— Ключи оставлю на полке, Миш, — Лена накинула куртку, стараясь не смотреть на младшего брата, развалившегося на диване. — Только не потеряй, ладно? Там газовщик должен прийти.
Миша оторвал взгляд от телефона.
— А ты куда? Увольняешься, что ли?
— Нет. Работаю. В офис. Как обычно.
Он пожал плечами, натянул капюшон и снова уткнулся в экран.
Лена закрыла за собой дверь и выдохнула.
Когда мама попросила временно приютить Мишу на две недели после его «сложного развода» (в котором он почему-то ничего не потерял, кроме временной регистрации), Лена колебалась.
Теперь прошло три месяца.
У них с мужем был ипотечный трёшка, уже почти выплаченная. Спальня, детская, и её мини-кабинет. Но когда мама позвонила с фразой: «Ну ты же понимаешь, родная кровь, он сейчас не в себе, не бросать же родного брата», Лена переселилась с ноутбуком на кухню, а Артём — в детскую, временно, конечно.
Всё ведь временно, если мама так говорит.
Артём сначала не возражал. Поддержал. Сказал: «Ну, он же твой брат».
Но к концу второго месяца напряжение в доме стало ощутимым. Особенно когда Миша начал приводить в гости каких-то «весёлых людей» и занимать ванную по утрам на час с кофейным скрабом, который почему-то считал своим лайфхаком по новой жизни.
— А где обещание «тихо посижу в уголке»? — прошипел Артём однажды ночью.
— Я говорила с мамой. Она сказала — ещё немного, и он съедет. Ему просто надо встать на ноги.
— Он, кажется, уже танцует на этих ногах. По нашим головам.
Лена с Артёмом поженились десять лет назад. Оба работали, вместе тянули ипотеку, потом она ушла в декрет, потом вернулась. Всё по плану.
В отличие от Миши, который с двадцати четырёх то открывал курсы саморазвития, то запускал криптоплатформу, то начинал «новую осознанную жизнь».
Каждый его провал мама называла «поисками себя».
Каждую её удачу — «ну, тебе просто повезло».
Поначалу Лена думала, что ей это не важно. Главное — у неё есть дом, муж, ребёнок.
Но когда в три часа ночи Миша громко включил музыку, объяснив, что «ночь — его время продуктивности», Лена впервые крикнула.
Он усмехнулся:
— Ты всегда такая напряжённая. Расслабься. Жизнь не про контроль.
На семейном совете, созванном по зуму, мама сказала:
— Леночка, ну потерпи. Он же брат. Тебе ведь не трудно?
— Я хочу, чтобы он съехал.
— Миша, — обратилась мама к брату. — Ну что ты скажешь?
Он, не отрываясь от телефона, пожал плечами:
— Я ведь не прошу у неё денег. Просто угол. На время.
— Вот! — обрадовалась мама. — Видишь, он скромный. Леночка, не начинай.
Позже Лена вспомнит, как в подростковом возрасте её прерванный разговор с мамой заканчивался фразой: «Ну он же мальчик, ему тяжелее. Ты у нас сильная, справишься».
И как она справлялась — с контрольными, обидами, экзаменами, поездками на олимпиады. Пока брат то поступал в один вуз, то отчислялся. А мама плакала: «Не давите на него, у него ранимая душа».
— Мы же семья, — снова скажет мама в трубку. — Мы всегда друг за друга.
— Тогда почему я всегда за всех?
Мама замолчит. А через пару дней позвонит снова. Голос будет мягкий, обволакивающий:
— Миша нашёл работу. Нужно немного подождать. Он сдал телефон в ломбард, чтобы заплатить за собеседование.
— В ломбард? Мам, это как?
— Это… ну, схема такая, молодёжная. Сейчас всё не так, как раньше. Главное — он старается.
Лена нажмёт «отбой».
Через две недели Миша приведёт домой собаку.
— Это часть терапии. Мне психолог сказал, что собака структурирует быт.
— У тебя даже нет миски!
— Ну, у вас же есть?
К тому моменту Артём спал в машине. Он не скандалил. Он просто молчал. Смотрел на неё так, будто просит что-то понять без слов.
И однажды ночью Лена собрала вещи брата и вынесла их в коридор.
В дверь позвонили. Он стоял с псом на руках.
— Ты серьёзно?
— Да.
Она не дрогнула.
— Мама тебе это припомнит, — процедил он.
— Передай, если позвонит: я больше не справляюсь. Я больше не хочу быть сильной.
Мама позвонила в полдень. На этот раз с видео.
— Леночка, ты что, совсем? Ты выгнала его? Прямо с вещами?
Лена смотрела на экран и чувствовала, как в груди разливается тишина — глухая, вязкая, будто перед бурей.
— Мам, он жил у нас три месяца. Мы с Артёмом не спали, ссорились, ребёнок боится его собаки. И да, он не собирался съезжать.
— Но он же твой брат! Он переживает сложный период. А ты? Ты всегда такая резкая. Всегда всё решаешь, всё контролируешь…
— Он взрослый мужик. Тридцать три. А ты всё называешь это «сложным периодом»!
— Потому что ты — старшая. Ты должна понимать.
Эта фраза будто замкнула цепь.
— Я должна… что? Всю жизнь подстилать соломку под его падения? Я тоже человек, мама. У меня есть семья. Муж. Ребёнок. Мы все живём в одной квартире. Я больше не хочу быть гостиницей и банкоматом.
— Я не понимаю, что с тобой стало, — голос матери дрожал. — Ты такая озлобленная. Раньше ты была ласковой.
Лена выключила вызов. Села за стол.
И впервые — просто сидела. Без чувства вины.
На следующий день мама прислала сообщение:
«Твоя тётя Алла готова взять Мишу к себе. Но ты должна поехать к ней и поговорить. Она обиделась, что её не спросили раньше. Не хочешь — я обижусь тоже.»
Лена не поехала.
Вечером позвонила тётя Алла — резкая, прямолинейная женщина:
— Я, конечно, его приютила. Но, Лена, скажи честно: он псих или прикидывается?
— Не знаю. Но точно — манипулятор.
— Это да. Утром ел у меня из тарелки. Сказал: «Мне нельзя посуду мыть, у меня энергетика сейчас слабая». Что это вообще значит?
— Это значит, что ты теперь следующий уровень этой семейной игры.
Прошло две недели.
Лена снова начала спать по ночам. Артём постепенно возвращался к жизни.
Он не говорил ни слова о брате, только однажды сказал:
— Когда ты поставила границу… Я увидел ту Лену, в которую влюбился.
Лена не ответила. Но запомнила.
А потом — как это часто бывает — начался новый виток.
Мама приехала. Без предупреждения. С двумя чемоданами и кулинарной книгой, которую Лена помнила с детства.
— Решила побыть с вами. Мишу Алла выгнала. А мне надо подумать, где теперь его устроить. И вообще — мне плохо, давление скачет.
— Мама, ты же говорила, что он нашёл работу.
— Да, но… там токсичный коллектив. Он не может там быть. Ты же знаешь, он чувствительный.
— А ты при чём?
— Я — мать. Мне нельзя спокойно сидеть, когда мой сын страдает. Ты бы поняла, если бы у тебя был сын постарше. А пока — просто доверься.
Вечером мама готовила оладьи. Раздавала советы по домашнему быту. Ставила под сомнение всё — от температуры в чайнике до выбора пелёнок для дочери.
— Я бы сделала по-другому, — говорила она. — Но вы, конечно, молодёжь, знаете лучше.
А потом — будто невзначай:
— Я подумала… Мишу бы хорошо отправить в деревню. Там воздух. Тишина. Я тебе там домик оставила от бабушки. Ты всё равно туда не ездишь.
— Я думала, вы с папой его мне обещали. Лет десять назад.
— Ну, это было до того, как у Миши всё разрушилось. Сейчас ему нужнее. А ты и в квартире. И работа. И муж. Всё у тебя есть.
Лена смотрела в окно. Тишина, которую она обрела на время, снова трещала по швам.
Она представила, как Миша сидит на бабушкиной веранде, с псом, высылает сторис в Instagram: «Новая глава. Эко-ретрит. Перезагрузка души».
А мама рядом. Говорит: «Он у меня золотой. Просто мир его не понял».
И как они с Артёмом — снова становятся крайними. Снова — «ты должна понять».
Через день мама снова начала разговор на кухне. На этот раз — лоб в лоб.
— Лена, я оформила дарственную на дом. На Мишу. Решение принято. Не злись. Он — твой брат. А ты у нас всегда была надёжная. Ты в жизни не пропадёшь.
— И ты не подумала меня спросить?
— Ну что ты ноешь? Мы ему — квартиру, тебе — старый дом в деревне и моральную поддержку, — развела руками мать.
— Моральную поддержку? — Лена стояла у мойки, сжимая чашку до хруста. — Мама, ты всерьёз считаешь, что мне этого достаточно?
Мать поправила кофту, села за стол, достала мандарин и принялась его медленно чистить.
— Леночка, ну не начинай. Мы всё делаем по справедливости. Тебе — квартира в городе, работа, семья. Ты на ногах. А Миша…
— А Миша с двадцати лет ходит по кругу: ошибка — слёзы — прощение — снова ошибка. И вы всё это называете «поиском себя». Ты хоть раз спросила, чего хочу я?
— Ну что ты так накинулась? — вскинулась мать. — Я же с добром. А ты всё воспринимаешь как обвинение.
Лена подошла к двери и открыла её.
— Тебе не кажется, что пора тебе домой?
— Я просто хочу, чтобы вы не разругались. Ты и Миша. Вы же родные. А теперь — на ножах.
— Потому что я устала быть «сильной». Устала брать на себя чужие последствия. Ты не замечаешь, как ты разделила нас с детства? Мне — «ты справишься», ему — «мы тебе поможем».
Мама замолчала. Не уходила. Только тихо сказала:
— Неужели ты думаешь, мне легко? Смотреть, как ты злишься. Как будто я чужая.
Лена закрыла дверь. Села на пол в коридоре. Услышала, как щёлкнул замок входной. Мама ушла.
Через неделю пришло письмо. Настоящее, бумажное, из районной администрации:
Уведомление о передаче права собственности на недвижимость по адресу…
Лена читала его несколько раз. Дом официально передан брату. Без предупреждения. Без объяснения.
А в приложении — копия расписки: мать отказалась от доли. Всё теперь принадлежит Мише.
А потом — сообщение в мессенджере от него:
«Я сделаю из этого дома что-то крутое. Йога-пространство. Сюда люди будут приезжать. Тебе спасибо за то, что отпустила. Ты, как всегда, вовремя делаешь то, что надо».
Она не отвечала.
Артём взял отпуск на неделю. Уехали с дочкой на дачу друзей. Без звонков. Без слов.
На третьем дне — тишина стала лекарством. На шестом — пришло облегчение. А на седьмой — мама приехала на такси, без приглашения, как всегда.
— Я не могу с тобой не поговорить, Лена. Всё стало слишком сложно. Миша… он обиделся. Ты — обиделась. Я не понимаю, почему вы не можете быть семьёй.
— Потому что семья — это не когда ты обязан. А когда тебя уважают.
Мама села на скамейку.
— Ты знаешь, как мне было тяжело? Твой отец ушёл, когда вам было по семь и тринадцать. Я одна. Я боялась, что мальчик потеряется. Что с ним что-то случится. Я его берегла, да. Переборщила, возможно.
— А со мной что? Ты не боялась, что я потеряюсь?
— Ты была сильная. Самостоятельная. Ты… ты не плакала. Я думала, ты всё понимаешь.
— Я просто привыкла не мешать. Быть удобной. Тебе так было легче. А мне — больно.
Мама опустила голову.
— Я не знала, Лена. Правда не знала.
— А теперь? Знаешь?
— Теперь… слишком поздно. Всё оформлено. Но, если ты хочешь, я могу поговорить с Мишей. Может, он согласится…
— Нет, мам. Я не хочу обратно то, что мне изначально не предназначали. Я хочу, чтобы ты признала: ты нас любила по-разному. И всё время делала вид, что это нормально.
Мама молчала. Потом поднялась.
— Ты всегда умела ставить точки. Я — нет. Я только разводила руками.
Лена кивнула.
— А я устала. Мне теперь не точки нужны, а паузы. Для себя. Не для кого-то.
Мама ушла.
Через несколько дней пришла открытка от Миши:
«Дом почти готов. Приезжай, если захочешь. Я не в обиде. Я всё понял.»
Лена прочитала и положила её в ящик.
На семейном чате мама прислала фотографию. Старый дом в деревне. На крыльце — Миша в шортах, с гитарой. Подпись:
«Как хорошо, что всё уладилось. А Лене спасибо за мудрость. Мы ему — квартиру, тебе — старый дом в деревне и моральную поддержку.»
Лена смотрела на это сообщение и улыбнулась — впервые без горечи.
А потом закрыла чат. Без ответов.
И пошла на кухню — делать себе кофе. Просто для себя. Не для кого-то.
Безобидное средство против тли и муравьёв оказалось эффективнее сильной химии на молодых побегах