— Да с такой головой далеко не уйдешь! Мой сын заслуживает лучшего!
— Это не вам решать! — рявкнула я.
— Мам, прекрати! — одновременно со мной вступил в разговор Витька.
— А что прекратить? Правду сказать нельзя?
Ложка звякнула о дно тарелки — борщ кончился раньше, чем Нина Степановна успела понять, что именно в нем не так.
Она прищурилась, словно пыталась разглядеть невидимую ошибку, витающую над плитой.
— Соль лишняя чувствуется, — наконец вынесла вердикт свекровь, аккуратно вытирая губы салфеткой. — И укроп зачем-то в борщ.
Я стояла рядом с мойкой, сжимая мокрую тарелку.
«Соль чувствуется» — это означало пересолила. «Укроп зачем-то» — значит, испортила классический рецепт.
В переводе с языка Нины Степановны: опять накосячила.
— А у Тамары невестка — золотые руки! — продолжала свекровь, разливая чай по чашкам. — Вчера звонила, хвалилась.
Говорит, Светочка такой борщ сварила — пальчики оближешь. И никакого укропа!
Витька вошел в кухню как раз в этот момент. Услышал про золотые руки и недовольно хмыкнул.
— Мам, ну что ты опять, — пробормотал он, усаживаясь за стол. — Алина старалась же.
Классическая защита мужа: «старалась же». Не «вкусно получилось», не «мне нравится». А старалась. Как первоклассница у доски.
— Я не спорю, старалась, — Нина Степановна бережно отхлебнула чай. — Только стараться мало. Надо уметь. А умение приходит с опытом.
«С правильным опытом», — мысленно добавила я, наблюдая, как свекровь обводит взглядом кухню.
Мой опыт, видимо, был неправильным. На подоконнике стояла банка из-под майонеза с увядающими астрами. Я принесла их с дачи.
Нина Степановна терпеть не могла самодельные вазы и увядающие цветы.
— Светочка, кстати, в консерватории работает, — невзначай обронила свекровь. — Преподает фортепиано. Интеллигентная девочка.
А я работала в банке. Кредитным инспектором. Считала чужие доходы и выдавала займы. Никакой романтики, никакого фортепиано.
— У каждого своя профессия, — буркнул Витька, уткнувшись в телефон.
Опять защита, но какая-то вялая. Даже глаз не поднял.
Я домыла тарелки и принялась протирать стол. Нина Степановна следила за каждым движением губки.
— Алина, а тряпочку лучше от края к центру водить, — мягко подсказала она. — А то разводы остаются.
Я замерла с губкой в руке. «От края к центру». Серьезно?
У меня собственная квартира, которую я убираю уже пять лет, но свекровь объясняет, как протирать стол.
— А Светочка всегда так делает, — добавила Нина Степановна, словно читая мои мысли. — Тамара рассказывала. У них дома идеальная чистота.
Я машинально провела губкой от края к центру. Получилось как всегда — без разводов и претензий.
— Мам, ты же видишь, у Алины чисто, — Витька наконец оторвался от экрана. — Чего придираешься?
«Придираешься». Отличное слово. Значит, он тоже видит эти постоянные замечания. Только вслух говорит редко.
— Я не придираюсь, — обиделась Нина Степановна. — Просто делюсь опытом. Неужели это плохо?
Она посмотрела на сына с такой печалью, будто он предал семейные традиции. Витька сник.
— Конечно, нет, мам.
— Вить, — начала я…
— Алин, мама же хочет помочь, перебил муж.
«Алин» — сокращенное имя. Так он называл меня, когда был в легком раздражении. «Алина» — когда все хорошо. «Алиночка» — когда просил прощения.
Я повесила губку на крючок и обернулась к столу. Нина Степановна разглядывала мое платье — короткое, в крупный горошек, с открытыми плечами. Купила на распродаже, носила в офис, всем нравилось.
— А Светочка одевается очень скромно, — произнесла свекровь задумчиво. — Тамара показывала фотографии. Всегда в длинных юбках, блузочки застегнуты. Со вкусом.
Я почувствовала, как щеки становятся горячими. «Скромно» и «со вкусом» против моего горошка и открытых плеч. Намек понятен.
— Времена другие, мам, — вздохнул Витька. — Сейчас все так одеваются.
«Все так одеваются». Опять защита через общие слова. А хотелось услышать: «Мне нравится, как одевается моя жена».
— Времена-то другие, а приличия остались, — философски заметила Нина Степановна.
Я села за стол и взяла чашку. Чай остыл, но я сделала вид, что пью с удовольствием.
— А вообще Светочка — удивительная девочка, — продолжала свекровь, явно вдохновляясь темой. — Тамара рассказывала, она мужа всегда по имени-отчеству называет. «Андрей Михайлович, что будете кушать?», «Андрей Михайлович, не устали?» Вот это уважение!
Я поперхнулась чаем. «Андрей Михайлович»? Дома? Серьезно?
— Витька, ты хочешь, чтобы я тебя «Виктор Сергеевич» называла? — не удержалась я.
Он засмеялся — первый раз за вечер искренне.
— Еще чего! Ты что, в ду.рдоме хочешь меня записать?
— А зря смеешься, — нахмурилась Нина Степановна. — Уважение в семье — основа крепких отношений.
Витька перестал смеяться. Посмотрел на мать, потом на меня.
— Но мы же любим друг друга, — неуверенно сказал он. — Зачем эти формальности?
— Любовь любовью, а порядок порядком, — отрезала свекровь.
Мы сидели и молчали. Я обводила пальцем ручку чашки, Витька листал ленту в телефоне, Нина Степановна смотрела в окно.
За стеклом серел ноябрьский вечер, в квартире напротив кто-то включил телевизор.
— Ладно, нам пора, — наконец сказала я, поднимаясь из-за стола. — Завтра рано вставать.
— Конечно, детки, идите, — Нина Степановна тоже встала. — Алина, спасибо за борщ. В следующий раз попробуй без укропа.
Я кивнула, хотя в следующий раз собиралась добавить еще и петрушки.
Мы оделись молча. Витька помогал мне с курткой, и я чувствовала его растерянность. Он хотел всем угодить — и матери, и мне. Получалось плохо.
— Позвонишь завтра? — спросила Нина Степановна, целуя сына в щеку.
— Конечно, мам.
— И за собой следи. Похудел.
— Не похудел я.
— Похудел. Алина, корми его лучше.
Я уже стояла в дверях, но обернулась.
— Виктор ест все, что я готовлю.
— А Светочка специальные витамины покупает, — не унималась свекровь. — Для мужского здоровья. Тамара говорила.
Что-то во мне щелкнуло. Может, слово «витамины», а может, очередное «Тамара говорила». Я развернулась к свекрови всем корпусом.
— Нина Степановна, а что, если я не хочу быть как Светочка? — голос мой звучал тише обычного, но Витька сразу насторожился.
— Как это не хочешь? — опешила свекровь. — Ты же видишь, какая она хозяйка!
— Вижу. И что с того?
— Алин… — предостерегающе начал Витька, но я его перебила.
— Нет, пусть объяснит. Почему я должна равняться на чужую тетку? У меня своя голова на плечах есть.
Нина Степановна побагровела.
— Своя голова! — взвизгнула она. — Да с такой головой далеко не уйдешь! Мой сын заслуживает лучшего!
— Это не вам решать! — рявкнула я.
— Мам, прекрати! — одновременно со мной вступил в разговор Витька.
— А что прекратить? Правду сказать нельзя? Она даже борщ сварить не может!
— Зато я могу сказать мужу правду в глаза, — процедила я сквозь зубы. — А не ныть подругам про витамины.
— Как ты смеешь! — свекровь вскочила с места. — Да я тебя…
— Что? — я тоже встала. — Что вы мне сделаете? Расскажете Тамаре, какая я плохая? Уже рассказали, наверное.
Витька метался между нами, как загнанный зверь.
— Девочки, ну хватит! Мам, Алин, успокойтесь!
— Успокойтесь! — передразнила его мать. — Жена тебе хамит, а ты «успокойтесь»! Вот она, твоя любовь!
Лифт ехал медленно. Витька жевал жвачку и смотрел на кнопки.
— Она просто волнуется, — сказал он, когда мы спустились в подъезд. — У нее только я один остался.
— У меня тоже только ты один остался, — ответила я. — Но я не сравниваю тебя с чужими мужьями.
— Алин, ну не начинай.
«Алин» опять. Раздражение нарастало.
— А что не начинать? Твоя мать пол вечера рассказывала про золотую Светочку. Светочка и готовит лучше, и одевается правильнее, и мужа уважает больше.
— Мама просто хочет, чтобы ты тоже была счастлива.
Мы шли по темному двору, огибая лужи. Я представила себе золотую Светочку в длинной юбке, которая варит борщ без укропа и называет мужа по имени-отчеству.
— А если я не хочу быть счастливой по ее рецепту?
Витька остановился у нашего подъезда и посмотрел на меня.
— Тогда как же нам быть?
— Тогда я больше не буду приходить к твоей матери.
Он молчал, перебирая ключи. Я знала — сейчас начнет уговаривать. Попросит войти в положение пожилой женщины, понять ее одиночество, простить мелкие придирки.
— Алиночка, — сказал он наконец. — Ну нельзя же так. Она же моя мать.
«Алиночка» — значит, просит прощения. За что? За то, что не защитил? За то, что согласился с матерью? Или за то, что сейчас будет просить меня терпеть дальше?
— Она мать, — согласилась я. — А я жена. И мне надоело быть хуже «золотой» Светочки.
Мы поднимались по лестнице, и я думала о том, что завтра Витька будет звонить матери, как обещал. А послезавтра снова позовет меня в гости. И снова будет защищать половинчато, одной ногой в моем лагере, другой — в материнском.
Наверное, золотая Светочка никогда не ставит мужа перед таким выбором.
Дома я заварила чай покрепче обычного и села у окна. За стеклом мигали огни в окнах напротив — другие семьи, другие проблемы. Интересно, есть ли среди них свекрови, которые знают идеальных невесток?
Витька лег спать, не дождавшись моего чая. А я сидела и думала о том, что завтра не позвоню Нине Степановне, как делала каждую неделю. И в выходные не поеду к ней в гости.
Пусть Витька сам объясняет матери, почему жена вдруг перестала стремиться к золотому стандарту.
Отвернулись все родственники