехались быстро, поженились почти сразу. У него была однушка от бабушки, которую он унаследовал пару лет назад. Оля предвкушала: уют, шторы, чайники с цветочками, совместные завтраки, спокойные вечера.
Но с первого дня в их жизни была Юля.
Юля — младшая сестра Димы. Она вроде бы не жила с ними, но появлялась внезапно. То с пакетами грязного белья — «у нас отключили воду», то с рюкзаком — «у нас клещи травят», то просто с пакетом пельменей и: «пожарим, а? В твоей духовке лучше».
Оля сначала старалась не злиться. Дима уверял: «Ну что ты, она же не навсегда. У Юльки всё сложно — с работой, с квартирой… Дай ей немного времени». Она давала. Месяц, второй, третий. Юля всё чаще ночевала у них, приносила свои вещи, занимала ванную, оставляла мокрые полотенца на полу и подслушивала разговоры. «У вас интимная жизнь что ли началась по графику? Вы каждый день в одиннадцать дверь спальни закрываете» — однажды бросила она в кухне, похихикивая. Оля онемела.
Они с Димой поговорили. Мягко. Просили её подыскивать варианты, обещали помочь с поисками, даже предлагали временно снимать ей комнату за свой счёт. Юля пообещала: «Скоро решится». И не съехала.
Наоборот — будто поселилась основательно. Принесла блендер. Потом какие-то кастрюли. Начала переставлять в шкафу продукты, под предлогом: «тут логики больше». Как-то вечером, вернувшись с работы, Оля застала в прихожей большой чёрный пакет. Из него торчали… её зимние сапоги. Юля пересортировала обувь. Без спроса.
— А чего они тут стояли? Непрактично, — с невозмутимым лицом объяснила золовка, разливая борщ. — Я вообще полку твою на кухне освободила, там у меня теперь чай, не против?
На кухне стало тесно. Юля готовила еду на двоих: себе и брату. При этом критиковала всё, что делала Оля.
— Вот ты зачем брокколи купила? — поджала губы. — Ты её даже не варишь нормально. Она у тебя как тряпка. И вообще, не все это едят, имей в виду.
Дима смеялся.
— Не обращай внимания, она просто любит высказываться. У неё у самой дома всё не так.
— У неё нет дома, — шептала Оля.
К лету Юля официально осталась «на время». Объяснила это просто: «У меня хозяйка поднимает аренду, а мне сейчас невыгодно. Тут хоть душ нормальный». Брату она говорила, что пытается копить на ипотеку. Оле — что не видит смысла «съезжать в никуда».
Начались первые серьёзные ссоры.
Оля не могла переодеться в спальне — там Юля оставляла сушиться свои вещи. Ванную она занимала по утрам на сорок минут. Кухню не покидала даже во время семейных ужинов. Сначала просто сидела и поддакивала, потом — вставляла реплики, потом — вела разговор. Так, будто Оля — гость, а они с братом — настоящая семья.
— А ты помнишь, как мы тогда в поход поехали? — Юля щебетала, нарезая хлеб. — Ты ещё лопату забыл, мама же психанула. Вот времена!
— Помню, — улыбался Дима.
— А потом ты ногу подвернул. Я тебе ещё компресс делала. Я ж тогда уже медсестрой училась. Или только собиралась?.. — золовка мечтательно всматривалась в брата.
Оля ела молча. Как в театре. Как лишняя.
Однажды Оля всё-таки взорвалась.
— Дим, у нас одна кровать. Юля ночует на кухне. Это ненормально. Мы не можем жить втроём в однушке!
— Она не втроём. Она спит на диване. Ненадолго же!
— Ты это уже полгода говоришь. У нас дома как в коммуналке. Мне нужно личное пространство. Мне нужно, чтобы я могла в халате пойти на кухню, а не стесняться!
— Она моя сестра, ты чего хочешь? Чтобы я её выгнал?
Оля закрыла глаза. Вот этот момент она знала. Такой же был у её подруги. Только там была тёща.
— Я хочу, чтобы она жила отдельно. У нас семья. А она не в ней. Пойми.
Он молчал. И долго смотрел в пол.
Через неделю Дима принёс предложение. Компромисс, как он сказал.
— Я взял в аренду комнату рядом. На соседней улице. Для неё.
Оля не поверила.
— Она согласилась?
— Ну… не сразу. Обиделась. Сказала, ты её выживаешь. Но я объяснил. Нам же тоже надо как-то жить.
В ту ночь Оля впервые за долгое время уснула спокойно.
Но зря.
Комната, которую снял Дима для сестры, была крошечная. Без стиралки, с душевой кабиной в коридоре и запахом старых половиц. Юля приехала туда демонстративно — с одним чемоданом и подругой в роли свидетеля. Сказала: «На время, не парьтесь. Я ещё подумаю, остаюсь ли» — и улыбнулась с обидой.
На следующий день она всё равно пришла ужинать.
— У меня там плита не работает. И вообще, у вас тут уютно. Я же как к себе, правильно?
Оля почти физически почувствовала, как её личные границы трещат, как стекло в мороз. Хотела поговорить с Димой — но он, наоборот, воодушевился. «Видишь, у нас получилось по-человечески. Она же не враг. Просто у неё сложный период».
Период не заканчивался. Юля теперь не жила в квартире, но бывала там каждый день. Утром стирала, вечером готовила. Иногда оставалась ночевать: «Ну я ж с подругой вчера поссорилась, чего, на улицу что ли?».
Больше всего Олю бесили её вещи. Шампунь Юли стоял в душевой, будто хозяйский. Носки сушились на батарее в спальне, свитер — на кухонном стуле, косметичка лежала в ящике с медициной. Когда она разложила свои трусы в ящике комода в спальне, Оля просто открыла и закрыла ящик. И снова. Чтобы убедиться: это происходит на самом деле.
— Это случайно. Я, наверное, перепутала сумки, — пожала плечами Юля, ни капли не смутившись.
— Ты перепутала спальню. Это не твоя комната.
— Ну извини, госпожа территория. Подумаешь, пару вещей.
Оля пошла в душ, потому что чувствовала, как у неё начинает дёргаться глаз.
Ближе к осени у Юли «вдруг» испортилось здоровье. Приходила с градусником, лежала на диване, жаловалась на давление, на усталость, на «непонятные боли». Дима варил ей куриный бульон. Оля ставила поднос с фруктами. Но ей в ответ — ни слова. Юля будто принимала заботу как должное. Только однажды, между делом, сказала:
— Не знаю, как бы я выжила без тебя, Дим. Ты у меня единственный. Всегда был и остался.
— Ну ты ж знаешь, — пожал плечами он.
А потом добавил, взглянув на жену:
— Но теперь мы вместе. Мы же все одна семья.
Оля рассмеялась. Сухо. Почти зло. Потому что знала: они — не семья. Они — сцена. А она в ней — массовка.
Когда Оля узнала, что беременна, она два дня молчала. Просто боялась сказать. Не потому, что не хотела ребёнка. А потому, что боялась Юли.
— С ума сошла, — прошептала ей подруга Лена, когда услышала. — Это же твоя жизнь, твой муж. Вы семья. А она — второстепенное лицо. Ну, максимум, тётка.
Оля рассмеялась. Очень нервно.
— Попробуй скажи ей в лицо, что она — тётка. Она вскипит, как чайник. Только громче.
Когда она всё-таки сообщила, Дима был счастлив. По-настоящему. Обнял, засмеялся, потом стал читать всё подряд — про недели, развитие эмбриона, нормы анализов. Оля впервые за год почувствовала, что у них может быть общее будущее. Но Юля отреагировала иначе.
— Я рада, конечно, — сказала она через три дня. — Но… вы подумали, где жить будете? Ребёнку же нужно отдельное пространство.
— Мы тут справимся. Пока. А потом переедем, — улыбнулся Дима.
— Надеюсь. Потому что тут и так тесно. Особенно с твоей женой, у которой на всё аллергия.
Оля не ответила. Просто вышла из комнаты. Вдохнула. Закрыла глаза. Если она и дальше будет вмешиваться — я взорвусь. Или соберусь и уйду. Или… или что?
На пятом месяце Оля попала в больницу. Лёгкое кровотечение, стресс. Врач прямо спросил:
— Дома спокойно?
Она пожала плечами.
— Не очень. Но я стараюсь не принимать близко.
— Близко уже принято. Вам сейчас — только покой. Стрессы провоцируют выкидыши. У вас уже риск.
Дима приходил каждый день. Привозил сок, витамины, присылал фото новой кроватки — нашёл в интернете. Говорил: «Мы всё сделаем, я сам обои поклею. Только поправляйся».
Оля поверила. Думала: вот он — поворот. Юля ушла в тень, брат — рядом, забота, внимание, совместные планы.
Выписалась через две недели. Пришла домой.
На кухне сидела Юля. В халате. На плите варились макароны. На столе стояла кастрюля с супом. Она повернулась и сказала с усмешкой:
— Привет, мамочка. Вернулась?
И добавила, облизав ложку:
— Я тут как раз ванну набрала. У нас же теперь два беременных — ты и я. Вот подумала, отдохну немного.
— Что? — Оля замерла. — Ты… беременна?
— Да. Пару недель всего. От бывшего. Ну, как бывшего… мы сейчас решаем, что делать. Но в любом случае — мне теперь тоже нужно спокойствие. Надеюсь, ты не против?
Оля стояла в прихожей, чувствуя, как у неё немеют пальцы. Губы, голос, спина. Всё.
— А Диме ты сказала?
— Пока нет. Зачем ему сейчас волноваться? Ты же сама только вышла из больницы. Не нагружай его, ладно?
И, бросив полотенце на плечо, пошла в ванную.
Оля стояла, не двигаясь. За дверью шумела вода. Сквозняк из приоткрытого окна колыхал штору.
Снова чужие вещи. Снова чужой голос в их доме. Снова она — лишняя.
Она достала телефон и написала мужу:
«Юля снова у нас. Ты в курсе?»
Он ответил через пять минут:
«Она сказала, что у неё временные трудности. На пару дней. Потерпи немного. Я всё решу. Обещаю».
Но это обещание она уже слышала. И не один раз.
Юля не ушла. Не через день, не через неделю. Она «устроилась» — на ту же кухню, на тот же диван, в ту же ванную. Только теперь с новым статусом — тоже беременная. Говорила тихо, ела много, носила плед на плечах и делала вид, что ей нельзя волноваться.
— У меня угроза, — шептала она в трубку кому-то из своих, прямо в коридоре. — У нас тут в семье напряжённая атмосфера. Стены давят. А Дима сам не свой.
Дима действительно изменился. Он стал отстранённым. Приходил позже, молчал за ужином, часто сидел с телефоном. Иногда Оле казалось, что он просто… уходит в себя. Как ребёнок, который надеется: если спрятаться с головой — всё исчезнет.
— Мы можем съехать, — однажды сказала ему Оля. — В съёмную. Или к моей маме. Лишь бы не так.
Он молчал, потом развёл руками.
— А как я её оставлю? Она одна, беременная, без поддержки. Ты же сама знаешь, как тяжело…
— Тяжело? Тяжело — жить вечно на чемоданах в собственной квартире. Тяжело — смотреть, как ты превращаешься в её тень.
Он не ответил. Он ушёл на кухню.
На шестом месяце беременности Оля предложила расставить границы. Конкретно, прямо.
— Юля. Ты не можешь жить у нас. Это — наша квартира. У тебя есть комната. Там и живи. Помощь — пожалуйста. Еда, поддержка, что угодно. Но не здесь. Я не справляюсь. Я тоже жду ребёнка. Мне тоже страшно. Я хочу спать спокойно.
Юля выслушала. Кивала. Потом сказала тихо:
— Я тебя поняла. Прости, если мешаю. Я уйду.
На следующий день она исчезла. Утром в ванной было пусто. На кухне — её кастрюли. В прихожей — свободный крючок. Оля впервые за много месяцев сделала себе кофе и услышала тишину. Не крик, не шаги, не кашель Юли. Тишину.
Она даже не сразу поверила.
Но вечером всё вернулось.
— У меня опять давление, — Юля стояла в дверях с пакетом. — Я дома иду — у меня паника. Здесь спокойнее. Можно я переночую? Всего одну ночь.
Оля смотрела на мужа. Он смотрел в пол. Юля разулась.
Одна ночь превратилась в неделю.
— Мы съедем, — сказал Дима однажды. — Сдаём эту, снимаем двушку. Там всем хватит места.
Оля онемела.
— Всем — это кому?
— Ну… тебе, мне, ребёнку. Юле пока будет сложно. Роды, восстановление. Ты же понимаешь, в таких вещах нельзя бросать.
— Дима, это не наш ребёнок.
— Но она же…
— Она — твоя сестра! Ты не её муж!
— Я просто хочу, чтобы всё было спокойно. Без скандалов. Ради тебя. Ради малыша.
Оля не кричала. Не спорила. Она встала, надела куртку, вышла в подъезд. Стояла у лифта и смотрела в серую стену.
Ради тебя. Ради малыша. Только это «ради» всегда означало — ради неё. Ради Юли.
Роды Оли прошли тяжело. Сначала плановое, потом экстренное. Неделя в больнице, потом недосып, боль, грудное вскармливание. Она будто проживала войну в собственном теле.
Юля в это время «пропала». Говорили, что она уехала к подруге за город. Потом — что живёт у какой-то коллеги. Но в один день она вернулась. Уже с новорожденным. И снова — на пороге их квартиры. С тем же пакетом и уставшим видом.
— Там нет условий. А здесь ты рядом, Дим. И я знаю, что не одна.
Оля смотрела на неё, не моргая.
— Нет. Мы не договаривались.
— Но я не могу на улицу. Понимаешь? Я же не прошу навсегда. Просто на первое время. Пока малыш совсем крошка.
— А мой не крошка?
Юля прижала к себе ребёнка. У неё дрогнули губы.
— Ты — в браке. У тебя муж. А я одна.
Через месяц в квартире жило две семьи. Два грудничка. Две мамы. Один мужчина.
Ванна стала полем битвы. Кто успел — тот и вымылся. Кухня — плацдармом. То сцеживали, то стерилизовали, то варили, то убирали. А ночью — крики. То один ребёнок, то другой. Один раз оба. Утром Юля подходила к Оле и шептала:
— Твой, кажется, опять не наедается. Ты сцеживала вообще?
— А твой вон всю ночь орал. Ты что — не умеешь пеленать?
— Мне бы кто помог.
— А мне — кто дал бы выспаться.
И всё по кругу.
Дима же только уставал. Молчал. Ходил между ними. Разводил руками.
— Всё будет нормально. Просто надо перетерпеть. Скоро они подрастут. Всё наладится.
Но не наладилось.
Однажды в магазин пришла подруга Оли. Гуляли с колясками. Сели в кафе. Подруга спросила:
— А где ты теперь живёшь?
— Всё там же.
— С Юлей?
Оля кивнула. Не хотелось говорить.
— Слушай, а кто отец её ребёнка?
— Не знаю. Не сказала. Да мне и неинтересно.
— Странно, — протянула подруга. — Просто у меня коллега в ЖК лежала с ней. Юля говорила, что отец — женатый. Сказала, он не может признать сейчас. Но они любят друг друга.
Оля похолодела. Прямо в солнечный день, среди детских криков и запаха кофе.
— Женатый?
— Да. Прям так и сказала: женатый, но мы всё равно вместе. Он будет помогать.
Вечером она не выдержала.
— Кто отец? — спросила Юлю на кухне.
— Что?
— Ты ведь не просто так здесь. Ты знала, что Дима не прогонит. Это он?
Юля замерла. Потом медленно повернулась.
— А если да?
— Если да — я ухожу. Я не буду жить в тройнике.
— Ты не знаешь, что между нами было. Он не просто брат для меня.
— Он — муж для меня.
— А для него ты кто, если ты до сих пор делишь с нами квартиру?
Они стояли друг напротив друга. Кухня была тесной, как клетка.
Дима зашёл через несколько минут. С сумками. Улыбался, пока не увидел, что в комнате — тишина.
— Что случилось?
Юля подняла глаза. Тонкие губы дрожали.
— Я устала объяснять, Дим. Давай сразу. Ванная — общая, кухня — тоже. И не умничай. Ты же знаешь, как нам всем сейчас тяжело.
Оля молча вышла из комнаты.
Она не кричала. Не плакала. Она просто открыла дверь в спальню. Взяла ребёнка. И свою сумку.
В коридоре она остановилась, как вкопанная. Обернулась. Но Дима не вышел за ней.
Он остался на кухне.
Рядом с сестрой.
Папочка