Когда Наташа увидела, как Илья подносит к губам кружку с остывшим кофе, в глазах у него была та самая усталость, от которой хочется закрыть дверь на все щеколды. Уже десяток дней подряд вечерами к ним «на минутку» забегали Кирилл с Алёной — младшие приятели по двору, почти как родня: Илья с Кириллом росли на одной площадке, их мамы до сих пор ходят друг к другу без звонка, а осенью вся многоэтажка гуляла на их свадьбе. «Свои», — говорила Тамара Сергеевна, мама Ильи.
Наташа работала бухгалтером на удалёнке и жила расписанием: отчёты — в понедельник, квартал — в среду, закупки — по пятницам. Её порядок держался на мелочах: списки на холодильнике, полотенца по швам. Илья — инженер-наладчик: приходит вовремя и уходит, только когда всё работает.
У Кирилла и Алёны был другой ритм: «легче решить завтра», «давай на скорости», «мы же свои». Они приходили и с порога оставляли кроссовки посреди коридора, куртки — на спинке стула, а руки — к чайнику. Алёна щурилась: — Наташ, а у тебя тот джем остался? С апельсином. Прям кусочек тепла. Мы всё забываем купить.
Первые недели Наташа даже умилялась — молодые, не наладили быт. Тем более Кирилл уверял: — Мы скоро съедем в квартиру побольше, всё это временно, Наташ, честно. Илья подмигивал жене: ничего, переживём. Весело. Весёлость, правда, быстро обрела другой звук: громкий смех в половине двенадцатого, чавканье чипсами на диване, открытые окна в ноябре — «проветрить» — и ворох посуды «мы потом помоем».
В середине ноября случился эпизод, который Наташа отметила про себя жирной ручкой. В воскресенье утром она планировала разложить по коробкам документы для налоговой — сроки поджимали. Кирилл написал: «Нат, курьер привезёт мне гитару, можно на ваш адрес? Я в районе весь день, заберу по пути». Наташа механически ответила «хорошо», и зря. Курьер приехал в одиннадцать, второй — в двенадцать: ещё мешочек струн; третий — к трём: чехол. Коробки громоздились в прихожей, а Кирилл всё «заберу по пути». Забрал поздно вечером, когда Наташа уже спотыкалась о них.
На следующей неделе Алёна «на минутку» попросила стиральный порошок: — У нас кончился, а я белые простыни никак. Наташ, дай чуть-чуть, а? — Илья вынес с полки новую пачку, не мелочился. Через два дня Наташа обнаружила, что половины порошка нет, а в ванной кто-то оставил мокрый комок чужих волос, намятый на бортик их бежевого коврика. Смущение от того, что кто-то стирал у них в отсутствие, слиплось с раздражением. Она выписала в голове: «Раз — курьеры. Два — стирка без спроса».
— Ребят, так нельзя, — осторожно сказала она вечером. — Предупреждайте хотя бы.
— Пф, да, — отмахнулась Алёна. — Мы же свои, Наташ. Не чужие.
Илья ушёл в работу: на объекте запускали линию, и он седьмой день подряд приходил к полуночи, с металлическим запахом на руках. Он слышал обрывки Наташиных рассказов, кивал, обнимал: мол, потерпи, всё устаканится. Сам он терпеливо улыбался Кириллу, когда тот в очередной раз просил шуруповёрт «на вечер» и возвращал через неделю, да ещё и с чужой битой. — Извини, брат, затерялось у ребят, — шептал Кирилл, как будто подарил не инструмент, а секрет.
Декабрь принёс новый формат «гостей». По пятницам Кирилл с Алёной стали приходить «на сериальчик». Приносили два одноразовых стаканчика кофе и пакет печенья «чтобы не напрягать». Остальное — пледы, чай, мандарины — было из дома Наташи и Ильи. К одиннадцати они бодро листали пульт, и на Наташино: — Ребят, нам рано вставать, — слышали: — Мы тихо-тихо. Как котики.
Котиков в ту ночь они имитировали до половины второго, пока соседка Зоя Ивановна не позвонила и не сказала, касаясь косяка узловатыми пальцами: — Детки, я стара, мне бы поспать. У вас прямо как в клубе.
Наташа покраснела, извинилась и закрыла дверь. Внутри было липко от ощущения, будто тебя выставили на показ, пока ты в халате.
И всё же договориться они попытались. Сели раз за стол — привычный серый, со следами от кружек — и проговорили правила: предупреждать за час, не приводить «плюс один» без спроса, возвращать вещи в срок. Кирилл охотно кивал: — Ей-богу, базовый этикет. Мы же не звери. Алёна гладила столешницу: — У вас дом такой тёплый. У нас так не получается. В тот вечер Наташа даже сварила глинтвейн и поверила: ну всё, настроились.
Через неделю «базовый этикет» получил странное продолжение. В общий чат дома «Наш подъезд №3» кто-то выложил объявление: «Сегодня квартирник, вход свободный, тёплый чай, носочки по желанию», и адрес — их. Под фотографией жёлтого торшера прибавлялись сердечки. Наташа позвонила Илье, голос дрожал: — Это шутка? — Он успел только выдохнуть: — Я на вызове, буду к восьми, не открывай никому, — когда в дверь позвонили первые «гости». Три студента с гитарой, смущённые и сияющие. Наташа покраснела, объяснила, что это ошибка, и закрыла дверь.
Илья пришёл к восьми, усталый, но твёрдый, проверил замок и коротко сказал: — Хватит. — С этого «хватит» началась новая глава: ровные и спокойные Наташа с Ильёй решили фиксировать всё письменно — не для суда, а для себя, чтобы не сомневаться и не гасить себя в «ну люди не со зла». На холодильнике появился лист с зелёными строками: «15 декабря — порошок. 20 декабря — квартирник в чате. 23 декабря — задержались до часу». Рядом висел ещё один — список покупок. Кирилл, заметив записи, хмыкнул: — Ух, аудит.
Через пару дней позвонила Лера, сестра Ильи. Голос был мягкий: — Братик, а чего ты на Алёну взъелся? Она жалуется, что вы её выставили дурой из-за поста. Она же просто хотела порадовать людей. В наше время так не хватает тепла. Я её поддерживаю.
Илья устало ответил: — Лер, мне хватает тепла от мысли, что завтра на завод в шесть. Давай без морали. — И положил трубку. Потом долго сидел на стуле, упершись локтями в колени. В его позе было то самое сомнение: а вдруг они правда слишком жёсткие? А вдруг надо ещё раз объяснить? Наташа видела, как он тонет в этом «а вдруг». Она подошла, положила ладонь ему на затылок и сказала: — Мы не обязаны быть бесконечными.
В канун Нового года Кирилл принёс коробку мандаринов и просиял: — Без вас не было бы уюта в нашем подъезде. Вы — якорь. Можно у вас оставить пару пакетов на ночь? Утром заберём, мы к двенадцати на ёлку. Пакетов оказалось семь, и утром их, конечно, никто не забрал: Кирилл «задержался на корпоративе», а Алёна «проснулась с мигренью». Наташа, поджимая губы, протискивалась между пакетами с логотипами маркетплейса, как между чемоданами в тамбуре, и чувствовала, как её кухня стала проходным двором.
Она написала Алёне: «Заберите, пожалуйста, до шести». Ответ пришёл в пять пятьдесят девять: «Мы уже у лифта!» У лифта их не было. Пакеты увезли в семь пятнадцать. В девять сорок пять в общий чат прилетело: «Ребята, всем спасибо за доброту в этом году! Пусть в следующем будет ещё больше взаимопомощи!» Автор — Кирилл.
Наташа прочла, усмехнулась и выключила телефон экраном вниз.
Она ещё не знала, что Новый год начнётся с просьбы такой странной, что даже у неё, терпеливой и аккуратной, дрогнет голос.
А пока она сложила документы в папку, поправила нитку на подушке и, глядя на снежную улицу, повторила себе как таблицу: «Мы не обязаны быть бесконечными».
Первого января Наташа встала раньше всех. Дом стоял в ватной тишине: только холодильник потрескивал, и ёлочные лампочки мигали, забытые с вечера. Она поставила кофе, открыла блокнот и переписала с зелёного листа на холодильнике весь список «эпизодов». Новая строка получилась сама собой: «1 января — просьба странная». Вчера поздно вечером Алёна прислала голосовое: «Наташ, ты не поверишь, мне очень нужно завтра часик твоя кухня, фон там шикарный, я вебинар запущу — про осознанное утро. Ты же всё равно дома? Я чисто посижу тихонько». Наташа прослушала три раза. Она видела перед глазами свою чистую плиту, сушилку с белыми тарелками и Алёну, которая ставит на стол кольцевую лампу, перебирает волосы и говорит в камеру «милые мои». Илья спал, уставший как после вахты, и Наташа не стала будить. Написала: «Давай через неделю. Сегодня — семья».
В ответ — длинные точки набора и «ты меня поставила в неудобное положение». Сочетание слов было таким взрослым, почти официальным, что Наташу передёрнуло.
— Я буду плохой в любой конфигурации, — сказала она утром зеркалу. — Так хоть честной.
Праздник, как всегда, растянулся на будни. На третий день Кирилл позвонил уже Илье: — Брат, выручай, машину твою на пару часиков? Я тётю с вокзала заберу, своих всех развезу — и назад. Бензин залью, слово. Илья, на ходу застёгивая куртку, взглянул на жену. Та чуть заметно качнула головой: не надо. Но Илья видел в этом жесте не запрет, а усталость, и решил быть великодушным. Ключи щёлкнули в руке Кирилла, как монеты.
Машину вернули вечером. Бак горел контрольной лампочкой, в бардачке лежала квитанция со штампом «Административный штраф»: въезд под знак на соседней улице. — Не заметил, прости, камеры наставили, — виновато улыбался Кирилл. — Я тебе переведу, честно-честно. Илья молча кивнул. Перевода не было ни завтра, ни через неделю. На двенадцатый день Илья взял квитанцию, положил её на стол и посмотрел на Наташу: — Я сам заплачу. Меня бесит не штраф. Меня бесит, что я сам себя загнал.
На работе тем временем у Наташи начался отчётный вал. Руководитель, добродушный Борис Львович, звонил без давления, по-доброму, но каждый раз попадал в момент, когда у них дома звонили ещё в две двери: домофон и входная. Доставка «на Кирилла». Однажды в обед у неё завис ноутбук от постоянных «динь», она отключила звук, перезагрузила, вернулась — и увидела в чате бухгалтерии саркастическую реплику коллеги Кости: «Борис Львович, вы Наташу не отвлекайте, у неё, похоже, пункт выдачи». Наташа укусила губу. Вечером, собираясь с силами, написала Кириллу: «Пожалуйста, не указывай наш адрес для своих заказов. У меня работа». Пришёл ответ: «Прости, уже привычка. Исправлюсь». На следующий день курьер снова привёз пакет «на К.» — старый шаблон в приложении. Привычка — как рельсы, по которым всё скатывается в одно и то же место.
Алёна же, расстроенная отказом с «осознанным утром», решила зайти «просто посидеть». Она пришла после пяти, когда Илья ушёл на смену, и Наташа готовила ужин. — У тебя так пахнет луком, — сказала Алёна, усаживаясь с ногами на диван, — это то самое детство. Можно я сторис сниму? — И, не дожидаясь согласия, уже держала телефон над кастрюлей. Наташу резанула мысль: она — не фон. Она — человек с усталостью, планами и правом на свои стены. Её голос прозвучал жёстко: — Нет, нельзя. — Алёна надулось: — Ой, да что тебе, убудет? Я тебя даже отмечу. Это ж реклама. — Наташа сняла кастрюлю с огня и сказала: — Убыло уже. Терпения. И желания делить свою кухню с твоей лентой.
Эпизоды множились как крошки под столом. В субботу вечером на площадке появился внезапный «вечер обмена вещами». На коврике у их дверей лежали свитера, книги, две миски без пары и табличка «Даром, забирайте, тёплые вещи нуждающимся». Наташа узнала почерк Алёны — крупный, с завитушками. Зоя Ивановна выглянула из-за двери в халате: — Это что за базар? — Кирилл вышел из лифта, обнял Зою Ивановну за плечи и победно сказал: — Это забота, Зоенька! Мы культурку развиваем. — Наташа постояла, впитывая из воздуха эту победную интонацию: мы делаем добро, значит, нам можно всё.
— Уберите, пожалуйста, с моего коврика, — сказала она, и голос дрожал не от злости, а от обиды. — Я не против заботы, я против мусора у двери.
— Мусор? — обиделась Алёна. — Это тёплые вещи! Люди счастливы!
— Уберите, — повторила Наташа, и Зоя Ивановна замахала рукой: — Уберите, дети, правда. Мне внук придёт, споткнётся ещё.
Вечером Илья вернулся и, разувшись, выдохнул: — Чувствую себя охранником в музее собственного дома. «Руками не трогать, в шкаф не заглядывать, фото без вспышки». — Он попытался пошутить, но вышло глухо. — Давай сделаем последнюю попытку договориться, — предложила Наташа. — Формально. Как на работе.
Они позвали Кирилла и Алёну на разговор. Пришли и ещё — Тамара Сергеевна, сама напросилась: «Я ещё помогу словами, я умею». И Лера, сестра Ильи, пришла «поддержать баланс». Наташа заранее напечатала на принтере лист «Правила гостевания»: предупреждать за сутки, не указывать адрес для доставок, не просить машину, поддерживать тишину после десяти, компенсировать расходники, если берёшь. Под каждым пунктом — пустая строка для подписи. Не как контракт, а как отметка: услышано.
— Мы что, дети? — фыркнула Лера, заворачивая лист в трубочку. — Какие подписи? Это же семья.
— Семья — это когда никто не промакивает чужой коврик мокрыми носками, — тихо сказала Наташа. — Мы правда устали.
Тамара Сергеевна, сложив руки на коленях, начала привычное: — Ну-ну, молодёжь, чего вы. Надо просто говорить, мягко — и всё. Алёночка у нас девочка впечатлительная, её ранить легко. Вы её не ругайте. Вы скажите: «солнышко, предупреждай». И всё уладится.
— Я и говорю, — терпеливо ответила Наташа. — Но вас это не доходит.
Илья взял лист, подчеркнул «не указывать адрес для доставок» и, глядя на Кирилла, сказал: — Это принципиально. У меня жена работает дома. Мне надо, чтобы у нас дома было домом.
Кирилл вздохнул: — Да понял я… Просто вы такие правильные. Мы с Алёной по-другому живём. — Он подписал лист первый, размашисто. Алёна поставила рядом сердечко. Тамара Сергеевна всплеснула: — Ну вот! И всё миром!
Неделя прошла тише. Алёна в чате веточки ёлки присылала, Кирилл пару раз действительно предупредил заранее, что «забегу на десять минут». Наташа ловила себя на осторожной надежде: может, и правда хватит листа с подписью? Она даже позвала подругу Марину на чай — ту самую, что когда-то посоветовала «вести реестр». Марина вела свой бизнес — крошечную студию штор — и была человеком правил. — Ты хорошая, — сказала она, отодвигая кружку. — Но хватит быть хорошей до дыр. Если придётся — прекращай. Не спасай ситуацию ценой себя.
А потом грянула «встреча клуба». В один из вечеров Наташа вышла в магазин за молоком и хлебом и увидела у подъезда группу ребят — пятеро — с термосами и холщовыми сумками. На табличке возле домофона висел лист: «Собрание инициативной группы двора. Тема: совместные закупки. ВХОД ЧЕРЕЗ 54, 3 этаж, левая дверь — уют, чай, пледы». Там был их номер квартиры. Наташа постояла, как облитая холодной водой. Она сорвала лист и в тот же момент услышала звонок телефона — Лера: — Наташ, ты чего, это полезно же людям. Кирилл рассказал, ты опять «против общих дел». Ну нельзя быть такой… индивидуалисткой. Надо мягче.
— Мягче — это когда мимо меня не ходят колоннами, — сказала Наташа и сама удивилась, как твёрдо это прозвучало. — Лер, у нас нет «собрания». У нас дом.
Она поднялась домой и застала там Алёну, которая развесила на спинке стульев пледы, поставила на стол три кружки и выкладывала на тарелку имбирное печенье. — Я всё по правилам, — сказала Алёна напористо. — Я предупредила. Вот, тебе скинула в полдень сообщение. — Наташа подняла телефон: один пропущенный чат от Алёны «посмотрим фильм?», без слова «собрание». — Ты подменяешь смыслы, — устало произнесла она. — «Фильм» и «собрание» — разные вещи. И «три человека» и «семь» — тоже.
— Но… — начала Алёна, и вошёл Илья. Он посмотрел на стол, на чужие термосы и на мечущуюся по кухне свою же собственную раздражённость — и тихо, но жёстко сказал: — Сегодня никакого клуба здесь не будет. Всё, что вы запланировали, переносите к себе. Или в кофейню. Нам для жизни нужна эта комната. Нам — не группе.
Алёна вспыхнула: — Ты хамишь. Я записываю. — Она подняла телефон, тыча им, как флажком. Кирилл вошёл следом, потёр затылок: — Ладно, девочки, не накаляем. Разойдемся. — Он забрал термосы, пледы и повёл Алёну к двери. У порога она обернулась, глаза мокрые — не то от обиды, не то от злости: — Вы неблагодарные. Мы же вас в люди выводим, а вы… — и дверь хлопнула.
В ту ночь Наташа долго не могла уснуть. Она боялась, что они перегнули, что опять будут звонки от Леры, что Тамара Сергеевна накинет ей «ты ж девочка разумная». Она боялась, что их доброту окончательно запишут в свинцовый грех. И всё же внутри было странное облегчение: они отстояли вечер.
Наутро в подъезде появился новый лист. «Ищем пространство для встреч инициативной группы. Варианты: библиотека, ДК, квартира друзей. Отзовитесь в личку». Подписано: Алёна. Внизу — лайк от Леры. Под листом маркером кто-то приписал: «Ещё есть крыша дома, там ветер доступный». Почерк Зои Ивановны.
Казалось бы, ситуация развязалась… но нет. Через пару дней Кирилл снова принёс пакеты — «на часок». Наташа не выдержала и сказала: — Я их верну курьеру, если они будут мешать. — Кирилл поднял руки: — Не надо угроз, Наташ. Ты же не такая. — Он говорил этим голосом, от которого у Наташи включалась вина, как сигнализация: «ты же не такая».
— Я теперь такая, — ответила она. — Которой не ставят мешки по колено.
Илья тем временем на работе стал грубеть — не людям, а себе. Коллега Серёга на курилке сказал: — Ты как вертолёт без топлива — шуму много, толку мало. Дом грызёт? Возьми отпуск. — Илья усмехнулся: — От кого? — От человечества, — философски сказал Серёга. — А ты всё — «мы же свои».
В конце января Тамара Сергеевна позвала всех к себе на пельмени: «Соберёмся миром, я люблю, когда дом дышит». За столом, где пахло лавровым листом и перцем, разговор снова повернул на «обиды». Тамара аккуратно, мягко, но настойчиво подвела: — Наташа, ты девочка умная, тебе не трудно немножко уступить? Алёночка — тонкая душевная организация.
— А у меня какая? — спросила Наташа и сама удивилась, как спокойно у неё выходит задавать прямые вопросы. — И кто за меня уступит?
Лера, ковыряя вилкой салат, бросила: — Ты просто не умеешь радоваться людям.
— Я умею радоваться тишине, — сказал Илья. — И свободе закрыть дверь.
Кирилл поднял бокал: — Ну что вы, давайте без драм. Мы все учимся. Я признателен, что вы нас терпели. Мы дальше сами. — Он говорил красиво. Только на следующий день в их дверь снова позвонил курьер с коробкой «на К.». В приложении у Кирилла адрес так и остался их. Системность в мелочах — это тоже черта.
К февралю у Наташи появилась новая привычка: по вечерам она сдвигала стол на полметра от стены, чтобы не видеть из кухни прихожую — там чаще всего громоздились «чужие временности». Она отгораживалась от этих коробок как от стыда. И всё чаще думала: «Не про это я мечтала, когда говорила «да»». И про Илью думала — он как будто стал тоньше, прозрачней; будто его доброта истончалась от постоянного трения о чужую бесцеремонность.
В один из вечеров, возвращаясь с работы, Илья встретил на лестничной площадке троих ребят с гитарами. — Куда? — устало спросил он. — К Кириллу, — сказали те. — Нам сказали, что у вас звук лучше.
— У нас тишина лучше, — ответил Илья. — И сегодня она останется с нами.
Он прошёл мимо, и ребята переглянулись, один пожав плечами, нажал кнопку звонка… не в ту дверь. К Зое Ивановне. Та открыла и так посмотрела, что они сняли шапки на автомате. «Куда по душам?» — спросила, и ребята, как-то сразу повзрослев, пробормотали: «Ошиблись» и ушли. Илья поймал себя на улыбке. Значит, не всё потеряно.
А в конце февраля случилось то, что Наташа назвала бы «провокацией с афишей». В общем чате по дому появилось объявление о благотворительном ярмарочном столе «в поддержку приюта». Место — двор, время — суббота, и жирной строкой: «Тёплый чай и домашняя выпечка у Наташи и Ильи, 3 этаж, лево». Фото — их самовар, который Илья доставал раз в год. Подпись: Алёна. Лайки: Лера, ещё двое из подъезда, которых Наташа знала лишь в лицо. Комментарий: «Вы золото!» — от Тамары Сергеевны.
Наташа перечитала дважды. Самовар стоял у них в кладовке, и ключ от кладовки был у них двоих. Что это было? Неосторожность? Давление? Или уже привычное «мы вами распоряжаемся»? Она написала: «Уберите упоминание нашей квартиры. Без согласия — никак». Алёна ответила быстро: «Ой, не дуйся. Мы же для общего дела. Ты испечь не успеешь — я сама куплю пряники, просто надо точку тепла обозначить. Людям важны такие «домашние» маркеры».
Наташа долго смотрела на слово «маркер». Её дом был для Алёны — маркер. Точка на схеме. А для неё — жизнь. Она закрыла телефон и сказала Илье: — Я не буду печь. И чай им не налью.
Илья кивнул: — И правильно.
Но в субботу утром в их дверь постучали первые «гости ярмарки» — двое подростков с баночкой для пожертвований. — Мы чай, — сказали они. — Нам сказали, у вас наливают.
Наташа вдохнула и, прежде чем что-то ответить, услышала с площадки знакомый голос Алёны: — Тут! Сюда, мои хорошие! — и утянула ребят вниз, смеясь, будто ни при чём. Она уже заняла лавочку у подъезда, поставила термос и выставила тарелку печенья. На бумажной табличке обвела сердечки.
— Умная, — выдохнул Илья с облегчением. — Переключила. — И всё же Наташа знала: это не уступка, это манёвр. И за манёвром будет следующий.
Он и случился — мелкий, но точный. В воскресенье вечером Илья нашёл в замочной скважине их двери чужую скрепку, согнутую в U-образную «сигарету». Скрепка была вмазана глубоко, как если бы кто-то пытался пошевелить язычок замка. Илья аккуратно достал её пинцетом. — Кто-то балуется, — сказал он, и у Наташи похолодело под ложечкой. Она вспомнила, как Алёна однажды сказала: «Неужели так сложно оставить ключик? Мы курьера дождёмся». И как Наташа ответила «нет». Скрепка вдруг стала словом «обида» в металле.
Илья позвонил управляющему, попросил поменять личинку. Управляющий приедет только завтра. А вечером на лестнице было тихо, и эта тишина звенела как струна перед первым ударом.
Наташа легла, не снимая халат, и долго глядела в потолок. «Мы не обязаны быть бесконечными», — повторила она, слушая, как где-то рядом шуршит лифт. Она знала: третья часть их истории уже идёт к ним по шахте — с остановками на каждом этаже, но неумолимо. И когда лифт откроется, придётся говорить так, чтобы услышали не только те, кто «свои».
Утром пришёл мастер из управляющей компании, взял в руки личинку замка как врача термометр и хмыкнул: — Ковыряли. Не на силу, а так… пощупать. — Поменял, вытер ладонью стружку с пола. — Если что, камеру поставьте, сейчас это как домофон — у каждого. — Наташа кивнула и подумала: камера нужна не для «если что», а для «когда в следующий раз».
День шёл тихо, как будто дом устал от чужого дыхания. Илья ушёл на смену к полудню; Наташа открыла ноутбук и ушла в отчёты, цепляясь за цифры как за перила. В чате подъезда на секунду стало пусто. Даже Алёна не постила очередные «добрые новости двора». В тишине Наташа услышала собственные мысли: «Мы всё время объясняемся. Мы всё время оправдываемся за своё «нет». Это же дом, не общественная приёмная». Она записала на зелёном листке аккуратные буквы: «Не объяснять очевидное. Не сдавать пространство». Это были не правила — мантры.
Ближе к вечеру тишина вдруг лопнула. На экране всплыло новое сообщение в общем чате: «ВНИМАНИЕ! Сегодня срочно собираем тёплые пакеты для бездомных котиков из подвала (помните нашего рыжего?). Станция сбора — у Наташи и Ильи, 3 этаж, лев. Приносите корм, миски, старые полотенца. Чай горячий будет, мы всех обнимем ❤️». Автор — Алёна. В комментариях — «ох вы молодцы», «буду через двадцать», «у меня есть плед». Тамара Сергеевна поставила лайк и подписала: «Детки, горжусь вами». У Леры — длинный смайлик с ладошками.
Наташа почувствовала как будто кто-то распахнул окно на морозе. Она позвонила Илье. — Видел? — спросила. — Уже еду, — сказал он. — Держись.
Первые «добровольцы» пришли через десять минут: девушка с коробкой корма и мужчина в спортивной куртке с полными пакетами. Наташа открыла на цепочке, как в детстве у бабушки — привычное движение, когда не уверена. — Простите, — сказала она, — сбора у нас не будет. Мы не согласовывали. Давайте перенесём к подъезду или в ДК. — Девушка смутилась: — В чате же… — Мужчина пожал плечами: — Да мне без разницы, где поставить. — И уже наклоняется, чтобы протиснуть пакет под цепочку.
На площадке появились Алёна и Кирилл, сияющие, как на открытии кофейни. — Наташ, ну ты чего, — протянула Алёна заговорщицки. — Это так по-доброму. Мы же быстро.
— Не будет у нас, — повторила Наташа. — Во дворе — пожалуйста. Здесь — нет.
— Брат, да не руби, — ухмыльнулся Кирилл Илье, когда тот поднялся по лестнице. — Люди уже идут. Ты посмотри, какая энергия! — Илья стоял спокойно, но в плечах была та густая неподвижность, когда человек держит линию на карте: — Убираем отсюда все пакеты. Мы не пункт. Мы дом.
Слова растекались по ступеням, подступали свидетели. Зоя Ивановна приоткрыла дверь — на голове у неё тёплая сетка: — Ой, что у вас снова? — Лера подбежала со второго пролёта: — Так нельзя, вы маетесь гордыней! Люди с добром, а вы… — Тамара Сергеевна уже дышала тяжело, прислонилась к перилам: — Детки, не ссорьтесь, праздник души же…
Алёна достала телефон, включила прямой эфир: — Друзья, у нас тут маленький конфликт, — сказала сладко, — но мы решим. — Камера скользнула по Наташе, зацепила Илью. Наташа закрыла дверь, оставив щель на цепочке, и впервые за все месяцы позволила себе не объяснять. Илья вышел на площадку, взял у мужчины пакеты и поставил их на коврик напротив, к Зое Ивановне, та отшатнулась: — Мне не надо! — Он отнёс пакеты вниз, на лавочку у подъезда и громко сказал: — Сбор там. Здесь — живут.
— Ты зверь, — прошептала Алёна, убирая телефон. — На камере ты плохой. — Кирилл хмыкнул: — Пиар не удался. Ладно, давайте вниз. — И, поморщившись, как от кости в рыбе, спустился. За ним потянулись «добровольцы». Лера смотрела на Наташу так, будто та испортила салют. Тамара Сергеевна твердила: «Не ругайтесь, не ругайтесь», — и всё время оглядывалась, не видит ли кто её сына в роли «сурового».
На улице закрутилось своё — чай на лавочке, разговоры, лайки в чате. Наверху стало тихо, как после далёкого поезда. Наташа опустилась на табурет и вдруг заплакала беззвучно — не от жалости к котикам, а от того, что ей снова пришлось быть крепче, чем хочется.
Илья сел рядом, положил голову ей на плечо. — Мы сделали правильно, — сказал он не то ей, не то самому себе. — Я больше не мог. — Они посидели так ещё минуту, дыша в одном ритме, как перед прыжком.
Казалось, на этом можно было поставить точку — «вот он, отпор», — но система всегда ищет новый вход. Через час дверь снова зазвонила. На пороге — курьер с двумя большими коробками пиццы. — Оплата наличными, — сказал он, глядя в накладную. Адрес — их, имя — Илья. — Мы ничего не заказывали, — ответил Илья. — Тогда мне в чате написали «позвонить Илье». — У курьера был тот усталый взгляд, как у самого Ильи — «мне бы отдать и бежать дальше».
Сзади послышался шёпот Алёны в телефоне: — Да поставьте просто у них, они хорошие, они поймут. — И Кириллов лайк под этим шёпотом. Наташа глубоко вдохнула, подняла взгляд и сказала отчётливо: — Мы не принимаем. Отказываемся. — Курьер вздохнул, кивнул и повернулся. На площадке встретился взглядом с Зоей Ивановной. Та покосилась и сказала в пространство: — Пиццы — хорошо, а уважение — лучше. — Курьер усмехнулся: — Не впервой, — и ушёл.
Вечером Tamara Сергеевна написала в общий чат длинный пост о «важности доброты» и «недопустимости сухости сердца». Лера лайкнула и добавила: «Некоторые у нас, не будем показывать пальцем, забыли, что живут в обществе». Марина прислала Наташе сообщение в личку: «Горжусь. Не в смысле «победила», а в смысле «сохранила себя»». Серёга с завода написал Илье: «Вертолёт заглушили? Молодец. А то уж думал, сядешь на хвост».
К ночи у Наташи отлегло ровно настолько, чтобы встать и начать готовить ужин для двоих. Она достала из духовки картошку, отколола корочку, оглянулась на пустую комнату — без пледов, без чужих термосов — и поймала почти забытое ощущение: своё. В этот момент из прихожей пришёл звяк ключей — Тамара Сергеевна открыла своим запасным, который остался у неё ещё «с тех времён». Она вошла, сняла сапоги и сказала виновато: — Я только чай. Мне страшно, что вы поссорились со всеми. Я за родню переживаю. Дай я поставлю самовар, он у тебя как солнышко.
Илья поднялся, пошёл к матери и мягко, но чётко попросил: — Мам, давай договоримся: прежде чем заходить, звони. Ключ — это доверие, не пропуск. — Тамара обиделась глазами, но кивнула: — Ладно, ладно… Я просто хотела… — И замолчала. Вслед за ней, как странная тень, тут же пришла Лера — «случайно была рядом». С порога бросила: — Я всё поняла: вы эгоисты. Алёна с Кириллом сейчас там людей кормят, а вы тут… картошку. — Она села на край стула демонстративно.
Наташа накрывала на стол молча. Внутри у неё уже не было той дрожи, что раньше. Была только усталость и стеклянная решимость. Она положила две тарелки — себе и Илье. Третью — подвинула Tamare Сергеевне. На Лерину взгляд с вызовом ответила пустым местом. И тогда, не повышая голоса, произнесла то, что копилось все эти месяцы, и что звучало как решение, а не как злость:
— Гостям много не накладывай, они уже все нервы вытрепали, — сказала Наташа мужу.
Тамара Сергеевна ахнула: — Наташ, как ты можешь! — Лера вспыхнула: — Так и запишем: «жадная». — Илья взял вилку, посмотрел на Наташу, потом на мать и сестру — и сказал: — Мы не жадные. Мы бережливые — к себе. Мы устали жить открытым буфетом.
Пауза повисла, как лампочка без абажура. Тамара опустила глаза, Лера стукнула ногой по полу, как подросток. — Я это всем расскажу, — процедила. — Пусть знают, как вы людей.
— Расскажи, — спокойно ответила Наташа. — Только не забудь добавить: мы попросили заранее не приводить никого и не устраивать пункт выдачи. Не забудь про пакетики у двери. Не забудь про штраф. Про ключ — тоже.
Лера посмотрела на неё, как на чужую, встала, накинула куртку и, хлопнув дверью, ушла. Тамара Сергеевна посидела ещё минуту, грея ладони о кружку, потом встала и тихо сказала: — Я внуков хотела. Чтобы шум был хороший. — И по-стариковски усмехнулась: — Но пока имеем какой есть. — Ушла, прикрыв за собой аккуратно, без хлопка.
Ужин съели почти молча. И это молчание было не как наказание, а как отдых. Илья потом долго мыл посуду, Наташа вытирала тарелки и ставила их в шкаф — как расставляла по местам кусочки жизни. Телефон в это время пиликал: в чате вспыхнул спор. Кто-то писал, что «Наташа с Ильёй правы: дом — это дом». Кто-то — что «жить в социуме — значит делиться». Кирилл запустил опрос «Куда перенести встречи инициативной группы?». Алёна добавила сторис с подписью «когда тебя не понимают, будь светом», кадров на ней — улыбается на фоне лавочки и термоса. Под ней — сердечки. Под опросом — галочки. У Наташи дрогнули пальцы от усталости, но злости уже не было.
Поздно ночью снова звякнул домофон. Они переглянулись. — Не открывай, — сказал Илья. — Кто бы ни был. — Наташа подошла к трубке, сняла её и молча слушала шипение линии. С другой стороны кто-то молчал тоже: возможно, ошиблись кнопкой; возможно, не решились. Где-то снизу лёгко отменили чей-то «звон», как отменяют обещания, данные «на скорости».
Она положила трубку, подошла к окну. Во дворе на лавочке ещё горел чей-то фонарик —, наверное, Алёна с Кириллом допивали чай. В тёмном стекле Наташа видела своё отражение и Ильино — рядом, плечом к плечу. Они стояли и смотрели вниз.
Конфликт не закончился. Он просто занял своё место — как шкаф, который переставили из комнаты в коридор. Он мешает, но теперь это их коридор. И завтра — а уже почти завтра, стрелки сочатся к утру — кто-то снова напишет в чат, кто-то опять позвонит, кто-то, возможно, попросит «на минутку». Илья тихо спрашивает сейчас: — Спать? — Наташа кивает: — Спать. — Но сон не идёт сразу. И на этой тонкой границе между ночным воздухом и обещанием утра они оба молчат и слушают: лифт снова шуршит, кто-то проезжает на велосипеде по двору, на кухне остывает чайник.
И никакой точки нет — только многоточие в свете лампы под потолком, и мягкое «пока нет» на кончике языка.
Маму не выбирают