Света привыкла складывать чужие вещи аккуратнее, чем свои. Привычка была не из приятных: как будто кто-то невидимый всё время оставлял за ней мелкие хвосты — кружку на подоконнике, пакет с продуктами у двери, полотенце на спинке стула. Она собирала их и относила на места, и от этого квартира казалась целостной, как таблица в её бухгалтерской программе: все графы закрыты, итоги сходятся.
С Ильёй они поженились быстро — за год до этого познакомились на корпоративе его компании-подрядчика. Он улыбался так, будто ему только что доверили важный секрет, и говорил мягко, без этих твердых «р» на горле, которыми мужчины иногда доказывают, будто они здесь главные. Света тогда подумала: «С ним можно будет договориться». И в начале получалось.
Квартира досталась им от государства как молодым специалистам с ипотекой, да ещё с удачным курсом. Однокомнатная в новостройке: кухня вытянутая, выход на лоджию, вид на пруд с лебедями-пластмассовыми днями и реальными ночами. Они неторопливо собирали её по кусочкам: стол из одной коллекции, стулья из другой, дешёвый, но крепкий диван. И — самое важное для Светы — дверца на кухонной тумбе захлопывалась без лишнего звука.
Алина впервые пришла к ним с букетом эвкалипта и корзинкой с манго. «Манго — чтобы вы чувствовали себя как в отпуске. Эвкалипт — чтобы дышалось легче». Она была выше Светы на голову, с тем голосом, в котором всё время слышится то ли шутка, то ли недовольство. На прощание улыбнулась: «Дом у вас тёплый. Как мы в детстве мечтали, да, Лёнь?» Илья только кивнул, поднимая глаза на сестру, словно извинялся за тесную прихожую.
С тех пор Алина «заскакивала» часто — то привезти новую смесь специй («вам зайдёт, у Светки нос тонкий»), то показать приложение для семейного планирования бюджета («ну вы же семья, давайте прозрачно всё»), то пересидеть вечер, «пока у меня интернет в квартире не ожил». Света вежливо улыбалась и принесённый эвкалипт перекладывала из вазы в ведро, когда он начинал пахнуть аптекой на весь дом.
Скрытая неприязнь появилась незаметно. Сначала — невинные комментарии: «У вас, Свет, шторы тяжеловаты на эту стену», «кастрюля с таким дном долго кипит», «если вы собираетесь копить, то кофейню по утрам надо исключить». Потом — сообщения в общем семейном чате, куда свекровь добавила Свету сразу после росписи: фото Алины с Ильёй десятилетней давности, где они держатся за руки на катке. Подпись: «Мои солнечные!» Света отреагировала смайликом и отключила уведомления.
Однажды Алина пришла не одна, а с парнем, которого представила как «коллегу по проекту». Парень был лысоват и всё время смеялся. Они расположились на кухне, наливая в кружки травяной чай из Алининого термоса, и между делом обсуждали «островок» возле эскалатора в ТЦ: «Продаём полезные снеки, сыровяленое манго, пастилу без сахара». Илья уже достал липучие бумажки и писал на них слова «аренда», «закупка», «точка безубыточности». Света постукивала пальцем по столу: «Алин, а тебя не смущает, что у нас холодильник на один пельмень рассчитан? Ты кормить весь проект здесь собралась?» Та улыбнулась: «Не нервничай. Просто поговорить. Мне с братом важно обсудить». «С братом». Слово, как резинка на волосах, тянулось и больно било по запястью.
Вскоре выяснилось, что Алина оформила семейный тариф на фитнес «на двоих»: «Илья же всё равно собирался. Ему удобно со мной — у нас общий график». Платёж почему-то списывался с карты, к которой Света осторожно привязывала свои таблицы. Она заметила это, когда сверяла расходы: «Алина? Фитнес?» Илья замялся: «Ну это… Она просила оформить на меня, так дешевле выходит, а она вернёт. Я забыл сказать». Света вздохнула: «Вернёт?» «Да». Он улыбнулся своим секретным доверительным способом, как будто проблема сама рассосётся, если он не будет на неё смотреть.
Через полгода он и правда перестал смотреть: на таблицу затрат, на корзинки с манго, на эвкалипт. Он всё больше смотрел на Алину, когда та начинала свои рассказы про детство — как Илья тащил её на горку, а она вела его к врачу, потому что взрослые были заняты. «Только мы вдвоём всегда справлялись, правда?» — «Правда», — сказал он как-то вслух, и Света, стоявшая у плиты, почувствовала, как её аккуратный мир чуть съехал с петель.
Света старалась не втягиваться. На работе шёл отчётный период, начальница доверила ей взаимодействие с налоговой. Она возвращалась поздно и видела, как на кухонном столе лежит Алинин рюкзак. «Я заскочила на минутку» — означало «два часа», а «покормлю тебя здоровой кашей, брат» — означало «вся посуда будет в раковине». Света молча мыла тарелки и думала: «Я не против сестры. Я против того, что меня здесь как будто меньше».
Впервые они серьёзно поругались в день, когда Света обнаружила у входной двери ещё одну связку ключей — синюю брелоку с яркой резиновой рыбкой. На вопрос «чьи?» Илья ответил, словно это было очевидно: «Алины. Ей удобно — она же рядом работает, будет забегать полить цветы, когда нас нет». «Какие цветы?» — «Ну… твой фикус». Света глянула на свой фикус: полузелёное дерево, которое выжило из упрямства. «У меня есть две руки», — сказала она и на секунду задумалась, как было бы легко положить брелок в морозилку — как замороженную ошибку. Но положила на полку.
Родительские собрания у свекрови Света выдерживала с улыбкой. Свекровь говорила длинно, с подробностями о погоде и ценах на куртки. Свёкор слушал новости в соседней комнате и хмыкал. Алина в эти вечера устраивала спектакли: то вдруг исчезала «на звонок по работе», то возвращалась со словами: «Мне нужен совет. Вложить сейчас или подождать?» Илья оживлялся, доставал липучие бумажки. Когда Света пыталась вставить слова про риски или про то, что их семейный бюджет не вытянет чужих экспериментов, свекровь мягко переводила разговор: «Светочка, ты супчик возьми, он остывает». Она брала и жевала, понимая, что в этой семье суп — отдельная дисциплина влияния.
Потом случилась история с парковкой. Алина попросила «на время» оформить на её машину пропуск во двор их дома: «У нас во дворе всё забито, а у вас пусто по вечерам. Буду приезжать только на часик, когда тренировка. Да и вам удобно — я буду подвозить Свету по утрам». Документы оформлял Илья. Соседка с первого этажа пожаловалась Свете: «У вас тут чужая машина стоит каждый вечер, дети гоняют мяч, опасно». Света аккуратно ответила: «Это сестра. На время». Словосочетание «на время» стало как липкий скотч — всё больше вещей к нему прилипало.
Света держалась. Она писала списки покупок, планировала отпуск на август на Черном море, откладывала на новый ноутбук. И каждый раз, когда Алина звонила Илье поздно вечером: «Лёнь, ты спишь? У меня форс-мажор: надо до завтра оплатить залог за место в ТЦ, а поставщик задержал оплату», — Света притворялась спящей. Слушала, как он шепчет: «Хорошо… ну ладно… переведу тебе утром», и считала в уме следующую строку в таблице расходов. Она знала, что утром он проснётся виноватым и подарит ей бургер на завтрак, потому что это их жест примирения, и даже не заметит, как снова вытолкнул её из круга принятия решений.
В один из вечеров Алина пришла с коробками. Три большие, две средние, одна узкая — «для штативов». Она поставила их в коридоре и сказала: «Только на неделю, у меня ремонт, пыль, а тут чисто». Света почувствовала, как что-то внутри неё приподнялось, как крышка мусорного ведра, когда туда кладут слишком тяжёлое. «Алина, у нас однокомнатная, мы над коробками будем спотыкаться». Та улыбнулась: «Зато ты будешь знать, что у тебя дома есть развитие. Я — развитие». Она умела говорить так, будто в шутку, но глаза при этом были прозрачными, как стеклянные пуговицы: за ними не было сомнения, только план.
Илья взял одну из коробок и, не глядя на Свету, унес её на балкон. «На неделю», — сказал он. Света тогда не стала спорить. Она вытащила чистую простыню, застелила диван и легла лицом к спинке, слушая, как Алина смеётся в кухне над чем-то своим, как бренчит ложками и как Илья позвякивает ключами в своей новой связке. Внутри у Светы рос тихий, невыразимый страх: не за бюджет, не за порядок даже, а за то, что их дом постепенно перестаёт быть их.
Через месяц коробки всё ещё стояли. На балконе стало прохладнее, и Света заметила, что в одной из коробок обосновался кот соседки — серый, наглый. Он царапал картон и оставлял следы. «Кот — это к дому», — сказала свекровь, узнав об этом. Света молча вытерла следы.
Ровно через год после свадьбы Света предложила: «Давай устроим ужин вдвоём. Без гостей, без звонков. Отключим телефоны». Илья согласился легко, и это её почти успокоило. Они купили пасту, бутылку недорогого вина, сыр, который Алина бы назвала «пустым». Света зажгла свечу и — в первый раз за много месяцев — почувствовала, что можно дышать без эвкалипта. На середине ужина зазвонил домофон. Света легко покачала головой: «Мы же договаривались». Илья потянулся было к трубке, но остановил руку. И в этот момент дверной замок щёлкнул: синяя брелока с рыбкой сработала. Вошла Алина, обутая, с курткой на локте и серьёзным лицом: «У меня пять минут. Срочно нужен блендер. И Лёнь, глянь на договор, там есть пункт про ответственность, я не поняла». Света ещё держала вилку, когда Илья уже поднялся из-за стола.
Разговор случился ночью. Света тихо сказала: «Я хочу, чтобы у нас была граница. Чтобы ключ у Алины был на крайний случай, а не как пропуск на кухню». Илья устало сел на край кровати: «Ты же знаешь, у нас всё сложно. Мы с ней… ну, мы всегда так жили. Я ей должен многим». «А я?» — спросила Света и сама удивилась, как просто это прозвучало. «Ты — это другое», — сказал он.
На следующий день Алина прислала в семейный чат фото: Илья и она в зале фитнес-клуба, оба смеются, у Алины волосы собраны в высокий хвост. Подпись: «Как в старые добрые. Брат, спасибо, что всегда рядом». Света закрыла фото и положила телефон экраном вниз. Она вспомнила, как когда-то выбирала шторы: тяжеловаты, но такие, чтобы закрывать от света, когда очень хочется спать. Она вдруг поняла, что закрывать теперь хочется от другого — от этого ощущения, что дом постоянно под прицелом чужих нужностей.
Света не умела устраивать сцены. Её оружие — тишина и таблицы. Но однажды тишина дала трещину. Это случилось в субботу утром, когда Алина заглянула «на минутку» и, не разуваясь, прошла в комнату посмотреть блендер, который вчера забрала. Света стояла у плиты и слышала, как на полке с их семейной аптечкой щёлкнула баночка с витаминами. Алина поговорила по телефону, громко, с присвистом: «Да, Лёнь всё покроет, он у меня надёжный». И Света почувствовала, что переливается через край.
«Алина, — сказала она, — выносишь, пожалуйста, свои коробки до вечера. И ключ оставь». Та подняла брови: «С чего это?» — «С того, что я здесь живу». Алина улыбнулась так, как улыбаются люди, когда попадают в детскую игру и не понимают правил: «Ты? Здесь? А где тогда мой брат?» Илья в этот момент вышел из душа, вытирая волосы, и за секунду между ними пролетело столько недосказанного, что можно было упасть. Он сказал привычно мягко: «Давайте не будем с утра». Света промолчала. Она знала: это только начало.
Через три месяца после разговора о ключах Света впервые увидела письмо с гербовой печатью. Оно лежало на коврике, заломленное носком чьих-то ботинок, как будто кто-то обернулся у лифта и пнул его по привычке. Письмо было на имя Ильи, но с припиской «по месту регистрации». Света не вскрыла — положила на стол и покрутила кружку. Илья пришёл позже, открыл конверт и на середине чтения сел. «Что там?» — «Уведомление о необходимости предоставить пояснения по оборотам на маркетплейсах. За последний квартал». «Какие обороты?» Он развёл руками: «Видимо, те, где я тебе помогал с отправкой… то есть Алине помогал. Помнишь, у неё тогда не совпало по датам, и она попросила оформить часть поставок на меня, чтобы не терять рейтинг. Это просто проверка». Слово «просто» в его голосе звучало как «не смотри туда».
Света знала, что все «просто» у налоговой превращается в счёт со сроком. Она написала список документов, позвонила в службу поддержки, накинула стеклянный тон общения, который включался у неё, когда клиенты спорили с арифметикой. Алина в это время присылала в чат сердечки и смайлики: «Свет, ты же шаришь, спасай». Света печатала сухо: «Дай договоры и накладные». На следующий день вместо договоров Алина привезла коробку «здоровых снеков». «Это в счёт…» — «В счёт чего?» — «Ну… в счёт беспокойства». Илья съел два, третий предложил Свете. Она отказалась. «Это ты не взяла, не обижайся», — улыбнулась Алина и поставила коробку на холодильник так, словно закрепляла флаг.
Разбираться пришлось Свете: вытащить из распечаток Ильи непричастное, собраться с «личным кабинетом», объяснить инспектору, что обороты — не его бизнес, а чужое поручение без оплаты. Инспектор слушала и молчала; под конец сказала: «У вас талант. Вы себя берегите». Света кивнула. Когда она вечером рассказала об этом Илье, он обнял её: «Спасибо, ты у меня как щит». Слово «щит» врезалось в плечо.
Алина не считала себя должной. На семейных блинах по воскресеньям — давняя традиция свекрови — она с порога объявила: «Свет справилась, ей бы отдел в налоговой возглавлять». И добавила в сторону: «Только шторы у них всё равно тяжёлые». Родственники засмеялись. Света улыбнулась, поцеловала свекровь в щёку и по привычке протёрла липкую полоску на столе — след от варенья. Внутри у неё осталась одна мысль: «Меня используют как сервис, который не виден».
Весной случилось событие, которого ждали и боялись: две полоски. Света смотрела на них, как бухгалтер на неожиданный плюс, и гладила ладонью плоский пока живот. Илья ходил по квартире, не находя места рукам: брал кружки, переставлял, заглядывал в телефон, писал кому-то, стирал. На третьем круге написал Алине. Света не возражала — хотелось поделиться. Алина примчалась быстрее курьера. Она принесла список из интернета: «Запреты в первом триместре», купила лавандовую соль («на расслабление») и уже на пороге начала говорить высоким, немного театральным тоном: «Теперь ты — проект, Свет. И я беру на себя кураторство». «Кураторство?» — переспросила Света. «Ну да. Чтобы всё было по уму. У кого, если не у меня?»
С этого дня их квартира превратилась в штаб. На холодильнике появилось расписание питания от Алины, в прихожей — мешок с фитболом, в чате — ежедневные напоминания: «вода 2 литра», «не нервничай», «намагничивай мысли». Света сначала смеялась. Потом перестала. Алина приходила даже тогда, когда Света спала днём, «просто тихо заглянуть». Синяя брелока щёлкала, и Света, просыпаясь, видела её силуэт в дверях и слышала: «Ой, не хотела будить». «Тогда не приходила бы», — хотелось сказать, но рот произносил: «Суп стоит, возьми себе».
Илья деликатно лавировал. Он шёпотом благодарил Свету за терпение, шёпотом просил Алину «помягче», вслух рассказывал всем, что «Света — боец, её ничем не возьмёшь». Алина продолжала своё «кураторство». Она купила кроватку-трансформер за сумму, на которую Света планировала новый ноутбук, и оформила рассрочку на Илью: «Так выгоднее, не спорьте». Света прикусила язык. Вечером, когда Илья, смущённо улыбающийся, сказал «ну это ведь полезная вещь», Света аккуратно ответила: «Полезная вещь — это уважение к нашему бюджету». Он вздохнул: «Ты права. Я поговорю». На следующий день Алина выложила в сторис их кроватку — «сюрприз для будущих» — и захватила туда смазанный кадр Светы в домашней футболке. «Смотрите, у кого будет новый человечек!» Света выключила телефон.
Ко второму скринингу стало ясно, что у Светы будет девочка. Алина устроила заочное голосование в семейном чате: «Как назовём? Голосуем». Предложение «Дарья» прожило десять минут, «Алиса» — пятнадцать. «Алина?» — прислал свёкор весёлый смайлик. Света закрыла чат и заплакала в ванной тихо, чтобы не слышали соседи. В зеркале вырисовывалось то, чего она боялась: не ребёнок, а очередной проект Алины.
В это же время всплыл вопрос дачи. Маленький домик под Лугой — тёплое колено их семейного лета — оказался в зоне «переоформления». Свекровь предложила оформить его на Илью: «Ты семьянин, у тебя ребёнок будет, тебе нужнее». Алина с лёгкой улыбкой вставила: «Оформим поровну, я тоже часть вкладывала — помните, кто крышу перекрывал? Деньгами я тогда помогла». Света про крышу знала: там рабочие были из знакомых свёкра, а деньги — из «общего котла», который администрировала свекровь. Но спорить не стала. На семейном собрании Алина раскинула документы, как карты, и с нажимом произнесла: «Я не прошу, я устанавливаю справедливость». Слово «справедливость» прозвучало, как молоточек ведущего лотереи.
«Света, ну скажи ты», — попросила свекровь, наливая чай. Света медленно произнесла: «Мне спокойнее, если дача будет на того, кто там действительно живёт и вкладывается. Илья — да. Все остальные — как гости». Алина усмехнулась: «Гостья? Милая, без меня твой мужчина и окон не поставил бы». Илья привычно сгладил: «Давайте потом. Сейчас не время». «Никогда не время», — подумала Света.
Работа держала её в тонусе. Она вела отчёты, учила стажёрку отличать авансы от предоплат, объясняла начальнице, почему «подарочный сертификат» — это не просто симпатичный конверт. На обеде коллега шёпотом сказала: «Я тут подпишусь на Алину, она про «здоровые снеки» пишет. И про «сестринские проекты». Такая классная, прям огонь». Света улыбнулась механически: «Подписывайся». Через день та же коллега спросила: «А это правда, что у тебя токсикоз весь из-за того, что ты на нервах? Она там написала, что «беременную раскачивает домашний климат». Я не знала, прости». Света сжала стаканчик с компотом. Слово «климат» вдруг стало чем-то, чем можно шантажировать.
Ещё через неделю двор заволокли коробки. Алина запустила новую линию — «сублимированные супы» — и снова превратила их балкон в склад. «Это временно», — сказала она и оставила накладную на столе, где стояла тарелка Светы. «Мне от запахов плохо», — тихо произнесла Света. «Запах — это в голове», — ответила Алина уверенно. Илья вечером аккуратно переложил коробки, задвинул плотнее, открывал окно и говорил: «Держимся. Это скоро пройдёт». Как любая погода.
Выходные Света проводила у своей мамы — далеко, на другой ветке метро, в старом доме с угловыми кухнями, где всё пахло хлебом. Мама, не вмешиваясь, резала яблоки и говорила: «Ты должна сама решать. Никакие советы не залезут тебе в душу, если ты не разрешишь». Света кивала. Внутренний монолог у неё был простой и честный: «Я хочу, чтобы наш дом был домом. Я хочу, чтобы ребёнок слышал тишину, а не чужие планы».
К восьмому месяцу выйдет на сцену то, чего никто не ждал: у Алины «сложности с бизнесом». Она пришла бледная, с глазами без стеклянных пуговиц — просто уставшими. Села на кухне и без предисловий сказала: «Мне надо двадцать. Срочно». «Двадцать тысяч?» — уточнила Света. «Двадцать на месяц», — поправила Алина, будто это было десять рублей на маршрутку. «Я верну. Мы выходим в плюс — у меня подписан договор, у меня сотрудники, я не могу подвести». Света ответила первым, почти рефлекторным «нет», которое родила её усталость. Илья долго молчал, а потом, глядя в стол, сказал: «Я… займу». Он занял. Алина встала, обняла его так, будто они снова были на катке, и сказала в ухо: «Только ты у меня такой».
Деньги не вернулись через месяц. Через два — тоже. Алина присылала голосовые: «Я не на Мальдивах. Я пашу. У меня поставщик сорвал сроки. Дай мне выдохнуть». Света слушала и считала: аренда, еда, коляска, памперсы, непредвиденные расходы. Илья вечером присаживался на край кровати и говорил: «Она переживает. Не будем давить». «А кто переживает про нас?» — спрашивала Света и слушала собственное дыхание, ставшее коротким. План родов был расписан в блокноте, как военная операция: такси, пакет документов, список вещей, кому звонить. В списке не было пункта «объяснять, почему наш бюджет — не общак».
Дочку они назвали не из чата. Их обоих щёлкнуло на одном и том же звуке: Лада. «Пойдёт», — сказала свекровь, поджимая губы. Алина только сморщилась: «Слишком простое». Света держала ребёнка и не слышала. Роды разом смыли в ней всю ту тяжёлую пыль, что собрала за годы Алининых визитов. Появилась тишина. Она пахла молоком и былыми силами.
Алина в эти дни была рядом так плотно, что приходилось выталкивать её плечами. Она приносила «правильные смеси» (вопреки решению Светы кормить грудью), технично меняла пелёнки без просьбы, спорила с медсестрой в поликлинике и комментировала каждую слезу ребёнка: «У тебя молоко «не той температуры», у неё будет газообразование», «ты её приучаешь к рукам — потом пожалеешь». Света однажды ответила: «Я пожалею, если буду воспитывать её в сквозняке чужих советов». Алина посмотрела поверх головы, как умеют люди, которые не слышат, а только ждут своей очереди говорить.
Социальные сети болсоногою шагали рядом. В один из вечеров знакомая Светы прислала ссылку: пост Алины «про молодую мать, которая не понимает, что ребёнку нужна рутина». Там не было имён. Там были описания кухни, окна на пруд, «тяжёлых штор». Комментарии делились на лагеря: «Не лезь», «Без тебя они сойдут с ума», «Братья должны помогать». Света выключила телефон, а потом включила снова и поставила «скрыть от себя». И всё равно слова на неё падали — не как обида, а как озноб.
Илья в этот период уставал от недосыпа и разговоров о границах. Он говорил: «Дайте мне месяц. Я всё настрою». Прошло два. Лада подросла, стала смотреть прямо, без щуринки. Света научилась одной важной вещи: закрывать дверь изнутри. Но синяя брелока продолжала щёлкать.
Последняя капля не выглядела драматично. Просто воскресенье. Свекровины блины, только теперь все у них дома, «чтобы младенцу не мотаться». Стол накрыт, на подоконнике — вазон с базиликом (подарок от соседки), Лада спит в люльке. Алина опаздывает, потом влетает, не снимая куртки, ставит на стол новый гаджет — «радионяню», коробку разрывает ногтем, и в разорванном пластике отражаются лица. «Свет, это must-have. Теперь у тебя будет свобода. Я поставлю камеру над кроваткой — мы все будем видеть, как Лада дышит. Мама, ты тоже подключишься». Свекровь оживляется: «Ой, это же удобно, я буду смотреть, как внучка…»
Света смотрит на спящую Ладу и думает, что понятие «свобода» — это когда ты выбираешь, кто и когда будет видеть твоего ребёнка. Она говорит спокойно: «Камеру мы ставить не будем». Алина смеётся: «Это не обсуждается». Илья, чувствуя, как натягивается невидимая струна, произносит: «Давайте без резкостей». И тянется за ножом — открыть вторую коробку.
Света встаёт, закрывает ладонью люльку от света и впервые за этот долгий период слышит у себя внутри ясный звук: щёлк. Как дверца её любимой тумбы — без лишнего. Она говорит: «Алина, коробки с супами — до завтра на балконе не будет. Камеры — тоже. Деньги — мы ждём уже третий месяц. И ключ…» Она замолкает, потому что Алина вдруг начинает говорить громко, с нажимом, почти с паузами: «Ты вообще кто в этой семье, чтобы диктовать? У тебя бы не было ни коляски, ни кроватки, ни моего брата, если бы я не впряглась. Ты живёшь на наших традициях. Ты пользуешься тем, что я умная и не мщу. Но я могу».
Слова падают как посуда, которой в доме и так нет в избытке. Свекровь бледнеет, свёкор уходит на лоджию, Илья застывает с ножом в руке — смешно и страшно. Лада шевелится, её ресницы дрожат. Света понимает, что сцена началась, и отступать некуда — разве что в собственный позвоночник. Она медленно поворачивает голову, чтобы найти взгляд мужа. Он не поднимает глаз.
В этот вечер конфликт не разрешается — он только обретает форму. И эта форма теснее любых дверей. Света чувствует, как в ней собираются слова, которые перевернут всё, что было. Но она их ещё не произносит. Она аккуратно берёт Ладу на руки и идёт в комнату, закрывая за собой дверь. За дверью остаются пахнущие блины, коробка с камерой и чьё-то «мы — семья». Внутри — молчание, которое скоро перестанет быть молчанием.
После того воскресенья наступила странная тишина — не та, где отдыхают, а та, в которой звенит невысказанное. Три дня никто ничего не обсуждал. Илья делал вид, что очень занят: то смазывал петельку на кухонном шкафчике, то подправлял уровень на полке с книгами, то внезапно вспоминал про «письмо в управляющую». Света кормила Ладу, проветривала, складывала крошечные боди в стопки и ловила себя на том, что считает щелчки входной двери соседей — как метроном в оркестровой яме перед началом.
На четвёртый день Алина выложила в сторис опрос «Нужны ли камеруняни молодым семьям?». Без имён, но с узнаваемыми «тяжёлыми шторами» на заднем фоне. Свекровь позвонила: «Светочка, не обижайся, мы тут с Алиной… ну, наверное, камера — это не зло?» Света ответила ровно: «Мама, зло — это когда маме звонят не про внука, а про девайс». Молчание на том конце было долгим. Потом: «Вы сами решайте».
Их «сами» распалось на «каждый за себя» в ближайшую субботу. Илья уехал «помочь Алине с отчётом для инвестора». Света осталась с Ладой и списком дел: поликлиника, аптека, прачечная. В поликлинике у кабинета прививок очередь, мама с младенцем у окна ругается с мамой у двери, в коридоре пахнет перекисью и варёным молоком. Когда они вошли, медсестра поздравила: «Лада, у нас сегодня героиня!» — и улыбнулась Свете: «Мама, не волнуйтесь». В этот момент дверь растворилась, и в кабинет без стука прошмыгнула Алина: «Извините, я на минутку. Я тётя. Я контролирую процесс». Медсестра сухо: «У нас здесь без родственников». Алина, будто не слыша: «Шприцы у вас одноразовые? Покажите упаковку». Свете стало жарко. Она сказала тихо: «Алина, выйди, пожалуйста». Та повернулась так резко, что хвост ударил по воротнику куртки: «Ты ничего не понимаешь. Я отвечаю за вас обоих, потому что Илья — мой брат». Медсестра вызвала охрану. Небольшой, аккуратный мужчина в зелёном жилете встал в дверях и сказал: «Выходим». Алина смела взглядом всех и вышла, но в коридоре уже говорили: «Это про ту из сторис?» Света держала Ладину кулачок и считала вдохи. Публичная сцена состоялась, даже если никто не запомнил имён.
Ночью Лада внезапно подняла температуру. Не критично, но страшно, как всегда первый раз. Света положила холодный компресс, позвонила в «скорую» уточнить по дозировкам, отправила Илье короткое «нужен ты». Он не ответил. Через сорок минут пришло: «Здесь завал, я не могу уйти. Держитесь, вы у меня сильные». Света усмехнулась беззвучно: слово «держитесь» чем-то напоминало тот эвкалипт в вазе — навязчиво лекарственное. К утру температура спала, Света уснула сидя, а днём увидела пост Алины: «Ночью прилетела к брату — у племяшки температура, пришлось спасать». На фото — та же их кухня, только кадр из архива, где Алина в толстовке режет авокадо. «Ночные дежурства — норма в большой семье. Не благодарите». Света, не удивившись, просто закрыла страницу. Внутри зафиксировалось: «Она переписывает нашу реальность как хочет».
К середине осени Алина принесла новую просьбу, на этот раз оформленную как решение: «Я временно переночую у вас. У меня «коллапс» с арендодателем: подняли ставку, а я не могу немедленно съехать — нужно две недели. Там сейчас бригада, у меня пропадёт товар, если я буду мотаться. Поставлю раскладушку на кухне, я тихо, меня не будет слышно. Лада же спит крепко?» Илья посмотрел на Свету, как на дипломата на переговорах по миру. Света сказала: «Нет». Алина усмехнулась: «С чего такая жёсткость? У тебя ребёнок — ты должна понимать, как это, когда прижимает. Где сострадание?» Света, чувствуя, как внутри поднимается волна, ответила: «Сострадание — не равно отсутствие границ». «Ух ты, какие слова ты выучила», — отрезала Алина и достала с полки кружку, как у себя дома.
Вечером свекровь набрала Илью в видео: «Сынок, не оставляй Алину в беде. На пару недель. Что тебе стоит?» Илья сказал в трубку то, что говорит всем: «Разберёмся». Потом сел напротив Светы и тихо: «Я понимаю тебя. Но правда две недели? Мы справимся. Я попрошу её вести себя потише. Она… она же всегда была для меня…» Света договорила за него: «Ближней. Да. Но я — жена. И у нас ребёнок». Он кивнул, и это кивок застрял между ними, как косточка от вишни, которую не проглотить и не достать прилично.
На следующий день Алина пришла с чемоданом. Не спрашивая. Синяя брелока щёлкнула, и чемодан с колёсиками протиснулся в узкий коридор, как будто у дома своё мнение. Света стояла на кухне с Ладой на руках. «Я предупреждала», — сказала она спокойно. «Я тоже — у меня нет выбора», — ответила Алина и прошла к балкону, за которым по-прежнему теснились коробки с её же супами. Илья, пришедший на шум, попытался освежить воздух шуткой: «Ну, у нас теперь будет логистика по-взрослому». Но никто не улыбнулся.
Первая ночь прошла на звуках чужого дыхания. Света просыпалась от шороха раскладушки и ловила себя на нелепой мысли: что если Лада привыкнет к шагам Алины, как к белому шуму, и потом без него не уснёт? На утро Алина уже вела эфир с балкона: «Вот так выглядит жизнь предпринимателя», — и камера на секунду ухватила Ладину люльку. Света подошла, закрыла занавеску. Алина раздражённо: «Ты что, стесняешься ребёнка?» — «Я стесняюсь твоих подписчиков».
Параллельно всплыл вопрос дачи. Нотариус назначил дату. Илья уговорил Свету поехать всем вместе «чтобы без сюрпризов». На встрече Алина выложила заранее подготовленный вариант: «Поровну — и право пользования в июне и сентябре за мной. И разрешение на хранение… инвентаря». Света посмотрела на слово «инвентарь» и представила веранду, заставленную коробками «супов». Произнесла: «Нет». Нотариус участливо подняла брови. Илья шепнул: «Давай не сейчас». Алина улыбнулась ровно так, как в детстве улыбаются перед тем, как толкнуть: «Ну тогда мои ветеринарные расходы по псу мамы минусуются из твоей доли». «При чём здесь собака?» — не выдержала Света. «При том, что справедливость любит облагораживать пространство», — произнесла Алина как лозунг. В итоге ничто не оформили: «перенесли до согласования». Домой возвращались молча.
Зимой Света пошла на работу на полставки: бухгалтерия без неё скучала, а ей нужна была другая плоскость разговора, где цифры слушают. Алина отреагировала с презрительной заботой: «Ты куда с грудничком? Кто будет с Ладой? Твой муж? Он и так слабо спит». Света спокойно: «Я договорилась с мамой, а Илья возьмёт два утра в неделю. Мы — родители, а не трио». «Ой, включила независимость», — хмыкнула Алина и вечером демонстративно принесла новые контейнеры «наготовлю вам ЗОЖ». Света тихо убрала их в шкаф.
И всё же однажды мать Светы не смогла — заболела. Илья оказался в командировке на один день «к клиенту с Тверской», и Свете пришлось позвать няню из района. Няня пришла тёплая, вязаная, с большой сумкой и ароматом пирожков. Лада заснула у неё на руках через десять минут. В этот момент из спальни, где временно обосновалась Алина, послышалось: «Это кто?» «Няня», — ответила Света. Алина вышла, как из-за кулис: «Ты без совета с нами взяла чужого человека к ребёнку? Ты совсем?» Света устало: «Я взяла помощницу. Потому что у тебя эфир, у меня отчёт, а у Лады — режим». «С Ильёй ты это обсуждала?» — «С Ильёй я обсуждаю наш график. С тобой — нет». «Ты делаешь вид, что меня нет», — прошипела Алина. «Я учусь», — ответила Света.
Скандал на этот раз заснял не эфир, а соседский чат. Алина написала туда: «Уважаемые, у некоторых жильцов посторонние люди ходят по подъезду к детям без пропусков, имейте в виду». Света увидела сообщение, когда возвращалась из магазина с молоком. В комментариях уже кипело. Сосед дядя Паша отписал: «Да это к Свете няня. Женщина приличная». Другая соседка спросила: «А кто посторонний — сестра, которая живёт без регистрации?» Алина не ответила. Света впервые не промолчала: «Уважаемые, если кому-то интересно, в нашей квартире гостит родственница без прописки, но с камерой. Камера пока в коробке». Смайлики, смешки, тишина.
Вечером Илья вернулся уставший и тонкокожий, как всегда после «клиента». Увидел чат, вздохнул: «Вы обе вышли на площадь. Зачем?» Света: «Потому что ты не выходишь в центр. Ты всё время в сторонке». Он опустил глаза. В этот момент Алина вошла в кухню с кипой бумажек: «Нужна подпись. И ещё — завтра ко мне придут ребята, мы здесь посидим часок, обсудим закупки. Я тихо». «Нет», — сказала Света, и это «нет» прозвучало так, что Лада во сне повернула голову. «Ты вообще на что рассчитываешь?» — вспыхнула Алина. «На дом», — ответила Света. «На мой дом», — подчеркнула та. Илья поднял ладонь: «Стоп. Сегодня без гостей». Алина остолбенела, потом усмехнулась: «И это ты говоришь? Ты?» И вышла, громко закрыв дверь спальни.
Наутро Алина собрала чемодан. «Я уйду сама, — сказала она, — чтобы не слышать ваших «нет». Но ключ я оставлю у себя. На всякий случай. Мы же семья». Света впервые позволила себе резкость: «Ключ — на стол». Они стояли в прихожей втроём; Лада в слинге сопела. Илья смотрел в пол. «Лёнь», — позвала Алина, тонким голосом, в котором было всё детство разом. Он поднял взгляд. «Скажи что-нибудь. Ты же не дашь меня выгнать?» Он посмотрел на Свету. На Алину. На стол. На синюю брелоку с рыбкой. И сказал самое нейтральное: «Давайте позже. Я отвезу тебя к маме». «Не надо», — отрезала Алина. Ключ она всё-таки положила — и хлопнула дверью.
Три дня после этого были почти мирными. Света ловила себя на облегчении: воздух стал прозрачнее, дом стал тише. Илья старался: готовил яичницу, менял подгузники без напоминаний, даже сам предложил пересчитать общие траты. Света слушала его цифры и думала: «Если бы не этот хрупкий мостик, я бы уже ушла». Но на четвёртый день позвонила свекровь: «Алина у меня, плачет. Сынок, она так плохо… Может, пусть пока у вас поживёт? У меня давление, я не потяну. На недельку». И тишина снова наполнилась липким воздухом.
Илья долго ходил по кухне. Света стояла у окна, Лада в кенгурушке тянула ручки к стеклу. Илья наконец остановился: «Ты знаешь, что я не умею выбирать между вами. Она без меня…» — «А мы?» — спросила Света. Он сжал губы. «Я обещал ей когда-то, что не оставлю». «Ты обещал это ребёнком. Сейчас ты взрослый, и у тебя новая семья». «Но она — тоже моя семья». «Да», — сказала Света и поняла, что дальше разговор кругами. Она достала из ящика тот самый брелок с рыбкой, положила его посередине стола. «Если он вернётся в её руку — я уйду». Он поднял глаза, испуганные и усталые: «Не ставь мне ультиматумы». «Это не ультиматум, — сказала Света, — это мера предосторожности».
День тянулся. Вечером раздался знакомый щелчок домофона — тот особенный, когда человек не ждёт приглашения. Илья дёрнулся. Света не пошла к трубке. Дверной замок повернулся изнутри: Илья заранее не успел снять ключ. Снаружи — Алина. Она вошла без чемодана, но с большим прозрачно-пластиковым контейнером в руках: «Я принесла вам супы на зиму. И…» — взгляд на стол, на брелок. — «Я заберу своё. Мне спокойнее, когда я могу зайти». Света почувствовала, как у неё сжимаются плечи. Илья стоял между ними, как человек, который задумался в дверном проёме — пройти или отступить.
Дальше всё происходило быстро. Света сказала: «Стой». Илья замер. Алина попыталась взять брелок; Света положила на него ладонь. «Снимай руку», — произнесла Алина. «Нет». Лада зашевелилась, пискнула, как маленькая птица. Свекровь позвонила — экран засветился «Мама». Илья протянул руку к телефону и не взял. В коридоре послышались шаги соседей — кто-то искал кошку. В этой плотной малой сцене нужно было одно слово, которое делает линии ясными.
Света впервые произносит его вслух, не внутрь. Она медленно убирает ладонь с брелка, поднимает взгляд на мужа и в настоящем времени, тихо, но так, что слова становятся стеной, говорит:
«Либо я, либо твоя сестра под этой крышей, — заявила Света мужу».
В комнате сразу становится слышно всё: как тикают часы, как шуршит плёнка на контейнере, как Лада сопит, как у Ильи стучит сердце — видно по шее. Алина улыбается — не победно, а упрямо: «Ну, выбирай». Илья делает шаг — не к кому-то, а из стороны в сторону, будто ищет пятно на паркете, где можно поставить ногу и не провалиться. Он открывает рот и закрывает. Света стоит и чувствует, что не дрожит — удивительно спокойно. Решения нет. Ничего не падает. Никто не хлопает дверью. Они втроём замерли на миллиметр от будущего. И пока оно не наступило, можно ещё что-то изменить — или окончательно испортить.
И это «пока» растягивается, как синяя резинка на брелоке, и вот-вот щёлкнет — только ещё не ясно, у кого в руках останется ключ.
Как мы усложняем жизнь черной смородине — и что смородине нужно для большого урожая, крупных сладких ягод. 3 ленивых дела: наш простой метод