В субботу утром Вера собиралась к матери. Не сказать, что с радостью — скорее по привычке и долгу. Раз в месяц, как к врачу. Необходимо, но приятного мало.
Сын Артём сидел за компьютером, играл в какую-то стрелялку. Четырнадцать лет — возраст, когда общение с бабушкой не входит в список приоритетов.
— Артём, может, со мной поедешь? — предложила Вера, застёгивая куртку.
— Мам, ну зачем? Она всё равно будет на меня ворчать. Что худой, что бледный, что в телефоне сидишь. Лучше я дома посижу.
Вера не стала настаивать. Понимала сына. Раиса Петровна умела создать напряжённую атмосферу даже из ничего. А уж внука она критиковала с особым энтузиазмом.
— Хорошо, останься. Только не забудь поесть нормально. В холодильнике суп есть.
— Окей, мам. Передавай бабушке привет.
Дорога до маминого района занимала полчаса на машине. Вера ехала и думала о предстоящих двух часах в родительской квартире. Стандартный набор: жалобы на здоровье, претензии к дочери, сравнения с другими детьми, которые «нормально к матерям относятся».
Эти визиты вымотали её больше, чем работа. Вера трудилась менеджером в обувной компании, привыкла к стрессу и конфликтам. Но два часа с собственной матерью оставляли ощущение выжатого лимона.
Раиса Петровна жила в хрущёвке на третьем этаже. Квартира двухкомнатная, одна комната превращена в склад ненужных вещей. Мать была тем человеком, который не выбрасывает ничего — вдруг пригодится.
— О, явилась наконец! — встретила её мать с порога. — Месяц тебя не было. Думала, забыла дорогу.
— Привет, мам. Три недели прошло, не месяц.
— А какая разница? Хорошо, что хоть живая.
Вера прошла в прихожую, сняла куртку. Квартира пахла лекарствами и застоявшимся воздухом. Окна мать открывала редко — боялась сквозняков.
— Как самочувствие? — спросила Вера, проходя на кухню.
— Какое может быть самочувствие в мои годы? Суставы болят, спина не разгибается, таблетки не помогают. Врачи говорят одно, а толку никакого.
Это была привычная песня.
Раиса Петровна болела профессионально — с удовольствием и смакованием. В её арсенале было несколько хронических диагнозов, которые она муссировала годами.
Вера поставила чайник, достала из сумки пирожные — мать любила сладкое, хотя ей это противопоказано.
— Врач новый попался на участке, — продолжала Раиса Петровна. — Молодой, энергичный. Он мне и про новый центр рассказал.
— Что за центр?
— Медицинский. «Поднебесная» называется. Там китайские специалисты работают, современное оборудование. Говорят, любые болезни лечат.
Вера насторожилась. Мать была падка на всякие «чудо-методы» — то к бабкам ездила заговаривать болезни, то травы заваривала по советам из интернета.
— И что тебе там предложили?
— Полный курс восстановления! Иглоукалывание, массажи специальные, лечебные ванны с травами. Плюс диетическое специальное питание, очищение организма. Две недели в центре, под присмотром врачей.
— Ого, дорого, наверное?
— А что, здоровье дешёвым бывает? Главное — результат. Мне показывали фотографии людей до и после лечения. Просто не узнать!
Вера молча заваривала чай. Знала мать — если та во что-то поверила, переубедить невозможно. Особенно если дело касается здоровья и «уникальных методов».
— Ты же понимаешь, — продолжала Раиса Петровна, — в моём возрасте каждый день на счёту. Упустишь момент — потом поздно будет.
— А что говорят врачи? Обычные врачи, в поликлинике?
— Что они понимают! Всё по старинке — таблетки да уколы. А тут комплексный подход, восточная медицина. Китайцы же тысячи лет людей лечат.
Вера села за стол, налила чай в чашки. Мать была возбуждена, глаза блестели. Такой Вера её не видела уже давно.
— Мам, а сколько это стоит?
— Триста пятьдесят тысяч базовый курс. Плюс проживание, питание, дополнительные процедуры. В итоге получается чуть больше полумиллиона.
Вера поперхнулась.
— Полмиллиона рублей?
— Ну и что? На машины люди тратят больше. А тут здоровье, самое важное.
— Мам, у тебя таких денег нет.
— А я и не собиралась сразу платить. Там менеджер хороший попался, всё объяснил. Можно в кредит оформить. Банк прямо в центре работает, всё быстро.
Вера почувствовала, как внутри поднимается тревога.
— Ты кредит взяла?
— Конечно! А что, всю жизнь болеть? Мне объяснили — здоровье это инвестиция. Потратишься сейчас, зато потом годы проживёшь без мучений и трат на таблетки.
—И сколько платить в месяц?
— Девять тысяч на пять лет. Нормально.
Нормально! Вера с трудом сдержалась, чтобы не закричать. При пенсии в четырнадцать тысяч платить девять — это безумие.
— И как ты планируешь выплачивать?
Раиса Петровна пожала плечами:
— Как-нибудь справлюсь. Детишки помогут.
Детишки! У матери была одна дочь — сама Вера. И помогать приходилось постоянно — то лекарства купить, то к врачу свозить, то с документами разобраться.
— Мам, а лечение как прошло? Помогло?
— Ну… не сразу же эффект виден. Врач говорил, что результат накопительный. Может, через полгода почувствую разницу. Организм перестраивается.
— То есть потратила полмиллиона, а результата пока нет?
— Вера, не говори так! Это серьёзное лечение, научный подход. Просто организм очищается постепенно.
Мать начинала раздражаться. Вера знала эту интонацию — сейчас последуют обвинения в чёрствости и непонимании.
— А в центре как было? Понравилось?
— Конечно! Красота какая — номера как в отеле дорогущем, питание качественное, процедуры каждый день. Персонал вежливый, внимательный.
— И много народу лечилось?
— Полно! В основном пенсионеры, конечно. Но были и помоложе. Одна женщина из Москвы приехала, у неё онкология была. Говорит, в обычных больницах ей уже ничем не могли помочь.
Вера слушала и понимала: мать попала на развод. Стандартная схема — красивый центр, добрые врачи, рассказы о чудесных исцелениях. А в итоге — полмиллиона долга и никакого результата.
— А боли уменьшились хоть чуть-чуть? В суставах?
Раиса Петровна помолчала.
— Не совсем… Но врач предупреждал, что сначала может быть обострение. Организм привыкает к новому состоянию.
— Время уже прошло, а обострение всё продолжается?
— Вера, ты зачем так говоришь? Думаешь, я глупая? Сама не понимаю, что с моим здоровьем?
— Понимаешь, мам. Но понимать и признавать — разные вещи.
— Что ты имеешь в виду?
Вера поставила чашку на стол, посмотрела на мать.
— Тебя развели. Классическая схема. Пенсионеров заманивают в дорогие центры, обещают чудесное исцеление, впаривают кредиты. А потом — сиди с долгами.
— Как ты можешь! — вспыхнула Раиса Петровна. — Это серьёзная клиника! У них лицензии, сертификаты!
— У всех мошенников есть красивые бумажки.
— Ты просто завидуешь! Завидуешь, что я на себя потратила!
Вера рассмеялась — устало и горько.
— Завидую? Тому, что ты влезла в долги на полмиллиона?
— Завидуешь, что я не сижу сложа руки! Не жалуюсь, а действую!
— Действуешь… А платить кто будет?
Тут наступила пауза. Раиса Петровна отвернулась к окну.
— Справимся как-нибудь.
— Справимся?
— У меня есть дочь. Дети должны родителям помогать.
Вот оно. Всё стало на свои места. Мать изначально рассчитывала, что долг будет платить Вера.
— Мам, это твой кредит. Ты его брала.
— Ой, не начинай! — Раиса Петровна развернулась к дочери. — Все дети матерям помогают! У Нинки из третьего подъезда сын машинку купил, ремонт оплатил. У Галки дочка из Питера каждый месяц тридцать тысяч переводит!
— И что с того?
— А то, что ты одна такая! Чёрствая, бессердечная! Ни копейки не даёшь, раз в месяц заглянешь — и всё!
— Я тебе каждый месяц продукты покупаю, лекарства плачу, к врачам вожу.
— Подумаешь! А Нинки Ивановой, одноклассницы моей, сын в Италии квартиру матери купил! Трёхкомнатную!
— У Нинкиного сына бизнес международный. У меня зарплата сорок пять тысяч, сына одна воспитываю.
— А чей сын? Не мой ли внук? Я его тоже воспитывала!
— Воспитывала? — Вера почувствовала, как внутри что-то переворачивается. — Ты его видишь раз в месяц и только критикуешь.
— Потому что ты его неправильно растишь! Я бы лучше воспитала, да ты не даёшь!
— Как не даю? Ты сама отказываешься с ним сидеть, когда я прошу.
— У меня здоровье плохое! Не могу за ребёнком бегать!
— Зато кредиты брать можешь.
— Вера! — Раиса Петровна стукнула кулаком по столу. — Кто тебя такую бессердечную воспитал?
Эта фраза прозвучала как пощёчина. Вера медленно встала со стула.
— Ты спрашиваешь, кто меня воспитал?
— Да, спрашиваю! Где твоя благодарность? Где уважение к матери?
— Хочешь, я расскажу, кто меня воспитал? — Воспитала меня жизнь. Потому что ты была слишком занята собой.
— Что ты несёшь?
— Помнишь, сколько мне было, когда я первый раз на работу пошла?
— При чём тут работа?
— Четырнадцать лет, мам. Четырнадцать. Кассиром в продуктовый магазин. После школы и в выходные.
— Ну и что? Подрабатывала…
— На что? На карманные расходы? — Вера развернулась к матери. — Или потому что дома жрать было нечего?
Раиса Петровна поджала губы, отвернулась.
— Было трудно тогда. Девяностые годы, кризис, зарплаты задерживали…
— Трудно. Помню, как я домой зарплату приносила. Триста рублей в месяц — для четырнадцатилетней девочки неплохие деньги были. И ты их сразу забирала. На еду, на коммуналку. А мне говорила: «Что, матери помочь жалко?»
— Семья должна друг другу помогать…
— Семья, да. А я что была — дочь или добытчик?
— Вера, зачем ты это всё ворошишь? Давно было…
— Не так уж давно. Помнишь зиму девяносто седьмого года? Мне пятнадцать лет было. Сапоги развалились — подошва отклеилась. Я тебя просила новые купить.
Мать молчала.
— А ты что ответила? «Денег нет, сама зарабатывай». И я зарабатывала. Два месяца копила на сапоги. В рваных ботинках в школу ходила, ноги промокали. Одноклассники смеялись.
— У меня правда денег не было…
— Не было? А новое пальто себе откуда взялось? Красивое такое, дорогое. Помнишь? Как раз в ту зиму купила.
— Моё старое совсем износилось…
— А мои ноги мёрзли. В шестнадцать лет я сама себе зимнюю куртку покупала. На деньги, заработанные после школы. Сама продукты в дом приносила, потому что у тебя «денег не было». Сама за квартиру платила, когда ты «забывала».
— Я одна тебя растила! Отца не было!
— Не растила ты меня, мам. Я сама себя растила. И тебя кормила заодно.
Раиса Петровна побледнела, сжала руки в кулаки.
— Как ты можешь так говорить! Я мать!
— Ты родила меня, это да. А воспитывала жизнь. Чужие люди. В четырнадцать лет тётя Люся из магазина научила меня деньги считать. В пятнадцать — соседка Марь Ивановна показала, как суп варить, потому что дома голодно было. В шестнадцать — учительница по литературе объяснила, что такое человеческое достоинство.
— Перестань!
— А ты что делала? Лежала на диване, телевизор смотрела. Жаловалась, что денег нет, работа плохая, жизнь не удалась, мужика нормально не найти. И требовала от четырнадцатилетней дочери решить твои проблемы.
— Было тяжело…
— Мне тоже было тяжело! Но я справлялась. А ты перекладывала на ребёнка то, что сама должна была нести.
Вера вернулась к столу, села напротив матери.
— Знаешь, почему я в восемнадцать лет из дома сбежала? В другой город, в общежитие?
— Учиться поехала…
— Сбежала, мам. От тебя. Потому что устала быть взрослой в детском возрасте. Устала работать на двух работах, чтобы прокормить нас обеих. Устала слышать твоё вечное «денег нет» и «сама справляйся».
— Как ты можешь!
— А как ещё? Думаешь, мне легко было? Восемнадцать лет, чужой город, ни денег, ни связей. Но даже там, в общаге, за триста километров от дома, мне было легче, чем с тобой.
Раиса Петровна заплакала. Тихо, без всхлипов.
— Я старалась как могла…
— Старалась? Ты думала только о себе. Как и сейчас. Взяла кредит на полмиллиона, не посоветовавшись ни с кем. Потратила на сомнительные процедуры. А теперь хочешь, чтобы я за твою глупость расплачивалась.
— Это не глупость! Это забота о здоровье!
— Которая результата не дала. Суставы болят, как болели. Только теперь ещё и долг висит на пять лет.
— Вера, я же мать! Ты не можешь меня просто бросить!
Дочь посмотрела на мать долгим взглядом.
— Я тебя не брошу, мам. Если серьёзно заболеешь, если крыша над головой не будет — помогу. Но платить за твои необдуманные поступки не собираюсь.
— А кто тогда будет платить?
— Ты. Ты брала кредит, ты его и плати.
— У меня таких денег нет! У меня только пенсия!
— Тогда надо было думать раньше, до подписания бумаг.
Вера встала, надела куртку.
— Мне сорок два года, мам. Я давно не ребёнок. У меня своя жизнь, свой сын, которого я воспитываю одна, между прочим. И я не повторю твоих ошибок — не буду тратить деньги, которых нет, а потом требовать от других за это платить.
— Куда ты?
— Домой. К сыну.
— Вера, подожди…
Дочь остановилась у двери.
— Что, мам?
— Неужели ты меня совсем не любишь?
Вера почувствовала, как сжимается горло. Этот вопрос она ждала всю жизнь. И боялась на него ответить.
— Люблю, мам. Но любовь — это не обязанность платить за чужие ошибки. Любовь — это забота, уважение, поддержка. А не требования денег и упрёки в чёрствости.
— Я не требую…
— Требуешь. Всю жизнь требуешь. Сначала — работать в четырнадцать лет. Потом — содержать тебя вместо того, чтобы учиться. Теперь — оплачивать кредит за бесполезное лечение.
— Что же мне делать?
— Расти, мам. В шестьдесят восемь лет научиться нести ответственность за свои поступки. Перестать искать виноватых. Начать решать проблемы самостоятельно.
Вера открыла дверь.
— А если получится — может, мы станем наконец матерью и дочерью.
Она ушла, оставив мать одну с кредитными документами и слезами.
На лестнице пахло кошками и сыростью — как двадцать четыре года назад, когда она уезжала из этого дома. Тогда — чтобы начать жизнь заново. Сегодня — чтобы её не разрушить.
В машине зазвонил телефон. Мамин номер. Вера сбросила вызов.
В сорок два года она наконец сказала матери всё, что думала. И больше не собиралась быть ребёнком, которого можно обязать платить за чужие ошибки.
Жадный муж